Верный пламени (СИ) - "Gusarova". Страница 16

Он ли вправду очутился здесь? На краю Королевства Солнц. И один ли? И какими судьбами? Узнать это не было никакой возможности. Разве что…

Люси обернулась на одухотворённое и благородное лицо Эдвила, всё так же неотрывно глядевшего на звёзды. Тот опомнился, нашёл её взгляд и, притянув за подбородок, поцеловал.

— Мы молодцы, — сообщил Люси. — Огонь доволен жатвой.

Люси передёрнулась и потеснее прильнула к нему. Всё происходящее могло бы привидеться ей в дурном сне, но было реальнее некуда.

Наутро они опять шли дальше по обходной дороге мимо дотлевающего города. Люси не могла не думать о Зальтене, но вместе с тем боялась, что её мысли станут ясны Фениксу. И тогда Зальтену не поздоровится. Нет, лучше не вмешивать его в этот ужас, пусть даже он и поклялся уничтожить Поджигателя.

Поджигателя!

Эда с его собственной моралью, которую порой было непросто оспорить…

Внимание Люси привлекла шаткая фигура, бредшая, казалось, в никуда. Это была женщина, и она тонко выла при каждом нетвёрдом шаге. Люси нагнала её после Эдвила, и один вид страдалицы вспорол ей душу. На руках у женщины лежало тело обугленного до половины мёртвого ребёнка, а сама она кровоточила страшными ожогами. Она брела, не разбирая толком, куда, слёзы лились по её покрытым коркой щекам, некогда белокурые волосы были спутаны и залиты кровью вперемешку с сажей. Жить ей, судя по ранам, оставалось недолго…

Люси задержалась, не зная, что делать, но Эд перехватил её руку, требуя обогнать несчастную.

Ему, как всегда, не было дела до горестей смертных. А у Люси не поднялась бы рука остановить его.

Позже, у ночного костра, пока Эдвил жарил на вертеле куропатку, Люси тайком начертала в блокноте карандашом послание. Отошла, якобы по нужде, и призвала Иви. Вложила ей в ошейник записку и внушительно прошептала, глядя в выпуклые глазки:

— Лети, милая. Найди Зака по запаху. Слышишь? Заклинаю тебя, приведи его ко мне. Поспеши, Иветта!

18. О вере сердцу

Иви вернулась на удивление скоро и без записки. Люси не имела понятия, получил ли Зальтен послание, или шкодливая бестия потеряла его. А если и получил, то как сможет он найти их с Эдвилом, и что будет делать. Но возможность встретиться с Зальтеном была единственным шансом остановить душегубства. У Люси разрывалось сердце при мысли о том, что Лев убьёт её Феникса, но поступить иначе не позволяла праведность. Образ несчастной умирающей матери, никак не уходивший из памяти, глушил любовь к Эду. Его благие намерения в общем и чрезвычайная чёрствость к частностям не могли сосуществовать в гармонии. Это было несоотносимо. Люси не удавалось охватить этого умом, но она воспринимала духом. Феникса следовало остановить.

Впрочем, в течение нескольких последующих дней их пути ничего не поменялось. Они по прежнему шли — пересекая деревушки и поселения, где, по мнению Эдвила, огню нечем было поживиться, в направлении Герендейла — последнего форпоста Королевства Солнц перед прибытием в Королевство Затмений. То вёдро, то ненастные часы своей сменой гласили о приближении холодов. Зерно убрали, и леса вокруг стали густеть ельниками, перемежающими более южные акации. Листва кропила жёлтым, и вечерами костёр Эда всё более манил Люси — кругом него часто иней покрывал землю. После бушевания в Авене Эдвил не торопился явить силу Феникса и словно бы копил её. Но и Люси не притронулась к карандашу с блокнотом — её не тянуло писать стихи для людей, которые должны погибнуть, и для людей, которые при любом промахе возжелали бы гибели ей самой. Оказалось, ремесло барда может разочаровывать столь же легко, как и вдохновлять. Люси не представляла, что она исполнит в злосчастном Герендейле, до коего оставалось всё меньше и меньше пути, отмерянного шагами.

Люси покорно брела за Фениксом, и приближение к цели их путешествия ввергало её в отчаяние. Герендейл славился живописной архитектурой и огромной библиотекой, чудесными музеями и театром, где Люси мечтала выступить в прежней жизни. Пожелать этому городу разрушения мог лишь безумец, как Эдвил. И он готовился сделать это.

Люси не видела для Герендейла будущего, казалось, беды не миновать, но в одну из ночёвок в маленьком поселении Эдвил, до того не отпускавший спутницу от себя, позволил ей отлучиться к единственному башмачнику — подлатать обувку. Может, ему стало надоедать общество пасмурной и снова немногословной Люси, а может возросло доверие да ослаб догляд. Но девушка оказалась на короткий срок предоставлена сама себе. Благополучно подковав башмаки и истратив на это тот самый золотой, брошенный Эду во время мистерии с канатоходцем, Люси спешила обратно в гостевой дом. Но дойти до него через узкую улицу ей было не суждено. Хваткая рука поймала за край плаща и потянула за собой в подворотню. Люси хотела испугаться и закричать, но встретилась глазами с умоляющим взглядом, наполненным синевой чистой воды, и уже возглас радости чуть не сорвался с её губ. Сразу потом она обхватила дюжие плечи пропахшего зверьём Зальтена. Тот выглядел дико — заросший, запылённый и немытый. Его борода спадала на грудь, а в волосах путалась хвоя.

— Зак. Зальтен. — Люси, несмотря на неопрятность, расцеловала его, озадаченного.

— Постой-ка, крошка. — Друг детства взял её перепачканными перчатками за лицо и ещё более недоверчиво скосил осторожный взгляд на Иви. Бестия чистила перья на фонаре неподалёку. Потом Зальтен вновь обратил внимание на сияющую Люси. — Я не пойму, откуда у тебя этот якл, и ты ли послала мне записку? Она написана почерком моей… — Зальтен дрогнул, едва в силах выразить сердечную печаль, — погибшей возлюбленной. Я… Не ожидал увидеть тебя вместо неё.

— Зак-дурак, — Люси заплакала оттого, что он сомневался в ней, — это же я, Люси.

Его отбросило от неё, как от удара молнии.

— Что ты мелешь! Моя Люси, моя Люси, за смерть которой я поклялся отомстить головой и не вернуться без сердца того, кто убил её — моя Люси, за зверствами губителя которой я следовал неотступно и едва не настиг — она была немой! Чудесные волосы моей маленькой Люси играли на солнце хлебным мякишем! А глаза, ты бы видела их! Они…

— Походили на умытую росой чернику? — Люси роняла слёзы, пока Зальтен смотрел на неё, как на привидение. — А это тебе о чём-то говорит? Зак. Это я. — Она выставила кулак, чтобы показать ему подаренный им браслет. — Я изменилась. Нет больше хлебных кос и нет черничин. Но я — Люси! Я та самая косноязычная Люси!

— Ты шла с ним. И ночевала с ним, как с мужем. Ты спала в его объятьях. — Зальтен, видя украшение из агата, всё больше хмурил светлые брови, и резал по сердцу Люси ножом неверия. — Я таился.

— И ты безупречно таился!

— Я прятался в деревьях. Следил из тростника. — Люси вспоминала, что и впрямь, в эти дни и ельники, и болотные травы, бывало, шумели по-особому. А она-то, глупая, не могла догадаться, что за ними след в след ступает лучший королевский бестиарий! — Я был подобен ветру и диким тварям. Я видел, ты с ним заодно. Что ты за чудовище? Та ли ты, что я любил, или стала отродьем бесов?

— Я — та! Иначе бы я не призвала тебя! Зак! Очнись же. Я хочу спасти Герендейл! Он намерен сжечь его дотла!

Зальтен медлил. Он то опускал глаза, раздумывая, то поднимал их, наполненный надеждой. Люси в ожидании его решения прикусила губу, и он будто прозрел. Потянулся к ней и заломал, как лев, но нежно, любя, и тёрся о её смуглую кожу своей грязной бородой. Дрожал, сжимая её крепко, как смел из охотников он один, и из всех слов только смог прошептать:

— Я закрою глаза и поверю сердцу. Это ты, клянусь удачей, Клетчатый Передник. Ты не погибла. И… Ты говоришь. Твой голос течёт, как молоко.

— Я говорю, Зак-дурак.

Он отвёл её за плечи, чтобы рассмотреть, и снова притянул к себе. Засопел в ухо.

— Нет. Отпустить не могу. Моя. Ему не отдам.

— Зальтен, тщ-щ-щ. Не глупи. — Люси погладила его по косматой гриве, выбившейся из-под треуголки. — Он опасен.