Ключи к полуночи - Кунц Дин Рей. Страница 2

– Ты видела его опять… человека с металлическими пальцами?

– Я никогда не видела его лица, – устало сказала Джоанна. – Я вообще никогда ничего не видела, кроме его богомерзких пальцев – или, по крайней мере, это все, что я могу вспомнить из виденного. Мне кажется, что это больше, чем просто ночной кошмар, хотя он никогда не остается со мной, когда я просыпаюсь. – Она вздрогнула и отпила немного хереса.

Марико тихонько дотронулась до плеча Джоанны:

– У меня есть дядя, он…

– … гипнотизер.

– Психолог, – сказала Марико. – Врач. Он применяет гипноз…

– Ты уже тысячу раз это говорила, – ответила Джоанна. – И мне это не интересно.

– Он мог бы помочь тебе вспомнить весь сон, заглянуть в твое прошлое и найти причину кошмара.

Джоанна задумчиво разглядывала свое отражение в голубоватом зеркале бара и, наконец, сказала:

– Знаешь, я не уверена, хочу ли я знать эту причину.

Глава третья

Алекс Хантер размышлял над тем, что, если бы его служащие в Штатах увидели обедающим в "Прогулке в лунном свете", они были бы крайне удивлены его поведению. Хантер был известен как требовательный начальник, предполагавший в своих служащих совершенство и быстро расстающийся с работниками, которые не соответствовали этому представлению; всегда честный, но не более того, он редко выражал свое мнение, но очень часто становился объектом меткой и резкой критики. В Чикаго он был известен как человек неразговорчивый, крайне неразговорчивый, один из тех, кто редко улыбается. Многие ему завидовали и уважали, но не любили. Его служащие и прочее окружение были бы сбиты с толку, если бы увидели его любезно болтающим с официантами, с улыбкой, не сходящей с лица.

Внешне он совсем не был похож на убийцу. На самом же деле ему дважды пришлось убить. Шесть пуль он всадил в грудь человека по имени Росс Баглио. В другом случае он вогнал в горло человека расщепленное метловище. Оба раза он сделал это исключительно в целях самообороны. Сейчас же Хантер выглядел как довольно преуспевающий бизнесмен на отдыхе, и никак иначе.

Это общество, эта непосредственная культура, так отличающаяся от американской, во многом способствовали его прекрасному расположению духа. Неизменно услужливые и вежливые японцы вызывали улыбку. Алекс был в этой стране всего десять дней, но уже не мог вспомнить другого такого периода в своей жизни, когда бы он чувствовал себя хотя бы вполовину, как сейчас, расслабленным и умиротворенным.

Конечно, пища тоже вносила свою лепту. "Прогулка в лунном свете" славилась своей великолепной кухней. Изысканный японский стол изменяется в зависимости от сезона более, чем какой-либо другой из известных Алексу, а шеф-повар знал свое дело в совершенстве. Было также важно, чтобы цвет каждого кушанья сочетался с предметами, окружающими его, поэтому все сервировалось на фарфоре, как цветом, так и рельефными узорами гармонирующем с пищей. Сегодня он наслаждался обедом, подходящим для прохладного вечера конца ноября. Перед ним поставили изысканный деревянный поднос, на котором стоял белоснежный ребристый горшочек китайского фарфора с толсто нарезанной дайконской редькой и красноватыми ломтиками осьминога, и, наконец, – кониаку – заливное из языка дьявола. Рифленый зеленый соусник содержал ароматную горячую горчицу, в которой нежно переплетались тонкие ароматы пряностей. Еще там было большое плоское блюдо серого цвета с двумя мисочками, красной и черной. В одной из них был суп акадами с плавающими в нем грибами, в другой же – рис. Продолговатое блюдо предлагало цельную морскую рыбину и три вида гарнира к ней с чашечкой отличнейшего дайкона, идущего в этот сезон. Это была идеальная для зимы еда: обильный стол, выдержанный в подходящих мрачноватых тонах.

Разделавшись с последним кусочком рыбы, Алекс Хантер отметил про себя, что не японское гостеприимство и не качество пищи так поднимали его настроение. Причиной его благодушия было, прежде всего, страстное нетерпение, с которым он ожидал появления на маленькой сцене Джоанны Ранд.

Точно в восемь часов огни потускнели, занавес раздвинулся, и маленький оркестрик "Прогулки в лунном свете" начал играть нечто на тему "Нитки жемчуга". Конечно, это был не знаменитый оркестр, не Годмана, не Миллера, и даже не Дорси, но играли они на удивление хорошо для клубных музыкантов, которые родились, выросли и научились играть там, где никто и близко не слышал настоящего звучания этой музыки. В конце мелодии, когда слушатели взорвались аплодисментами, оркестранты перешли к свингу и на сцену вышла Джоанна Ранд.

Его сердце застучало быстрее, пульс участился и с силой стал отдаваться в висках.

"Как глубоко может захватить меня эта женщина?" – спрашивал он себя. Это был риторический вопрос, ответ на который ему уже был известен.

Стройная и грациозная, она была одной из желаннейших женщин, которых Алекс когда-либо видел. И хотя она обладала гибким, возбуждающим телом, ее лицо было намного более притягательным, нежели ноги, грудь и прочие женские прелести. Она не была классически красивой: ее нос был не тонкий и не достаточно прямой, скулы ее были не слишком высоки, а лоб не так широк, чтобы удовлетворить требованиям судий строгой красоты. Ее подбородок был женственным, но волевым; полные губы, голубые глаза более насыщенного цвета, чем у смазливеньких фотомоделей с журнальных обложек и рекламных роликов. Лицо Джоанны было современно безупречным, но несовременно бледным, обрамленное густыми золотистыми волосами. Казалось, она светилась здоровьем. Кожа в уголках глаз была слегка подернута морщинками, и на вид ей было лет тридцать, никак не шестнадцать. Но здесь-то и была изюминка: ее красота была не застывшей и бездушной, она во сто крат более привлекала и очаровывала своей опытностью и характером, оставившими след на ее лице.

Она находилась на сцене не столько для того, чтобы быть увиденной, сколько для того, чтобы быть услышанной. Ее голос был великолепен. Джоанна пела с трепетной чистотой, которая, казалось, пронзала душный воздух и звучала в нем самом. И хотя зал был полон, и каждый имел перед собой что-нибудь выпить, никто из посетителей не проронил ни слова, когда она выступала: аудитория была вежлива и внимательна, восхищена и зачарована.

Он встречал ее в другом месте и в другое время, но никак не мог вспомнить, где и когда. Ее лицо было захватывающе знакомым, особенно глаза. Хорошо, почти близко, зная ее, он чувствовал, что в действительности никогда прежде не был с ней знаком. Это было любопытно. Такую красивую женщину было бы трудно забыть.

Вот такими приятными раздумьями был охвачен Алекс Хантер. Пока ему не было скучно. Возбужденный, с затаенным дыханием, он смотрел и слушал. Он хотел ее.

Глава четвертая

Когда Джоанна Ранд допела свою последнюю песню и аплодисменты стихли, оркестр перешел к танцевальной программе. Пары теснились на небольшой площадке перед сценой. Снова завязался разговор, местами раздавались смех и музыкальное позвякивание посуды. Как и каждый вечер, Джоанна улучила момент с края сцены окинуть взглядом свои владения. В ней поднималось чувство гордости: она была хозяйкой чертовски уютного местечка.

Будучи певицей и владелицей ресторана, Джоанна Ранд была к тому же и превосходным дипломатом. По окончании своего первого часового выступления она не уходила за занавес и не ждала в уборной до десятичасового выхода. Вместо этого она спускалась со сцены в своем роскошном платье из плиссированного шелка и неторопливо расхаживала между столиками, награждаемая комплиментами, обмениваясь любезностями, отвечая на поклоны, останавливаясь, чтобы узнать, достаточно ли вкусен был обед, приветствуя новых посетителей и мило болтая с завсегдатаями. Джоанна знала, что хороший стол, романтическая атмосфера и качественная программа были достаточными условиями, чтобы ресторан приносил прибыль, но ей хотелось высшей степени успеха: было бы совсем не лишним, если бы о нем в городе ходили легенды. Она знала, что людям лестно удостоиться персонального внимания хозяйки, и сорок минут перерыва между выходами, проведенные в зале каждый вечер, стоили тысяч долларов, вложенных в дело.