Другой дом - Джеймс Генри. Страница 1

Генри Джеймс

Другой дом

Книга первая

I

Миссис Бивер, хозяйка усадьбы Истмид и совладелица банка «Бивер и Брим», зорко, но снисходительно следила за тем, что происходило — как у нее вошло в привычку говорить — «в другом доме». Разумеется, там происходило гораздо больше событий, чем в огромном, старомодном и практически пустом особняке, где она, овдовев, жила в полном одиночестве. Мистер Бивер умер тремя годами раньше своего друга и партнера, покойного Пола Брима из усадьбы Баундс, оставив единственному сыну (малолетнему крестнику этого надежного партнера) значительную долю в деле, на которое его изумительная вдова — она знала, что изумительна, и гордилась этим — теперь имела заметное влияние. Пол Бивер, цветущий юноша восемнадцати лет, только что перебрался из Винчестера в Оксфорд; по замыслу матери он должен был овладеть как можно более разносторонними познаниями, прежде чем занять свое место в банке. Банк, гордость всего Уилверли, подобный высокой горделивой арке, которой служили прочными опорами два этих дома, стоил того, чтобы потратить немалые деньги на образование. Жители города и графства уверенно говорили, что ему сотни лет и что он так беспримерно надежен, как только может быть надежен арифметически непогрешимый расчет. В настоящее время банк прибегал к услугам самой миссис Бивер. Это вполне устраивало ее и тем более Пола, который столь мало тяготел к сидячей работе, что она догадывалась: на то, чтобы выработать у него привычку к нарукавникам, уйдет намного больше сил, чем ушло в свое время на то, чтобы приучить его к детским штанишкам. Тем более что вторая половина дела принадлежала молодому Энтони Бриму, нынешнему хозяину Баундса, сыну и преемнику коллеги ее мужа.

Она мыслила широко — и, в частности, решила, что по окончании Оксфорда мальчик должен попутешествовать и повидать мир; она была родом из эпохи, когда в заграничную жизнь погружались неспешно, а не окунались наскоро. Другой ее план в основных чертах заключался в том, что, вернувшись наконец домой, Пол должен жениться на самой милой из известных ей девушек, причем здесь тоже необходимо было неспешное погружение, ведь брызги от подобного погружения неизбежно коснутся его матери. Тогда этот вопрос обрел бы решение так же, как в хозяйстве миссис Бивер издавна обретали свое место все вещи, которые лежали где попало и не были пристроены к делу: он был бы убран с глаз долой. Трудно сказать, к миру она готовилась или к войне, но ей было свойственно всюду подстилать соломку, не оставляя почвы для возможных осложнений, каковые, впрочем — по крайней мере пока — ни разу о себе не заявляли. Ее жизнь была похожа на комнату, подготовленную для танцев, где вся мебель сдвинута к стенам. Насчет юной леди, необходимой для разрешения упомянутого вопроса, у нее сомнений не было: самой милой девушкой, какую она знала, была Джин Мартл, и миссис Бивер на днях послала за ней в Брайтон, дабы Джин приехала и выступила в предназначенной ей роли. Бенефис должен был состояться в пользу Пола, чье возвращение ожидалось вот-вот, в середине лета, и следовало с самого начала пресечь его попытки фантазировать о возможных альтернативах. По большому счету, миссис Бивер была рада, что он вообще не склонен к фантазиям.

Джин Мартл — сосланная в Брайтон отцом, который приходился миссис Бивер троюродным братом и которого, по мнению этой леди, медицинские светила не выпускали из Лондона, ибо он был слишком ценен, чтобы его потерять, и слишком скучен, чтобы часто с ним встречаться, — Джин Мартл со временем, вероятно, предстояло приобрести состояние, а также, возможно, набраться ума-разума. То, что при этом она являлась наиболее предпочтительной кандидаткой, говорит об умеренности ожиданий миссис Бивер. Еще меньшего она ожидала от умения девушки вести себя должным образом, которое позволило бы той блистать в обществе, и от ее волос, на которые миссис Бивер взирала в надежде, что с годами они потемнеют. По правде говоря, в Уилверли никогда бы не заметили, что Джин как-то не так себя ведет, однако там питали старомодное предубеждение против ярких оттенков естественного покрова головы. Одна из причин, по которой кузину Пола пригласили в Истмид, заключалась в том, что Полу следовало привыкнуть к экстравагантному цвету ее волос — неумеренно яркому, как в одно погожее июльское воскресенье с некоторой тревогой в очередной раз отметила миссис Бивер. Ее юная приятельница прибыла два дня назад и теперь, в свободный промежуток времени между церковной службой и ланчем, была послана в Баундс с сообщением и кое-какими предуведомлениями. Джин знала, что найдет там дом, до некоторой степени охваченный смятением, новорожденную девочку-первенца, молодую мать, которая еще не встала с постели после родов, и странную гостью на несколько лет старше ее самой — мисс Армиджер, школьную подругу миссис Брим, которая явилась к Бримам за месяц до рождения ребенка и — подчеркнула миссис Бивер — оставалась у них до сих пор, «несмотря ни на что».

Спустя первые два часа по прибытии Джин обе дамы большую часть времени потратили на обсуждение именно этих обстоятельств, но в сложившейся у гостьи картине и после этого полностью отсутствовал портрет главы семейства. Впрочем, это упущение отчасти было исправлено, когда субботним утром миссис Бивер ненадолго заглянула в банк вместе с Джин. У них были дела в городе, и миссис Бивер пожелала поговорить с мистером Бримом — блестящим и веселым джентльменом, который, не сопротивляясь вторжению, мгновенно выставил за дверь доверенного клерка и принял их в своем прекрасном личном кабинете.

— Вы считаете, он должен мне понравиться? — отважно спросила перед тем Джин, чувствуя, что круг ее знакомых расширяется.

— О да, если вы обратите на него внимание! — отвечала миссис Бивер, повинуясь странному внутреннему побуждению обозначить его как лицо незначительное.

Позже, в банке, девушка до такой степени обратила на него внимание, что даже почувствовала некоторый страх; это всегда с ней случалось, когда обращали внимание на нее саму. То, что миссис Бивер не считала его достойным особого внимания, все в городе отчасти объясняли тем, что в Истмиде такое отношение к нему закрепилось издавна и считалось само собой разумеющимся. Королеве-матери, как в шутку называл ее Энтони Брим, было бы нелегко с ходу нарисовать портрет союзного монарха, которого она была склонна рассматривать как несколько беспокойного вассала. Хотя он был на двенадцать лет старше счастливого юного принца, от имени которого она осуществляла регентские полномочия, она знала его с детства, и ей были равно известны его сильные и слабые стороны.

Дом мистера Брима был новым — после женитьбы он добился этого довольно решительными мерами, потратив немалые средства. Его жена и ребенок были новыми; новой в значительной степени была и молодая женщина, которая недавно поселилась у него и, судя по всему, намеревалась пребывать там до тех пор, пока не утратит упомянутое свойство. Но сам Тони — так она всегда его называла — был ей очень хорошо знаком. Миссис Бивер никогда не сомневалась, что знает его в совершенстве, и не испытывала желания пояснять свое мнение о нем, делясь впечатлениями с кем-либо. Эти впечатления были разложены по полочкам так же аккуратно, как ее переписка и счета — не считая того, что они, в отличие от упомянутых документов, не были до такой степени покрыты пылью времени. Одно из них могло быть свободно истолковано как намек на то, что ее молодой деловой партнер представляет опасность для представительниц ее пола. Не для нее самой, конечно; ибо сама миссис Бивер каким-то образом не принадлежала к этому полу. Будь она женщиной — а она никогда не думала о себе так вольно, — она, несмотря на свой возраст, несомненно, осознавала бы эту опасность. Но теперь она не видела в жизни никакой опасности, разве что Полу вдруг взбредет заключить неподобающий брак, против чего она заранее приняла меры. Беда, коли внезапно выявится изъян в системе защиты, в остальном столь надежной. Быть может, смутное ощущение, что Джин Мартл подвергается риску, послужило еще одной причиной не слишком распространяться об Энтони Бриме в беседе с этой юной леди? Спешу добавить, что если такого рода чувство и имело место, то оно заявило о себе еще до посещения банка, ибо Джин впоследствии ничем не обнаружила, что мистер Брим произвел на нее какое-то особое впечатление.