Йеллоуфейс - Куанг Ребекка. Страница 59

Я подчеркну и сапфический характер наших взаимоотношений. Читатели это оценят; странные любовные истории нынче в ходу. Добавьте небольшой намек на влюбленность в девушку, и тиктокеры придут в неистовство. По книге могут снять и фильм. Флоренс Пью сыграет меня. А девушка из «Безумно богатых азиатов» сыграет Афину. Партитура будет полностью из классической музыки. Картина завоюет все награды.

И когда этот скандал будет преобразован и сохранен в форме романа; когда все уродливые, неподтвержденные слухи обо мне благополучно перекочуют в область фантастики, я стану свободна.

Я так взволнована, что чуть не отправляю Даниэле имэйл с предложением — прямо так, с кондачка. Но у Даниэлы сейчас своего дерьма по горло. Какой-то неназванный бывший помощник редактора стуканул Publishers Weekly, что у Даниэлы есть привычка во время встреч говорить всякие неполиткорректные вещи («У нас уже есть писатель-мусульманин, — сказала она однажды в Zoom с командой. — Еще один, и будет уже перебор»). В ответ Eden подвергается пиар-обструкции. «Я твердо привержена принципам разнообразия, справедливости, инклюзивности во всех областях своей работы, — заверяет Даниэла в имэйле, разосланном всем ее авторам. — Данное высказывание было вырвано из контекста и вброшено в прессу кем-то, кто, как я полагаю, имел со мной личные счеты». Последнее, что я слышала, — это что она внесла ряд пожертвований в какой-то залоговый фонд на Среднем Западе, хотя не вполне понятно, какое это имеет отношение к самой проблеме исламофобии.

Меня это волнует не особо. История с Даниэлой уляжется. Профессионалов-издателей постоянно винят в словесных огрехах, но никто не уволит женщину-редактора из издательства, где все остальные мужчины. Тем не менее ее почтовый ящик лучше пока оставить в покое.

И вместо этого впервые за несколько недель я всерьез берусь за тему. Слова буквально спархивают с кончиков пальцев, и эта легкость во мне, вероятно, оттого, что здесь нечего выдумывать, не на чем тормозиться и незачем вилять. Это просто правда, исходящая лично от меня, и на этот раз я полностью контролирую свой нарратив. Я начинаю выдавать тысячи слов в день — темп, которого я не достигала со времен колледжа. И по утрам я уже чувствую азартное влечение сесть за ноутбук, из-за которого я не встаю почти до полуночи, совершенно не замечая хода времени.

Подспудно я не могу не чувствовать, что у возвращения моего писательского потока есть какая-то углубленная, едва ли не кармическая причина. Это похоже на искупление. Нет, скорее на отпущение грехов. Потому что, если я могу писать это сама, если мне хватает сил превращать весь этот жуткий раздрай в прекрасную историю, тогда… что ж, содеянного это не изменит. Но это придаст ему художественную ценность. Это будет способ раскрыть правду, не произнося ее вслух. И помимо всего прочего, это будет развлекать. Все это навсегда запечатлится в умах читателей, подобно запоминающейся мелодии или красивому женскому лицу. Эта история станет вечной. А Афина будет ее частью.

Чего еще может желать писатель, кроме такого бессмертия? А духи — разве они не хотят, чтобы их просто помнили?

Все эти дни я постоянно думаю об Афине.

Воспоминания о ней меня больше не преследуют. Флэшбэкам, когда они вторгаются, я более не препятствую. Вместо этого я в них задерживаюсь. Я подробно изучаю их, погружаясь в связанные с ними чувства, и представляю десятки способов их переосмысления. Я сижу рядом с ее призраком. И приглашаю ее заговорить.

В свое время мой психотерапевт разъяснила, что лучший способ совладать с вызывающими панику воспоминаниями — это думать о них как о сценах из фильма ужасов. Его скримеры пугают тебя в первый раз, потому что застигают врасплох и ты не знаешь, чего ожидать. Но, наблюдая за ними из раза в раз и уяснив, когда именно одержимая бесом монахиня сиганет из-за угла, ты их одолеваешь, и они над тобой более не властны.

То же самое я проделываю с каждой ужасной мыслью, которая когда-либо приходила мне в голову насчет Афины. Я глубоко погружаюсь в ужасное. Описываю каждую мучительную подробность моего вечера в китайско-американском клубе Роквилла. Насколько мерзко я себя ощущала, когда в сети впервые прорезался @AthenaLiusGhost, и как последствия этого подорвали мою психику. Я ухватываю призрак Афины и запечатлеваю его на странице, где он теперь закован в черно-белые вериги текста и бессилен сделать что-либо больше, чем издать тоненькое «Бу-у-у!».

Я пишу о том, какой никчемной Афина заставляла меня себя чувствовать в колледже; как я сглатывала едкую пилюлю зависти всякий раз, когда она добивалась того, чего не могла я. Какая буря раздирала меня при рассказе Джеффа о том, как она насмехалась надо мной на съезде. Не утаиваю и того, как она украла историю о моем вероятном изнасиловании. И описываю, как, несмотря на все, я по-прежнему ее любила.

Но, вкапываясь в прошлое, я ловлю себя на том, что воспоминания были не только дурные, но и хорошие, праздничные. Их гораздо больше, чем я предполагала. Я не позволяла себе подолгу зацикливаться на колледже, но едва я касаюсь поверхности, как все это выходит на передний план. Наши посиделки в Starbucks по вторникам после семинара «Женщины в викторианском свете»: мокко со льдом для меня, каркаде с гибискусом для Афины. Поэтические слэмы, где мы потягивали имбирное пиво и хихикали над исполнителями, которые не были настоящими поэтами и со временем наверняка вырастут из этой чепухи. Вечеринка с пением «Отверженных» на квартире у одного чудика с театрального факультета, где мы орали во всю глотку: «Еще один де-ень!»

Живописуя все это, я задаюсь вопросом, действительно ли наша дружба была такой уж натянутой, какой я ее себе представляла. Всегда ли присутствовало то ревнивое напряжение? Были ли мы соперницами изначально? Или я, в муках своей неуверенности, проецировала все это на Афину?

Помню тот день на выпускном курсе, когда Афина получила первое предложение по своему дебютному роману; когда по дороге на занятия позвонил ее агент и сказал, что скоро ее книга появится на полках магазинов. Сначала она позвонила мне. Мне. Еще даже не сообщив своим родителям.

— О боже мой, — выдохнула она. — Джун. Ты не поверишь. Мне самой не верится.

Затем она рассказала мне о предложении, а я ахнула, и мы обе визжали друг на дружку добрых полминуты.

— Господи боже, Афина, — прошептала ей я. — Это ведь происходит. Все, что ты хотела…

— Я чувствую себя так, словно стою на обрыве и вся моя жизнь передо мной.

Я так ясно помню этот ее сиплый шепоток — потрясенный, полный надежд и уязвимый одновременно.

— Я чувствую, что все вот-вот изменится.

— Так оно и будет, — заверила я ее. — Афина, ёшкин кот, ты ведь станешь звездой.

Мы еще немного повизжали, наслаждаясь присутствием друг друга по ту сторону провода, — ведь так приятно чувствовать соседство того, кто досконально знает и сопереживает твоей мечте; знает, как простые слова могут слагаться в предложения, а те — превращаться в законченный шедевр, который может запустить вас в совершенно иную, неузнаваемую вселенную, где у вас есть всё — мир, который вы создали под себя.

Я снова влюбляюсь в писательство. Снова начинаю видеть сны. С той поры как появились твиты @AthenaLiusGhost, я действовала во многом из страха, защитной реакции и неуверенности в себе. Но теперь я вновь проникаюсь предвкушением издательских перспектив и того, что этот мир может мне дать. С учетом обстоятельств Бретт продаст книгу Даниэле за гораздо меньший аванс, чем «Последний фронт». Но это будет внезапный удар. Еще перед официальным релизом будет готов второй тираж. Жернова печати закрутятся под неумолчный говор о немыслимой дерзости этого проекта. Стремительный дискурс повысит продажи, и свой аванс я отобью за считаные недели. А планка моего гонорара в сравнении с прежней удвоится.

Я чувствую себя настолько хорошо, что впервые за несколько недель захожу в Instagram и, игнорируя множество хэйтерских комментов ко всем моим предыдущим постам, выкладываю свое фото сегодняшнего дня — за деревянным столиком у окна кафе в «золотой час»; на лице легкие веснушки, волосы мягкими волнами ниспадают на плечи. Одна ладонь подпирает щеку, другая касается клавиатуры ноутбука, готовясь священнодействовать.