Другой дом - Джеймс Генри. Страница 3

— Я пока не знаю; она как раз хочет, чтобы я это выяснила.

— Тогда вам придется выражаться предельно ясно.

— Но если я пойму, что он мне не нравится? — решилась спросить Джин.

— Мне будет вас очень жаль!

— Полагаю, тогда это будет единственное, что мне не понравилось в этой прелестной старой усадьбе.

Роза Армиджер на мгновение задержала взгляд на посетительнице, которая все лучше осознавала, что ее новая знакомая — женщина странная, но в то же время отнюдь не неприятная, хотя Джин всегда предполагала, что странные люди неприятны.

— А я вам нравлюсь? — неожиданно спросила она.

— Как я могу сказать, если прошло всего три минуты?

— Я могу сказать, нравится мне человек или нет, даже если прошла всего одна минута! Постарайтесь меня полюбить — надо, чтобы вы очень хорошо ко мне относились, — заявила мисс Армиджер. Затем добавила: — Вам нравится мистер Брим?

Джин задумалась; она чувствовала, что должна с честью выйти из положения.

— О, необычайно! — На это собеседница снова рассмеялась, что заставило ее заговорить более сдержанным тоном: — Конечно, я видела его всего пять минут — вчера в банке.

— О, мы знаем, как долго вы с ним виделись! — воскликнула мисс Армиджер. — Он рассказал нам все о вашем визите.

Джин испытала нечто вроде благоговейного ужаса: оказывается, картина включала множество неизвестных ей персонажей.

— Кому он рассказал?

У ее собеседницы был такой вид, словно ее забавляло все, что Джин говорила; однако Джин находила, что в этом таится какое-то непонятное очарование.

— Ну, конечно же, первым делом он рассказал своей бедной маленькой женушке.

— Но я ведь ее не увижу, не так ли? — довольно нетерпеливо спросила Джин, озадаченная тоном, каким был сделан намек, и лишь отчасти списывая этот тон на непринужденные манеры собеседницы.

— Вы ее не увидите, но даже если бы и увидели, она бы вам за это ничего плохого не сделала, — ответила молодая леди. — Она понимает, как дружелюбен он по отношению к людям, и больше всего ценит его прекрасную искренность.

На смущенном лице Джин появилось такое выражение, будто ей вдруг пришло в голову, что она тоже понимает и любит эти качества. Возможно, в подтверждение этих мыслей она после краткой паузы произнесла:

— Он сказал мне, что я, возможно, увижу чудесного ребенка. Сказал, что сам мне его покажет.

— Уверена, он с удовольствием это сделает. Он ужасно гордится своим чудесным ребенком.

— Наверное, младенец просто прелестный, — заметила Джин более уверенно.

— Прелестный! Вы, что же, думаете, что младенцы бывают прелестными?

Застигнутая врасплох этим выпадом, Джин немного поразмыслила, однако не нашла ничего лучше, чем довольно робко сказать:

— Мне нравятся славные маленькие детки, а вам?

Мисс Армиджер в свою очередь задумалась, затем ответила:

— Ни капли! Наверное, звучало бы куда более мило и, на сторонний взгляд, приятно, если б я сказала, что обожаю их; но я никогда не притворяюсь, что испытываю чувства, которых у меня на самом деле нет, понимаете? Если вы все-таки хотите увидеть Эффи, — любезно добавила она, — я готова принести себя в жертву, чтобы заполучить ее для вас.

Джин улыбнулась, как будто этот игриво-любезный тон был заразителен.

— Но ее-то вы в жертву не принесете?

Роза Армиджер уставилась на Джин.

— Я ей ничего не сделаю.

— Тогда заполучите ее.

— Не сейчас, не сейчас! — раздался другой голос; он принадлежал миссис Бивер, которую только что провели в дом и которая, услышав последние слова девушек, вошла в холл в сопровождении слуги. — Ребенок — дело второе. Мы пришли ради матери. Правда ли, что состояние Джулии ухудшилось? — спросила она у Розы Армиджер.

У мисс Армиджер была своеобразная манера смотреть на человека, прежде чем заговорить с ним, и теперь она с этой своей отстраненностью так долго медлила, прежде чем ответить на вопрос миссис Бивер, что Джин тоже остановила взгляд на доброй леди из Истмида, словно у нее вдруг появилась на то причина. Она была очень привязана к миссис Бивер, но в то мгновение, впервые увидев ее в Баундсе, раз и навсегда поняла, насколько оправа меняет драгоценный камень. Невысокая и плотная, с округлыми формами и крепкими ногами, угольно-черными плоско зачесанными волосами и глазами, слишком маленькими для всего того, что им приходилось выражать, миссис Бивер была дамой настолько «ранневикторианской», что казалась почти доисторической. Она была создана, чтобы похаживать среди массивной мебели красного дерева и посиживать на скамеечках, покрытых чехлами с вышивкой берлинским гарусом. Она походила на одинокий том какого-нибудь старого журнала в добротном переплете. Джин знала, что величайшим светским событием ее юности был костюмированный бал, на котором она появилась в образе андалусийки и о котором до сих пор хранила воспоминание в виде уродливого веера. Джин была девушка такого склада, что, пробыв в Баундсе не более пяти минут, она пусть и смутно, но уже поняла, что элегантность дома мистера Брима была слегка провинциального толка. Тем не менее эта элегантность создавала атмосферу, в которой миссис Бивер выглядела совсем уже замшелой деревенщиной. Это в свою очередь заставило Джин счесть старый Истмид еще более прелестным.

— Полагаю, наша бедная подруга нынче чувствует себя неважно, — произнесла наконец мисс Армиджер. И тут же добавила: — Но я не думаю, что это будет иметь какие-то серьезные последствия.

Однако то, что сказал Джин лакей, впустивший ее в дом, в какой-то мере предвещало обратное. Он сообщил, что мистер Брим находится в комнате жены вот уже почти час, а доктор Рэймидж прибыл некоторое время тому назад и также еще не выходил оттуда. Узнав об этом, миссис Бивер постановила, что они должны отказаться от намерения остаться на ланч и что Джин должна немедленно вернуться к друзьям, которые дожидались их в Истмиде. Именно эти друзья по дороге из церкви упомянули дошедший до них слух — быстрое распространение коего свидетельствовало о компактности Уилверли, — будто внезапная перемена в состоянии миссис Брим произошла уже после того, как ее муж написал записку с приглашением на ланч. Миссис Бивер отправила свою юную компаньонку в Истмид с сообщением для гостей. Джин должна была развлекать их там вместо нее и помнить, что может вернуться на ланч в Баундс, только если за ней пошлют. У двери девушка остановилась и с тоской в голосе воскликнула, обращаясь к Розе Армиджер:

— Что ж, тогда передайте ей мой сердечный привет!

III

— Ваша юная приятельница столь же душевна, сколь хороша собой, — заметила Роза. — Передавать сердечный привет людям, которых никогда не видела!

— Она имела в виду малышку, — возразила миссис Бивер. — По-моему, это довольно мило с ее стороны. Я же в подобных случаях всегда думаю о матери. Я полагала, что ее состояние не вызывает опасений.

— Надеюсь, что так и есть. Но час назад сиделка заявила, что сегодня утром я вовсе ее не увижу. Это будет в первый раз за несколько дней.

Миссис Бивер помолчала.

— Вы пользовались привилегией, в которой мне было отказано.

— Ах, но вы должны помнить, что я старинная подруга Джулии. Она всегда так ко мне относилась.

— Конечно, я знаю, что вы друг другу как родные, — согласилась миссис Бивер и продолжала: — Что ж, мы с вами не в такой давней дружбе, но я тоже отношусь к вам по-семейному. Давайте вместе подождем новостей, только сидите тихо, как мышка.

— Дорогая миссис Бивер, — запротестовала девушка, — я никогда в жизни не производила шума!

— Когда-нибудь нашумите, с вашим-то умом.

— Мне хватит ума, чтобы вести себя тихо. — И, помрачнев, Роза добавила: — Я — единственное существо, которое дорогая Джулия могла считать всецело ей принадлежащим.

Миссис Бивер вскинула брови.

— А мужа ее вы в расчет не принимаете?

— Я принимаю Тони в расчет, и даже очень, но он — другое.

Миссис Бивер снова задумалась — возможно, о том, кем же молодая особа, пусть даже столь благоразумная, может считать Энтони Брима, если не сокровищем для его жены. Но вслух она спросила: