Ты – всё (СИ) - Тодорова Елена. Страница 85

Он морщится. Касается лицом моего лица. Тихо вбирает воздух. И целует в губы – с той же особенной деликатностью, которую проявляет на людях, но при этом властно, заявляя свои права на меня.

Чувствую себя пьяной, хотя еще ни грамма не пригубила. Голова кружится. А в груди дрожь трепета оживает.

– Надеюсь, я не сплю… А если сплю, то не хочу просыпаться.

– Ты не спишь, Ю. Я с тобой.

Я не знаю, как ей сказать эти слова.

– Слышал, в Японию летите, – протягивает Тоха, останавливая свой въедливый взгляд на Ю.

За столом сидим. Моя рука на спинке ее стула, кончиками пальцев касаюсь голой кожи плеча.

Юния молчит. Смущена и растеряна. Не знает, как себя вести. Как всегда, в такие моменты держится отстраненно и слегка высокомерно. Смотрит на сцену и делает вид, что занудный вой очередного исполнителя всецело поглотил ее внимание.

– Да, по работе. В Окаяму, – делюсь ровным тоном. – Есть цель заключить договор на поставки кое-каких комплектующих.

– Я думал, Германия обеспечивает всем.

– Не всем. Электроника и турбины шли из Италии. Ю пробила, что изготовляют их в Японии, а Италия просто посредник. Хотим этого посредника выключить из производственной цепочки конкретно нашего филиала. Это существенно снизит себестоимость и даст нам преимущество на этапе запуска новых моделей автомобилей.

– Леди Ю такая умница, – заключает Тоха с явным расчетом на какую-то реакцию со стороны Юнии. Смотрит на нее, пока не даю ему знак прекращать. – Понял, – толкает с усмешкой. – Когда свадьба-то, решили уже?

– В сентябре, – отвечаю я, вызывая удивление прежде всего своей невесты.

– Это следующий месяц, – напоминает она взволнованно.

– Да. Следующий. Куда еще тянуть? – последнее фраза – чистая риторика.

– У меня защита диплома, Ян… Который ты, к слову, мешаешь писать, – в голосе Ю появляется напряжение, но я уверен, что это не злость. Я выгибаю бровь, она закатывает глаза. Ребята смеются. – У меня даже наряда нет, Ян. И идей насчет него тоже.

– Можно я тебе платье пошью? – выступает с неожиданным предложением свояченица Чарушина. Все тут же сосредотачивают взгляды на ней. – Обещаю, что не подведу. Знаю, что тебе нужно, чтобы сиять и при этом не потерять своих утонченности, мягкости и нежности.

– Оля – дизайнер-модельер, – поясняет с улыбкой ее сестра и жена Георгиева – Соня. – Сейчас доучивается, но мы с Лизой и Мариной уже сражаемся за ее работы. Кстати, сегодня все мы и девчонки, – указывает на резвящихся рядом детей, – в нарядах от Оли.

– Очень красиво, – быстро оценивает Ю. – Вы все просто очаровательны! Стильные, индивидуальные и естественные. Правда, я в восторге! Нужно обсудить, Оль. Диктуй номер.

Пока девушки обмениваются контактами, все остальные тянутся за бокалами. Все, кроме Илюхи. Тоха толкает для него тост, а он в это время копается в своем телефоне. Кивает, не поднимая головы. Толкаю его плечо. Только после этого прячет мобильник. Сипло прочищая горло, поднимает свой бокал.

– Спасибо. Было бы неплохо, – отвечает на пожелание «двинуться на своем человеке».

И при этом, сохраняя некую отстраненность, с каким-то гнетущим выражением двигает челюстью. Чокаясь, ни на кого особо не смотрит. А потом вдруг на две секунды задерживает взгляд на той самой Оле, и мне на грудь словно пламя ложится. Она зрительный контакт не принимает. Позволяя Илье коснуться своим бокалом ее, смотрит куда-то на стол. Брат тоже быстро переключается на других гостей и с самым беззаботным видом опускается обратно в кресло.

– Мне показалось, или вы с Ольгой знакомы? – спрашиваю на первом же перекуре.

Судя по реакциям, Илюху мой выпад напрягает, но в целом реагирует нормально.

– Ну да, знакомы, – говорит между затяжками. – Пересекались как-то. Она мне понравилась, я ей – нет. Ничего интересного, в общем.

– Похоже, до сих пор нравится. Твой нарочито небрежный тон еще больше вопросов вызывает.

Брат морщит лоб. Выдерживая паузу, смотрит куда-то в пол.

– Не хочу о ней говорить, – отмахивается чуть позже и тут же вставляет сигарету в рот, чтобы задохнуться никотином.

– Ок, – похлопываю его по спине. – Дай знать, когда захочешь.

Кивает. На том и расходимся.

Когда возвращаемся в зал, приглашаю Юнию танцевать, просто потому что хочу ее обнять.

Улавливая смущение, глухо заверяю:

– Все хорошо.

Самому же никак не удается расслабиться. В напряжении перманентно. Что-то мешает отпустить контроль и просто наслаждаться долгожданным счастьем, которое вроде как пашет сейчас на полную мощность. Сохраняется ощущение, словно остались незакрытые вопросы.

Утром, после того как закинул Ю с Агой в торговый центр, даже к отцу за советом обращался.

– Что-то покоя не дает. А я не могу понять что.

– Это беспокойство связано с конкретным человеком?

– С Юнией.

– В чувствах своих ты, насколько я могу судить, уверен.

– Конечно, пап. Уверен.

– Она тебя тоже любит. Это видно.

В кабинете стоит тишина. Мы сидим друг напротив друга и смотрим четко в глаза. Разговариваем откровенно, как миллион раз до этого. Но у меня никак не получается нащупать то спокойствие, которое я обычно в беседах с отцом обретаю.

– Возможно, дело в том, что я не могу сказать ей это слово, – размышляю вслух. – А она ждет. Знаю, что ждет.

– Почему не можешь?

Прикрывая веки, потираю пальцами подбородок.

Нет, мне не нужно вспоминать. Собираюсь с духом.

Открываю глаза. Смотрю на отца, обещая себе быть максимально честным с ним и с самим собой.

– Отторжение к этому слову произошло еще пять лет назад, когда я увидел сообщения, в которых она писала это чертово «люблю» Усманову. Святу, – уточняю, хотя папа, должно быть, и так понимает, о ком речь. – Они тогда встречались. В девятом началось… Помнишь? Я ее, по сути, у него отбил. Задело тогда, что ему и мне одни и те же слова говорила. Пусть, как она говорила, с разным посылом. Свят, мол, дорог как друг. Меня отвернуло. Но я… Взял себя в руки тогда. Преодолел этот затык. Даже пару раз ей сам признавался. Потом эта разлука, заявление, ее замужество, годы уверенности, что не любила никогда… Пустые слова… – дыхания не хватает закончить. Сорвавшись, беру паузу, чтобы восстановить. Пока концентрируюсь на этом процессе, невольно охреневаю от силы сердцебиения. – Сейчас я знаю, что любила. Все эти годы. Ни с кем не была. Брак был фиктивным, чтобы Поверин взял опеку над братом. Надо, кстати, к ним съездить. Мелкий привязан к Ю. Она этого, возможно, не осознает. Надо подсказать, – выдаю все нагромождение мыслей. И снова замолкаю. Прижимая сцепленные в замок руки к губам, раскидываю упорно сплетающиеся в узлы чувства. С хрипом выдыхаю: – Я не знаю, как ей сказать эти слова.

Глаза отца сужаются. Брови толкаются к середине переносицы. Если бы не морщины, которые чеканит возраст, встретились бы. Мне, знавшему папу от и до, заметно, как,моргая, он перемалывает эмоции. В горле собирается ком, ведь посторонний этого бы не понял – сдержан.

Отец неспешно, даже как будто лениво, двигается в кресле. Смещается, словно неудобно стало. Подается вперед. Переводит дыхание. Берет в руку зажигалку. Перекатывает ее по столу – с бока на бок. Обдумывая сказанное мной, долго молчит. Я не тороплю. Зачем? В этом нет необходимости. С привычкой папы взвешивать каждое слово давно знаком. Не напрягает эта тишина. Успеваю расправить плечи, вдохнуть.

Пригубляю принесенный мамой кофе. Жду.

– Помнишь, как заново ходить учился? – хрипло льется пропитанный опытом, силой, мудростью и бесконечной добротой голос отца. Вслушиваясь, замираю. – Тяжело было. На первых шагах зверски больно. С каждым последующим чуть легче становилось, правда? Так же и с любовью, сын. Придется заново учиться говорить. Придется прыгнуть через эту боль.