Ты – всё (СИ) - Тодорова Елена. Страница 70
Безотчетно прикрываю веки. С судорожным надрывом перевожу дыхание. Сердце приходится отпаивать.
Мне страшно… Боже мой, как же мне страшно!
Беру себя в руки. Отталкиваю Нечаева.
– Что ты себе позволяешь?! – кричу пронзительно.
Эмоции ведь не скрыть. Меня кидает из состояния в состояние. Полный спектр пролетаю. В истерике трясет, хоть на лице и нет слез. Они льются внутри. Обрушиваются в таком количестве, что подобно ливню, который разрушает почву, уничтожают часть моей плоти.
– Почему ты молчишь, Ян?!
Он поджимает губы и хмурится так сильно, будто в этот момент тоже терпит какую-то боль. Играет мускулами. Раздувает ноздри. Отражает глазами мою безумную агонию. Подсвечивает ее своими собственными эмоциями. Наделяет силой, которая заставляет меня задыхаться.
– Что я себе позволяю? – уточняет приглушенно, сухо и настолько хрипло, будто секунду назад криком связки сорвал.
Вгоняет в дрожь. Перебивает ею каждый нерв в моем организме.
Развернуться бы… Уйти без выяснения обстоятельств.
Бежать. Надо бежать!
Но разве могу я это сделать, когда кажется, что мой Нечаев вновь повзрослел? Возмужал под давлением неизвестных, но таких пугающих для меня фактов.
Атмосфера конфликтная. Однако в ней нет обычной агрессии. Столкновение убеждений. Буйство эмоций. Дикий вой каких-то чувств. Адский бунт бесов. Исступленная и горячая боль.
Прикрываю веки, чтобы прервать связь. И вроде главный источник отрубила, но в сознании на повторе: взгляд, дыхание, напряженный ход мускулов.
Болен. Воспален. Так глубоко, что сомнений нет – процесс происходит не только в глазах. Охвачен весь организм. Затронута даже душа. Нарушена физическая подвижность, но кровоизлияние именно там.
Не знаю, каким образом все это чувствую. Не знаю.
Но, Господи… Мне так больно и страшно!
А он… Мама… Ян снова обнимает. Прижимает к груди. Укрывает от бури, которая внутри меня разыгралась.
О Боже… Он все усмиряет.
Всхлипываю. Стону. Мурашки по телу, будто грибы после дождя.
Нечаев вздыхает, перестраиваясь, словно машина из титана.
Но я ведь не могу… Не могу прятаться за ним, как за стеной. Что буду делать, когда ее не станет?!
Нельзя, нельзя… Нельзя. Пусть он и ближе собственной кожи. Нельзя.
Выдох. Вдох.
Расстояние.
Смотрю на Яна. Он челюсти стискивает. И так тяжело. Тяжело нам обоим.
– Зачем ты ездил ко мне домой, Ян?.. – толкаю с дрожью. – Как посмел копаться в моих вещах? Почему решил, что можешь что-то без меня забрать?! Не слишком ли много ты на себя взвалил? – в последний вопрос все свое отчаяние сливаю.
До исступления. До дрожи. До головокружения. До потемнения в глазах.
Прочь. Все жуткие кошмары прочь!
– Много. Ты права, – признает Нечаев с силой, которую если украсть нельзя, то хочется хотя бы отщипнуть. – Прости, – даже извиняясь, достоинства не теряет. – Ты не оставила мне выбора.
– Я? – злюсь, уже не понимая, на кого это чувство направлено.
– Я поднимал вопросы. Давал шанс рассказать правду самостоятельно. Предупреждал, что сокрытое в любом случае раскопаю.
Говорит об этом крайне спокойно.
Будто то, что он загнал меня как зверька – не так уж и важно. Словно то, что разворотил в душе бурю – не так уж и страшно.
Тихий голос, ровный тон… А меня оглушает громом.
– Ты этой правды не заслуживаешь! Не имеешь на нее никакого права. А уж копаться подобным образом… – прерываюсь, чтобы выразить свое отношение саркастическим смехом. Мгновение спустя трясу перед лицом Нечаева указательным пальцем: – Я этого не потерплю!
– Стерпишь, Зая, – убеждает словами, осаждает взглядом. – Знаешь ведь, я тоже не сдамся. Не отступлю. Должен понять, что происходит. Особенно теперь, – выдерживает свирепую паузу. – Особенно теперь, когда я узнал, что твой брак с Повериным был фиктивным.
Ахнув, резко разворачиваюсь. Но уйти Нечаев мне не позволяет. Поймав за локоть, подтягивает обратно. Заставляет смотреть в глаза. А там… Сила такая кипит, что никому не выжить. Нельзя провоцировать.
– Я не по своей воле уехал. Пришлось. Так получилось, – говорит неожиданно, лишая меня способности дышать.
Ведь эта информация – дверь в прошлое. Однако, шагнув внутрь, света я там не обнаруживаю. Окутывает туманом. Утягивает в таинственную бездну, которая, когда прикрываю глаза, пахнет солью.
– Как только смог, стрелой обратно. К тебе.
В груди вспышка неутоленной тоски. Иголки жара в плоть, по костям, под кожу.
Сжимаю зубы, надсадно дыхание перевожу, горько улыбаюсь и заставляю себя открыть глаза.
– Пять лет летел?
Нечаев на мою иронию не реагирует.
С той же серьезностью отвечает:
– Год.
– Год? – повторяю неосознанно.
– Прибыл, а ты с другим. Помнишь?
Решить бы, что «переобувается».
Но…
Во-первых, подобное поведение для Яна нетипично.
А во-вторых…
– Помню.
– Нарочно, значит, – толкает так, будто получил подтверждение своим допущениям. – Видела меня?
Не детализируем событие, но оба прекрасно понимаем, о каком дне речь.
И я не могу солгать, как бы сейчас ни злилась.
– Видела… – роняю едва слышно.
– Хм…
– Но это ничего не меняет.
– Совсем ничего?
Сражаемся взглядами, желая поддаться и при этом осознавая, что ни один из нас сегодня не уступит.
– Одуван, – выдыхает Ян сипло.
А у меня ощущение, будто задуть меня как свечу намеревается.
Снова мурашки по коже. Снова сердце навылет. Снова по венам ток.
– Поздно, Нечаев. Давным-давно все пушистые зонтики ветер разнес.
В его глазах возникает блеск. Смотрю и поражаюсь тому, что даже радужка у Яна в минуты сражения титанового цвета.
– Все твои вещи дома. Даю тебе время до вечера. Если захочешь что-то рассказать, знаешь, где меня найти.
– Что значит «дома»?
– Значит, у нас дома.
Внутри меня будто воздушная яма образуется. А в ней, как фронты холодной и теплой погоды, ярость и радость сталкиваются. Зона экстремальной турбулентности.
Едва начинает колошматить, резко втягиваю дополнительный кислород.
– Ты… Нечаев, ты совсем озверел?! Я с тобой не живу!
Он скрипит зубами и утверждает:
– Живешь, Ю.
– Немедленно верни все мои вещи! Иначе я напишу заявление в полицию!
Слишком поздно понимаю, как это звучит, и какие ассоциации вызывает. Прикусываю язык, но сказанное, увы, не воротишь назад.
– Хах, – толкает Ян. Жестко играет желваками, выдвигает нижнюю челюсть, на миг замирает. А потом констатирует: – Ебать. Эта гребаная шутка с нами на века.
– Это не шутка!
– Какого хрена я тогда так часто это слышу? Одно и то же!
– Думай, как хочешь, – съезжаю с темы, от которой самой неприятно. – А я тебе сказала: жить с тобой не буду!
– Еще как будешь, Ю!
Осознавая, что он напрочь отказывается слушать, вновь в ярость прихожу.
– Нет, Ян! Нет, – заверяю твердо. – Я не буду жить с человеком, который копается в моей душе и при этом не открывает свою. Который не отвечает на мои вопросы. Который говорит о желаниях, а не о чувствах. Который лишает меня элементарных прав! Который единолично принимает решения за нас двоих!
Нечаев кривится. Но практически сразу же прикрывает эту гримасу ухмылкой.
– Да, я понял, Зая, моя Зая… Ты стала пиздец какой своенравной. Я готов считаться с этим. Клянусь. Только если ты, блядь, расскажешь, что этим переменам предшествовало.
Сглатываю инстинктивно, не осознавая, что душит меня мое же сердце. Нашпигованное осколками, оно теряет кровь. А с кровью – и вес. Всплывает в груди, словно утопленник. Разбухает в горле. Под воздействием боли принимается с бешеной силой сокращаться.
– Может, ты, Ян?.. Ты предшествовал? – шепчу безжизненным тоном.
«Сколько непролитых эмоций…» – думаю апатично, когда титан вновь увлажняется.
Откуда только? Откуда?
– Хочешь, чтобы я снова ушел из твоей жизни? – задает Нечаев единственным вопрос.