Матабар (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой". Страница 50

— Тебе нельзя?

— Нет нельзя, — покачал головой ребенок. — просто…м-м-м… сложно. Никогда не пробовать. Нет нужды. Нет интереса.

— Но ты можешь…

— Для Окта пробовать, — перебил ребенок. — Окта больно. Дочь Окта плохой болезнь. Недостойный Aean’hane, — после чего ребенок произнес еще что-то на незнакомом, певучем языке, но ей не требовалось понимать дословный перевод, чтобы услышать в сказанном оскорбление. — Она-волк будет разочаровываться, если я не исправить сделать плохо. Я не смочь спать, если знать, что не помогать, когда мог пытаться помогать. Идти, Окта.

Ребенок, видимо сам не понимая, что делает — протянул руку. Затем посмотрел на неё с удивлением и таким же удивлением на Окту, когда та взялась за ладонь своей.

— Странный жест… откуда знать и… Мысль завтрашний день, — покачал он головой, после чего посмотрел на пистолет. — Оставлять тут. Запах железо. Плохо запах. Нас не пускать. А если пускать — ругаться. Я мочь говорить за я. Не смочь говорить за Окта. Оставлять, пожалуйста, запах железо.

Несколько мгновений она сомневалась, стоит ли действительно прощаться с тем единственным, что могло защитить её в этом странном лесу, но перед внутренним взором возникло лицо дочери. Вечные ангелы, только сейчас она поняла, что её дочь была немногим младше этого мальчика. На два или три года, в зависимости от того угадала ли она возраст.

В итоге, когда ребенок по имени Арди повел её за собой через лес, то за их спиной ветер укрыл снегом старый, раритетный, однозарядный пистоль — дядя, а вместе с ним и антиквары, будут явно сильно расстроены такой утратой.

Они шли между деревьями и кустами, иногда петляя не хуже зайцев, потом останавливались, замирали камнями, а затем снова шли. Если бы не уверенная походка мальчика, она бы подумала, что он её дурит и разыгрывает, но тот крепко держал её за ладонь и не отпускал, сосредоточено вглядываясь во тьму.

Она бы много отдала, чтобы узнать, что же видят его янтарные глаза во мгле. Сама могла разглядеть лишь очертания… очертания чего-то, что явно не могло находиться в заснеженном лесу. Иногда ей казалось, что они идут не по снегу, а ступают по широкой дороге, выложенной старым камнем. Деревья порой оборачивались верстовыми столпами, а кустарники — разрушенными постройками глубокой древности.

Застывшие подо льдами ручьи вытягивались лентами далеких холмов, а сами холмы вдруг падали вниз глубокими озерами. Зима сменялась цветастой весной, а затем обратно — темной и даже более холодной зимой, чем прежде.

— Октана.

— Что?

Она уже было обернулась, чтобы посмотреть кто её позвал и убедиться, что не сошла сума, как ладонь больно сдавили крепкие, слегка узловатые пальцы.

— Не оборачивайся, Окта. Это голоса теней. Они хотят сбить тебя с пути. Если обернешься — потеряем тропу и застрянем здесь на год и один день, а я не знаю, как охотится на местных тропах и…

— Ты можешь нормально говорить на Галесском⁈ — чуть ли не воскликнула она.

— Не могу, — покачал головой ребенок. — Но здесь и не надо. Здесь все говорят на своем языке, и все понимают друг друга. Так приказали Королевы.

— Приказали Королевы… — она смотрела перед собой не понимая, где странные видения, а где правда, но что-то в глубине подсказывало, что правда находилась посередине. — Где мы, Арди?

— Это земли Фае.

Она едва не оступилась.

Фае… раса первородных о которых ничего не слышали уже больше полтысячи лет. Как раз с войны Рождения Империи, когда людские царства объединились, чтобы сбросить гнет Эктас. Тогда группа солдат под предводительством легендарного сержанта Мендеры, да примет его Светлоликий, смогла выкрасть из замка фей Пламя Сидхе, что позволило перевернуть ход войны.

При помощи этого пламени маги Империи могли черпать буквально неограниченное количество энергии Лей и война, длившаяся почти четверть века, закончилась всего за два года, а из пепла и гари родилась Империя Новой Монархии.

Что же до народа Фае и их аристократов сидхе — они исчезли со страниц истории. Кто-то из ученых говорил, что те вымерли, но большинство полагало, что сидхе при помощи магии Говорящих смогли скрыться в тенях — в складках реальности, где их не могли потревожить распри смертных.

Фае всегда славились своим волшебным искусством — даже эльфы не могли с ними посоперничать, когда речь заходила о колдовстве и чарах.

— Но…

— Мы пришли, — перебил мальчик.

Он сделал шаг, она следом за ним и все вокруг переменилось. Они стояли на берегу ручья, впадающего в небольшое озеро, а вокруг… вокруг застыли деревья со стволами причудливых форм, похожих на «па» придворных танцев. Их темные кроны сплетались широкой аркой, а вместо листьев — пылали разноцветные звезды. Цветы и травы тянулись к её ногам, но она не обращала на них никакого внимания.

Её взгляд приковало к себе небо. Там в вышине, вдоль Звездного Пути, словно сменялись в диком хороводе звездные карты обоих полушарий и всех четырех сторон света. Они кружили и кружили в стремительном танце, а она…

— Не смотри, Октана, — мальчик снова сжал ладонь. — это ловушка. Мы пришли сюда без спроса, так что она затянет тебя внутрь и не отпустит.

Слова ребенка подействовали на неё не хуже холодного душа и, пусть и с трудом, она смогла отвернуться. Теперь её глаза видели перед собой лишь волшебный остров. Достаточно большой, чтобы на нем разместилось под сотню людей. По центру его росло дерево вишни, изнутри которого лился мерный, изумрудный свет, освещавший озеро и границы поднимавшегося вокруг леса.

Но не это делало его волшебным. А бесконечное множество разноцветных цветов. Здесь были и те, названия которых она знала, но куда больше — удивительных и неизвестных.

— Пойдем, — и ребенок, легко перепрыгивая с одного камня на другой, повел её по своеобразному мосту через озеро.

Она почему-то знала, что если не отпустит ладонь мальчика, то не оступится, а в противном же случае… даже не смотря вниз, на водную гладь, она знала, что озеро наполняла вовсе не вода, а что-то совсем иного толка.

Когда же они ступили на порог цветочного покрова, то она не сразу вспомнила, как дышать. Перед ними росли цветы, бутоны которых являлись пламенем и ветром, цветы в форме зверей, цветы с лепестками первого детского смеха или горячей юношеской любви. Цветы луча солнца, лишь едва-едва коснувшегося полотна молодого художника, подарив тому вдохновение. Цветы трепещущего в ожидании чуда сердца. Цветы полные скорби матери, не дождавшейся сына с войны. Цветы первых капель крови, пролитых разбитой губой.

Цветы…

— Октана, — твердо произнес мальчик и вновь его слова выдернули её из круговерти видений и чувств. — Если тяжело — прикрой глаза.

Она кивнула и опустила веки.

Кто знает, сколько именно они шли по цветочному острову. Может минуту, может час, а может и целый год. Она могла поклясться вечными ангелами Светлоликого, что чувствовала под ногами лишь хруст снега, а слышала — вой зимнего ветра.

— Вот он… — прошептал мальчик. — не открывай глаза! Я попрошу остров поделиться. Думаю, он не откажет.

И ребенок начал говорить что-то, но она не могла разобрать, что именно. Лишь крепко жмурилась, так же крепко сжимала ладонь мальчика и надеялась, надеялась всем сердцем, что, как бы глупо это ни звучало, остров не откажется. Что она действительно сможет получить лекарство для дочери. Что сегодня утром не был последний раз, когда она гладила её огненные волосы, щелкала по курносому носику и обещала, что все будет хорошо. Что это не было ложью и…

— Остров чувствует твою боль, — прошептал ребенок ей на ухо и вложил что-то холодное и гладкое в свободную ладонь. — А теперь идем обратно, только не открыв…

Но она не смогла.

Её веки поднялись и первым, что она увидела, оказался чудесный цветок. Каждый из его лепестков — словно ограненный волшебником осколок горного хрусталя, но при этом не твердый, а мягкий и словно живой. В центре же бутона едва заметно билось маленькое, розовое сердце, а растущие из него тычинки напоминали лучи солнца.