Душа тьмы - Кунц Дин Рей. Страница 15

Неужели для Ребенка так все и было – неспособность владеть своим телом, беспомощность, зависимость? Ничего удивительного, что его поиски цели и смысла жизни оказались куда интенсивней моих.

Я встал на четвереньки, ухватился за край кровати и поднялся на ноги. Прикинул: до двери примерно десять шагов. С трудом доковыляв до нее, я судорожно уцепился за ручку, чтобы не упасть снова.

Открыть дверь без шума оказалось непростой задачей, но я постарался с ней справиться, ибо не хотел, чтобы кто-нибудь проведал, что я очнулся и разгуливаю. Для начала следовало кое-что выяснить, попытаться узнать, как долго я был заточен в сознании Ребенка. И конечно же, отыскать свое тело его наверняка держат где-то неподалеку – и переселиться в него, прежде чем они узнают о моем возвращении. Я не доверял Морсфагену, как, впрочем, и любому другому профессиональному патриотически настроенному солдафону. Чем меньше я буду знать о происшедшем за то время, пока я оставался заперт в, сознании Ребенка, пока пребывал во власти безумия, тем дальше окажусь от собственного тела – а следовательно, и от независимости, тем большую власть надо мной они приобретут.

Наконец дверь открылась, и я увидел пустой коридор, окрашенный в блеклый голубой цвет. Выйдя из комнаты, побрел вперед, держась за стену и стараясь не обращать внимания на боль во впалой груди той телесной оболочки мутанта, в которой ныне находился.

Мне не приходилось волноваться о сохранности тела Ребенка, ведь я уже уничтожил его самого, впитав его психическую энергию там, в комнате с полом из синего льда, скрытой под безжизненной черной страной. Он никогда не вернется в это тело. Я чувствовал его лишенный индивидуальности интеллект внутри своего разума, он усиливал остроту моего восприятия и обогащал способности. Но это было единственное, что осталось от Ребенка.

Я шел по коридору, не надеясь, что он слишком долго будет пустовать, а потому горел нетерпением узнать хоть что-нибудь о моем положении', прежде чем кто-либо меня увидит. Шел, цепляясь за стену, едва переставляя ноги. И когда впереди показался высокий человек в форме и вскрикнул в удивлении, я упал…

А очнулся в той же самой комнате, в той же самой кровати, с поднятыми металлическими ограждениями. Однако кое-что изменилось. Комната была ярко освещена, возле кровати дежурила сиделка, седая матрона с приятным лицом, на котором отражалась крайняя озабоченность. У двери стоял часовой с расстегнутой кобурой на поясе. Зачем понадобились такие предосторожности, если я едва мог передвигаться, оставалось только догадываться. Морсфаген и врач в белом халате стояли справа от моей кровати и смотрели на меня. Во взгляде медика был профессиональный интерес. На лице Морсфагена читалась ненависть и звериная хитрость.

– Добро пожаловать назад, – сказал генерал.

– Я хочу пить, – выдавил я, осознав, насколько пересохло у меня в глотке.

Сиделка подала мне воду, и я моментально всю ее выхлебал. Льдинки хрустели на зубах, ранили десны, и все же вода была прекрасна. Лучше дорогого вина.

– Больше никакой воды, вообще ничего, пока мы не получим ответы на некоторые вопросы, – предупредил Морсфаген.

– Вперед, – разрешил я.

– Что случилось с Симеоном Келли? Я было удивился, но мгновенно осознал: они же не знают, что перед ними не Ребенок. А следовательно, не знают и еще многих вещей – что в свою очередь давало мне преимущество.

– Келли – это я.

– Нам не до шуток, – отрезал Морсфаген.

– А я и не шучу.

Генерал пристально посмотрел на меня:

– Объясни.

Я рассказал ему о том, как Ребенок исследовал природу Бога. Открытие, что во Вселенной нет никакого смысла, что Бог безумен и все такое, его, казалось, совершенно не тронуло. Может, он вообще не поверил мне? Нет, скорее уж мне не поверили доктор, сиделка и охранник; жесткий, холодный взгляд Морсфагена сказал лучше всяких слов, что он-то как раз поверил, – и не только поверил, но и сам пришел к точно такому же заключению некоторое время назад, хотя и не имел доказательств. Я понял, что в жизни Морсфагена не было места Богу, вере в Небеса, ад и воздаяние за грехи.

Я намеренно умолчал о том, как поглотил энергию Ребенка. Пусть думают, что вскоре все вернется к норме, тогда, возможно, постараются поскорее переселить меня в мое тело, где бы оно ни было.

Закончив рассказ, я спросил:

– Сколько времени прошло?

– Месяц, – ответил генерал.

Могло оказаться и хуже. Я уже готов был принять как должное "годы", так что счел ответ Морсфагена подлинным благословением. За месяц много чего могло произойти, но Мелинда, вполне вероятно, еще ждет меня. Харри жив. Мой дом не продан за долги. Да, все можно было вернуть к норме.

– Хочу свое тело, – сказал я. Это был первый шаг к норме.

– Возможно, – сказал Морсфаген. Я посмотрел на остальных – поняли ли они всю жестокость этой насмешки? Никто из них, казалось, не обратил внимания. Или это условие их работы – не обращать внимания?

– Что значит – возможно?

Сказанные голосом Ребенка, слова эти прозвучали зловеще, хотя на самом деле мною владел страх.

– Возможно, – бесстрастно произнес генерал, – для нас всех будет лучше, если никто за пределами этой комнаты никогда не узнает, что вы выздоровели и готовы вернуться в свое тело. Куда меньше проблем – вы будете работать на нас, а нам не придется платить за это. Сдается мне, это неплохая идея.

Сиделка не слишком вникала в суть происходящего, но на ее лице отражалось полное согласие с Морсфагеном.

Доктор считал удары моего пульса, прослушивал легкие, осматривал глаза и уши, игнорируя все вокруг.

Часовой имел такой же невозмутимый вид, как и Морсфаген.

Я был один.

Но теперь на моей стороне выступали интеллект Ребенка, усиливавший мой собственный, и хитрость, которой я прежде не обладал. Морсфаген думал, что знает меня: парень, мол, несдержан и остер на язык, но не слишком сообразителен. А я изменился и теперь был не менее опасен, чем он сам.

– Тут есть одна проблема, – сказал я.

– Какая?

– Я говорил вам, что мне понадобится целый месяц, чтобы побороть собственное безумие и освободиться от сумасшествия Ребенка. Я чуть снова не потерял рассудок, пробиваясь наружу через ландшафты его подсознания. Вы сканировали на этом уровне?

Он кивнул, но ничего не сказал.

– Теперь, если я останусь в этом теле, поблизости от его разума, то опять впаду в безумие – и на этот раз оно будет перманентным. Я уже не смогу восстановиться.

Неживой свистящий полушепот Ребенка делал мои слова более убедительными.

Морсфаген задумался, точно почувствовал перемену во мне, уловил обретенную хитрость. И все-таки не мог рисковать и понимал, что моя взяла.

Решись он запереть меня в теле Ребенка, и может проиграть подчистую. А такие промахи отнюдь не способствуют военной карьере.

– Отвезите его, – приказал он доктору. – Мы вернем ему тело.

Он улыбнулся мне, но улыбка эта была не из приятных.

– Но вам лучше сотрудничать с нами, Келли. Сейчас война, и нам не до ваших выкрутасов.

– Я понимаю, – не без сарказма ответил я.

– Надеюсь. – И он ушел.

Через несколько минут меня повезли по коридорам на рандеву с моим собственным погруженным в кому телом…

Все это время я торжествовал: мне, похоже, удается одержать верх, и, прежде чем они разберутся, что к чему, я окажусь в выигрышном положении. Теперь я обладал энергией и силой двух разумов, к тому же мой собственный интеллект был теперь дополнен сложнейшим интеллектом Ребенка. Они – просто люди, говорил я себе, куда им тягаться со мной.

Я не понимал, что совершаю ту же ошибку, которую уже совершал дважды. Раньше я считал себя Христом Второго Пришествия, и эта фантазия превратила мою жизнь в кошмар. В подсознании Ребенка я охотно перевоплощался в мифологические образы, в нечто сверхчеловеческое, и это могло стоить мне разума. И вот теперь, когда меня везли по коридору, я снова видел в себе нечто большее, чем человек, – младшего Бога, который вскоре явит свою силу. И эта иллюзия собственного величия неизбежно должна была привести к непоправимому несчастью… И привела…