Невыносимое счастье опера Волкова (СИ) - Алекс Коваль. Страница 66

– Хочу тебя, конфетка.

– Сильно?

– Не представляешь как. Это когда-нибудь будет не так остро?

– Не знаю, но надеюсь, что нет…

Нам не требуется много времени на разгон. Он в нас по отношению друг к другу встроен по умолчанию. И когда Вик, оставшись без одежды, заставляет меня слезть со стола и разворачивает к себе спиной – я уже горю. Между ног все отчаянно жаждет вторжения. Намотав мои волосы на кулак, Волков давит на поясницу, заставляя меня прогнуться в спине. Я покорно поддаюсь. Упираюсь попкой в его пах и закусываю губу, сдерживая всхлип.

Не хочу, чтобы было иначе! Не хочу терять эту тонкую сладкую боль от каждого прикосновения!

– Вот так… моя конфетка.

Я вся дрожу. Он проводит головкой по влажным складочкам, размазывая влагу. Входит в меня толчком. Заполняет до предела, вышибая стон, заставляя цепляться за края обеденного стола, чтобы не упасть от ощущений. Замирает всего на мгновение, дав привыкнуть к легкой, сладкой боли, и начинает двигаться.

– Вик…

Сжимает ладонью ягодицу и толкается, ускоряя темп. С громкими шлепками кожи о кожу берет быстро, пошло и со вкусом. Я забываюсь. С ним я снова теряю себя, растворяясь в “нас”. И каждый, абсолютно каждый раз, невероятно жажду продлить момент…

Такие перерывы “на обед” стали чем-то сродни традиции. Не обязательно приезд Волкова домой мог закончиться сексом. Иногда он мог примчаться, просто чтобы… обнять. Сжать в своих медвежьих объятиях сильно-сильно и не отпускать, пока Герман не позвонит, прерывая непозволительно затянувшийся перерыв коллеги.

В общем, все было бы хорошо. Даже идеально! Если бы не одно “но”, которое моего мужчину волновало и напрягало…

В последнюю неделю вокруг меня начала происходить какая-то несусветная дичь. Я, возможно, списала бы все на нелепое стечение обстоятельств. Даже не заострила бы внимание на происходящем. Если бы не мой опер, который во всем всегда и везде привык докапываться до самой сути. Его дотошность и зацикленность на “безопасности” временами пугали.

Хотя, может, проблема во мне и в моей самоуверенности? Не знаю.

Первое глобальное “происшествие” случилось буквально через пару дней после нашего “воссоединения” с Виком. Плюс-минус.

День тогда был дождливый. Холодный. Мы с Русей собрались по магазинам, а так как нам катастрофически не хотелось мучиться в ожидании такси, мы поехали машине Виктора, которую он нам любезно оставил, уехав на работу с Багрянцевым.

Все шло, как по маслу. Закупаясь к лету, в торговом центре мы с футболисткой проболтались почти полдня. Угробив на шопинг с килотонну нервных клеток. Накупили с десяток новых нарядов, в числе которых я прихватила и парочку пикантных вещичек, пока Ру зависала в спортивном отделе.

Мы много болтали, много смеялись, шутили, дурачились, сходили в кино и напоследок пообедали в кафе. В общем, это был простой, ничем не примечательный, уютный день. Пока в начале третьего мы не выгреблись с полными руками пакетов на парковку, где мое сердце чуть не хватил удар. Я так и замерла около машины, выпучив глаза. Оба передних колеса Волковского танка спустило. Напрочь. Совсем в ноль.

Казалось бы, мелочь? Мелочь. Вот только я, как истинная девочка, в жизни не меняла запаску, хотя в теории и умела, и водительский стаж у меня был неплохой, но конкретно в этот момент – растерялась. Да и запаска бы не спасла – она одна, а спущенных колеса два. Что делать? Вариантов было немного. Либо приставать к кому-то из мужчин с просьбой помочь, либо…

Я, не допустив никакой левой мысли, позвонила Волкову. Пожаловалась. Сначала он прилично поругался, ввинтив пару-тройку крепких словечек. Мне аж телефон от уха пришлось убрать! Потом с сотню раз переспросил, все ли с нами хорошо. А уже через полчаса, пока мы с Ру уминали мороженое в рожках, они с Германом подъехали на парковку злосчастного ТРЦ.

Темный седан вальяжно завернул в наш ряд и притормозил аккурат около машины Вика. Тут же и он сам – Виктор – показался, выбираясь из салона. Удивительно обеспокоенный и совершенно точно не в настроении. Мазнул по нам с Ру взглядом, проверяя, целы ли мы и невредимы, и тут же переключился на свое “раненое” авто.

Мы с Русланой махом сообразили, что нашему мужчине под руку сейчас лучше не попадаться, и тихонько отмалчивались в сторонке, пока Вик с Германом на кой-то черт ползали вокруг спущенных колес. Я даже хотела бросить шуточку, мол, что они там потеряли, свое настроение? Когда Волков выпрямился, грозно упер руки в бока и непримиримо заявил:

– Прокол.

Тут уж я открыла и закрыла рот, выпуская только сдавление:

– В смысле “прокол”?

– В прямом. На каждом колесе по два-три.

– Где мы могли так “налететь”? Что это? Стекла, гвозди? Я, конечно, невезучая, но не настолько, чтобы угробить сразу два!

– Нигде вы не налетели, Кулагина, – смотрит на меня мрачный Вик, подбородок почесывая.

– Края у дыр ровные. Колеса ножом изрешетили, – уточняет коллега Волкова. – Намеренно. Кто-то явно не хотел, чтобы вы отсюда уехали.

– Или хотел, но не рассчитывал, что спустит их так быстро...

Тут пришла моя очередь побледнеть.

– А если бы мы успели выехать на трассу и их спустило на скорости? Два? Что бы было, Вик?

Ответом мне послужил красноречивый взгляд. Вероятность того, что я бы справилась на скорости с управлением такой многотонной махины, катастрофически мала. И что это получается? Покушение?

– Бред какой-то! – разволновавшись, кусаю губы, прохаживаясь вдоль капота. – Да и кто мог такое сделать? Зачем? Смысл какой?

– Мне бы тоже хотелось это знать, конфетка…

– Пойду помашу ксивой и постучусь к местному ЧОПУ, – хмурится Герман, – узнаю, есть ли с этой стороны парковки камеры видеонаблюдения…

Камер, увы, не оказалось. Личность “хулигана” тогда повисла между нами мрачной загадкой. А “угроза” грозовой тучей, которая все накалялась, накалялась и накалялась…

Вопрос с колесами мужчины решили, но после того дня Виктор стал едва ли не параноиком в плане моей “защиты”. И хоть поразмыслив и успокоившись, я попыталась ему втолковать, что это могло сделать простое уличное пацанье ради шутки, Волков был непреклонен. Его напрягало все! От звонков мне с незнакомых номеров, которые зачастую были от клиентов фирмы. До моего молчания дольше шестидесяти минут, в которые мы условились созваниваться или хотя бы списываться.

Последнее особо часто сбоило. Частенько, заработавшись, я забывалась. А потом получала гневные звонки от своего “надзирателя”, в которых меня отчитывали, как малолетку, за безрассудство. Мои уверения, что я просто не всегда могу выдернуть и пять минут, чтобы позвонить ему, были встречены недовольным рычанием.

В общем, под контролем был каждый мой шаг. Такая забота Волкова, с одной стороны, тешила самолюбие. С другой, душила. Приходилось ему напоминать, что терпение мое не безгранично. Один раз на этом фоне мы нехило поругались. В тот вечер, получив очередной “нагоняй”, я, не сдержавшись, наговорила кучу гадостей. Меня понесло. Виктор молча все выслушал, взял плед, подушку и, обиженный, ушел спать в гостиную. Почти всю ночь проворочавшись, глядя в потолок, утром я снова пошла к нему с волшебным словом “компромисс”. Так как мой опер долго дуться не умел, из этой ситуации мы выбрались почти достойно. Условились, что в случае чего, я первым делом сообщаю ему. А он, в свою очередь, слегка отпускает “поводья” и не превращает меня в домашнюю собачонку, сидящую на привязи под неустанным контролем хозяина. Ибо у нас в отношениях равноправие, а не патриархат! На том и сошлись.

Вот только тревожность Вика незаметно передалась и мне. На фоне того, что чертовщина вокруг меня продолжилась, чем дальше, тем меньше мне хотелось шутить и больше обращать внимание на мелочи. Дни шли. А я в попытке сберечь нервы Виктора лишний раз не говорила ему о своих подозрениях, но мне начало казаться, будто за мной следят. Умолчала о звонках Игната. А еще, каюсь, один раз не сказала Волкову, что, вернувшись днем из магазина, обнаружила незапертую в мой дом дверь. Тогда, перепугавшись до смерти, я проверила целостность замков, ценные вещи и бумаги. Все было на месте. Успокоив себя мыслью, что сама забыла ее закрыть на ключ, оперу своему я сообщать не стала. Тем более в тот вечер из отдела он приехал как никогда злой.