Стражи. Боги холода - Макаренков Максим "bort1412". Страница 50
– Я ж говорю, пиранья клавиатуры. Еще и умная, черт бы тебя побрал.
Нижегородцев нервно пододвинул к ней чашку.
– Сделай-ка мне кофейку, акула.
– У меня только растворимый, Паш, – на всякий случай уточнила она, и потянулась за банкой.
– Да сыпь, что есть!
Держа в руках пузатую кофейную банку, Таня обернулась, и удивленно уставилась на старшего лейтенанта.
– Нижегородцев, да ты, никак, нервничаешь? Что происходит то?
Паша встал, резко отодвинув стул, прошелся туда-сюда по крохотной кухне, встал у окна, барабаня пальцами по подоконнику.
– В общем так, если что, я сюда приезжал отдать тебе документы на машину. И все. Поняла? Ты накормила меня обедом и выпроводила. Ясно? Повтори?
– Ты отдал мне документы на машину, я накормила тебя котлетами с макаронами. Кстати, ты умял полпачки.
– Я сам не понимаю, на фига тебе все это говорю, но за последние сутки пропало несколько человек. Мне во всяком случае, известно о пяти. В разных районах Москвы.
– Паш, да в Москве люди десятками, если не сотнями пропадают. С чего, вдруг, ты задергался?
– Сиди и слушай, – Нижегородцев вырвал у Татьяны банку, ополоснул под струей воды чашку, из которой до этого пил чай, аккуратно вытер цветастым кухонным полотенцем. Бухнул две ложки кофе, заозирался, и Таня молча пододвинула к нему круглую стеклянную сахарницу. Нижегородцев, сопя, отправил в чашку три ложки сахара.
– Паш, ты не молчи. Ты говори, давай.
– Береснева, не дави. Я думаю.
– Я давлю?! Ты сам приходишь ко мне, ведешь себя как девица которая не сообразит, потискаться с парнем или мама заругает, а потом я же еще и давлю!
В это время щелкнул чайник, оповещая, что вода вскипела, и Нижегородцев снова вздрогнул.
Чертыхнувшись, в сердцах бросил ложку на стол.
– Да что с тобой творится?! – снова спросила Таня, всплеснув руками, – ты ж параноиком становишься! Тебе успокоительные пить пора!
– Пью. Не помогает, – отмахнулся Паша.
Налив кипяток, он медленно размешивал сахар, стараясь успокоиться.
– Понимаешь, все пропавшие – здоровые молодые мужики в возрасте до тридцати пяти лет, не имеющие никаких криминальных связей, одинокие, ведущие отвратительно здоровый образ жизни. Как там? «В порочащих связях замечен не был», и далее по тексту. При этом, заметь, пропали все они за последние сутки. Узнал я об этом случайно, наши то занимаются только одним случаем. И я бы, конечно, внимания не обратил, но, в коридоре чуть не нос к носу столкнулся с мужичком из «соседей». Он у нас шустрил, когда забирали Костину «расчлененку». Потом я его видел еще раз, когда мы разбирались со смертью Загорулько.
Таня почувствовала, как по спине ползет нехороший холодок страха. Вокруг снова начинались непонятные события.
Да и не заканчивались они, призналась она самой себе, просто ты совершенно перестала обращать внимание на внешний мир, погрузившись в свои чувства. А вот мир о Татьяне Бересневой не забыл и, кажется, готовил какую-то очередную подлость.
– Не знаю, каким боком это может тебя касаться, но чую, лучше тебе об этом знать, – вывел ее из ступора голос Нижегородцева.
– Знаешь, Паш, а ведь меня никто так и не вызвал в связи с гибелью Славы, – медленно сказала она.
– Вот это совсем интересно, – отхлебнул кофе Паша. – Наводит на определенные размышления. И я, однозначно советую тебе свалить из квартиры.
– И что за размышления тебя натолкнули на такую интересную мысль?
– Танюш, первое, что должен был сделать следователь, получив дело Загорулько, это пройтись по его ближайшему окружению. В которое ты, без вопросов, попадаешь. Раз этим никто не занялся, значит, дело забрали, чтобы похоронить. Следовательно, это часть какой-то операции «соседей». И есть у меня подозрение, что операция эта частная. Была б она легальной, они бы действовали по стандартным процедурам, с вызовом свидетелей, отработкой контактов и прочими кренделями. А так…
Не закончив фразу, он махнул рукой. Впрочем, Таня и так его прекрасно поняла.
– Вот такие пироги, Танюш, – сказал, допивая кофе, Нижегородцев.
– А теперь пойду я. Владей своим супермобилем, радуйся жизни, и сделай так, как сказал добрый дядя Паша. Исчезни на некоторое время. А то… нехорошие какие-то у меня предчувствия.
Закрыв за Нижегородцевым дверь, Таня уселась в кресло у своего рабочего стола, как и до прихода гостя, закинула на него ноги. Невидящим взглядом уставилась в монитор, по которому неторопливо плавали рыбки скринсейвера.
Непонятные убийства, покушения на ее жизнь, гибель Кости Нифонтова и Славы Загорулько, теперь, вот, исчезновения людей…
А еще неизвестные визитеры, расспрашивающие ее знакомых о карте Якова Брюса, невероятный рассказ Яна, полностью изменивший картину мира, в котором она живет, а еще…
Таня никак не могла уловить связь между всеми этими событиями, но чувствовала, что она должна быть.
Вот, только, как ее нащупать?
Черная стена леса приближалась нестерпимо медленно, хотя Таня бежала изо всех сил. Проваливаясь по пояс в невесомый, обжигающий нестерпимым холодом, снег, она рвалась вперед, надеясь обрести убежище под тяжелыми еловыми лапами, затеряться среди потрескивающих от мороза стволов.
Позади, все ближе и ближе, слышалось тихое потрескивание ледяных полозьев.
Она боялась оглянуться, потерять хоть мгновение, отпущенное отпущенного ей времени.
Дыхание с хрипами и свистом вырывалось из обожженных холодом легких, но она упорно проталкивала в себя неподатливый воздух. При каждом выдохе, вместе с облачками пара, с губ срывались брызги крови. Она не чувствовала боли в растрескавшихся, кровоточащих губах, старалась не думать, что будет делать, когда доберется до леса. Пока она может двигаться – она жива.
Скрип становился все громче, и Таня не выдержала – обернулась.
Ледяные сани были совсем рядом.
Она увидела нечеловечески спокойное лицо Мораны, даже не взглянувшей на нее, и едва уловила движение Чернобога.
Бог небрежно взмахнул рукой, и Таня почувствовала, как спину между лопаток обожгло холодом.
Внутри взорвалась ослепляющая боль, и она с ужасом увидела, как из груди у нее появляется синеватый ледяной наконечник, а за ним и древко копья.
Мир вокруг закружился, и она ничком упала на снег.
Прозрачные весенние сумерки медленно вползали в город. В метро толпы менеджеров и секретарш вырвавшихся из душных офисов штурмовали вагоны, на Таганке привычный дневной затор перерос в столь же привычную безнадежную пробку, в которую с упорством лосося, идущего на нерест, вливались все новые и новые автомобили.
Вокруг парапетов подземных переходов собирались стайки измочаленных мужичков, припадающих к бутылкам пива.
Тем, кому повезло работать рядом с жилыми кварталами, устраивались на лавочках возле детских площадок, и вели неторопливые беседы, обсуждая невменяемое руководство и тяготы семейной жизни, не забывая потягивать пиво.
В небольшом уютном дворике, чудом сохранившемся в центре Москвы, угловую лавочку облюбовали двое мужиков распространенного типа «мелкий менеджер небольшой фирмы». Одному явно уже перевалило за сорок, второй выглядел помоложе, но лица у обоих усталые, в неторопливых движениях сквозит обреченность людей, для которых жизнь – серый замкнутый круг, по которому надлежит бежать, пока не помрешь.
– Вы не хмурьтесь так, Владимир, – выговаривал своему молодому коллеге Олаф, со вкусом обгладывая прозрачную полоску рыбьей спинки, добытой из плоской пластиковой упаковки.
Владимир со вздохом запустил руку в пакет, достал такую же полоску, с сомнением осмотрел и сунул обратно. Сделав символический глоток темного пива, осмотрелся. К подъезду семенила, неодобрительно поглядывая на расслабляющихся мужичков, сгорбившаяся бабушка, на ступеньках обернулась снова, но ничего не сказала.