Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 45

«Дарственная служба заманчива тем, что позволяет совершать любой свой поступок, прикрываясь плащом должности, да ещё получать за это жалованье. Но когда спускаешься с небес большого города на землю, поближе к людям, видящим в тебе действительно оттиск Дарохранителя, случаются весьма горестные чудеса. Понимаешь, к примеру, что как люди служат тебе, так и ты служишь им. И нельзя отказать даже в самой завалящей просьбе, потому что сначала останется разочарованным один, потом другой, потом десяток, и поток монет в казну Дарствия начнёт иссякать. А жалованье твоё проистекает ручейком из той же реки, и, если она пересохнет, тебе тоже станет несладко. Ведь с тобой делятся деньгами для того, чтобы ты делал что-то, недоступное простому человеку. Недоступное по знаниям и умениям…»

А вот такого я раньше никогда не слышал. Ни из чьих уст. Что же получается? Мне будут платить из податей, которые Блаженный Дол отправляет в дарственную казну? Но если подати вдруг начнут уменьшаться, значит, и я недосчитаюсь сначала одной монеты, потом другой? То бишь чем хуже я буду исполнять свою службу, тем горше буду жить сам? Впору схватиться за голову. Выходит, даже с ценами нельзя оплошать? Покой, значит?! Возможность делать всё что заблагорассудится?! Золотозвеннику легко так думать, он-то живёт на подати со всего Дарствия целиком, а мне что прикажете делать?

Негромкий, но настойчивый стук, раздавшийся от входа, чуть не заставил меня подпрыгнуть, но, как бы я ни спешил встретить посетителя, первой у порога конечно же оказалась Ньяна. Она распахнула дверь и пропустила в дом девицу, не столько чем-то озабоченную, сколько сосредоточенную. Правда, мгновением спустя, когда взгляд пришелицы добрался до моего лица, я понял, чем вызвано такое впечатление: она немного косила, и буро-зелёные глаза смотрели чуточку друг на друга. Во всём же остальном девица была ладная и для своих не особенно великих лет вполне похожая уже на женщину, а не на ребёнка. А одета почти так же, как моя помощница: штаны, сапоги и длинная рубаха под кафтаном. Наверное, таковы местные традиции. Да и по сырой весне так уж точно удобнее ходить, чем пышными юбками грязь мести.

— Доброго дня, йерте.

— И тебе доброго.

Повисло неловкое молчание, потому что я не знал, с чего начать: спросить у незнакомки имя, предложить присесть или сразу осведомиться, зачем пришла. Зато Ньяна подобных затруднений не испытывала.

Защитница подошла к девице, ласково погладила по гладко заплетённым и уложенным баранками косам:

— Что случилось, Соечка?

— Беда у нас. Дерк пропал.

— Как же так получилось?

— Третьего дня с пастбища не вернулся.

— Что же молчали?

— Так думали, придёт. Он и раньше, бывало, седмицами пропадал, прямо как Натти ваш. Только всегда возвращался. Он же помечтать любит, вот иногда и забывает про время. А работник он хороший! — с неожиданным жаром закончила свою грустную речь девица.

— Знаю, что хороший, — куснула губу Ньяна. — А почему решили, что сейчас-то он пропал?

— Так стадо же вернулось. Сива назад пригнал.

— Сива — это пастуший пёс, — пояснила защитница и нахмурилась, а просительница посмотрела на меня своим косым взглядом и с угрюмым нажимом сказала:

— Вы уж отыщите его, йерте, сделайте милость.

Выяснив, что других пропаж, кроме самого пастуха, в стаде не приключилось, и козы все до одной вернулись в целости и сохранности, а пёс не выл и не тянул никого из людей в горы, скорее наоборот, всячески старался подольше задержаться в доме и на дворе, Ньяна отправила косоглазую девицу по имени Сойа обратно. Разумеется, со всеми возможными заверениями в том, что Смотритель сотрёт ноги до задницы, но вернёт семейного работника, а по совместительству и возможного жениха. Я не протестовал: всякий раз, когда взгляд просительницы ухитрялся сосредоточиться на моём лице, мне становилось до странности неловко. Наверное, потому, что я впервые имел дело с человеком… скажем так, немного обделённым разумом.

— Она хорошая девочка, — тоном, не допускающим возражений, сказала Ньяна.

Ну да, у тебя все на удивление хороши, пышечка. А я каков?

— Что за история с этим… Дерком? Он и вправду часто пропадал по нескольку дней?

Защитница кивнула:

— Просто задерживался на пастбище. Мог часами сидеть и о чём-то думать. Но никуда не уходил.

— А что, если он и сейчас всё ещё там сидит?

Следующий кивок был уже отрицательным:

— Пёс бы не пригнал тогда стадо обратно. Здешние овчарки хорошо натасканы, никогда не уходят от пастуха, пока тот не подаст знак или…

— Не уйдёт сам. Но зачем? И куда?

Ньяна беспомощно повела плечами:

— Кто ж его знает?

Наверное, никто. Но я, видимо, должен знать, где его искать. Хотя как всё это не ко времени! Мне же нужно ещё что-то придумать с ярмарочными ценами. И не позднее чем истечёт семь дней.

— В этом доме есть карта?

— Должна быть. Йерте Ловиг перерисовывал старую, та уж совсем истрёпанная была.

Карта нашлась в маленьком сундуке, сложенная до восьмушки. Но прежний Смотритель знал толк в вещах длительного использования: выбрал для новой основы не бумагу, что было бы дешевле и удобнее, а плотнотканый шёлк. Не представляю, сколько дней и ночей ушло на нанесение рисунка, однако результат того стоил. А в случае крайней надобности плод напряжённого труда можно было повязать на шею. Вместо шарфа.

Разложенная, карта заняла почти всю поверхность письменного стола. Я поманил Ньяну пальцем, а сам склонился над чернильными линиями. Итак, это и есть Блаженный Дол? Местность, очертаниями похожая на потревоженную ветром каплю воды, свисающую с ветки торгового тракта. Расположена и правда в стороне от бурной жизни. Окружена горами. Не особенно высокими, как я мог видеть во время утренней прогулки, но, похоже, непроезжими и непроходимыми, потому что дорог, пересекающих горную рябь, нарисовано не было.

— В долину есть только один вход, он же выход?

— Да, а зачем больше?

Из соображений безопасности, к примеру. А то, не приведи Бож, обвал или что-то вроде, и Дол окажется отрезанным от остального мира.

— Через горы можно пройти?

— Куда? — Ясные серые глаза посмотрели на меня.

— Куда-нибудь.

— Можно. — Ньяна указала на западную гряду: — Там пологие склоны. Дерк пас коз именно там. А когда спускаешься вниз, выходишь прямо к форту.

— Что ещё за форт? — На карте сие строение отмечено не было, но по жесту защитницы я догадался, где оно может располагаться.

— Перевальный. Вон там, дальше… — Рука скользнула за границы чернильного изображения. — Там ещё есть горы. И перевал.

Это я понял. А форт, должно быть, предназначался для обороны. Когда южные земли ещё не были окончательно присоединены к Дарствию.

— Значит, если Дерк ушёл по горам, он должен был появиться у форта?

— Выходит, что так, — согласилась Ньяна.

Если парень не дурак, именно указанным образом он и поступил. Хотя бы потому, что на возвращение с пастбища и проход через граничную заставу потребовалось бы куда больше времени. Да и тогда его кто-нибудь увидел бы. А впрочем…

— Как думаешь, у заставных девица уже спрашивала про своего жениха?

— Первым делом! — ни мгновения не сомневаясь, заявила защитница. — У нас же все через заставу ходят. Так заведено.

Да уж. Через заставу, которую легко обойти даже в расцвете дня, не говоря уж о ночи.

— И никто ни разу не пытался пробраться… так, чтобы его не заметили?

Ньяна грозно сдвинула брови:

— Говорят, ещё прежний Смотритель, до йерте Ловига, так наказывал. Добрый человек ведь таиться не станет, зато и все вокруг будут знать, каков он. А если кто злой украдкой придёт, так и это сразу узнается.

Ещё бы! Не представляю лазутчика, который смог бы затеряться в Блаженном Доле. Разве только он будет от рождения рыжим. Но всё же очень хорошо, что я тем туманным вечером поборол желание обойти заставу стороной. Меня и так-то встретили ощетинившейся ежиной шкуркой вместо радушных объятий, а если бы ещё и пришёл тайком…