Погасить Черное Пламя - Гинзбург Мария. Страница 23

Видя бесспорное превосходство противника, Гильдис собиралась бежать. Своя шкура ближе к телу, а в конце концов, прошлой ночью и многими долгими ночами ранее старший химмельриттер Вольф умело и нежно ласкал совсем не тело гросайдечи, покрытое жесткой шкурой. Гросайдечь мчалась к выходу из ущелья прямо под выстрелы мортиры. Понятие «разнос ствола» никогда не смогло бы поместиться в мозгу Гильдис, но гросайдечь смутно думала именно об этом и надеялась проскочить.

Брунгильда закричала в третий раз и ударила Гильдис шпорами, и гросайдечь послушалась приказа своей обезумевшей хозяйки. Гильдис пошла на сближение с тварью назгула – а та, разумеется, только об этом и мечтала. Гросайдеч плюнулась огнем прямо в отвратительную морду. Но пламя, неугасимое дыхание истинного дракона, от которого мел вскипал, а гранит плавился, не оказало на чудовище никакого воздействия. Тварь проворно схватила гросайдечь обеими лапами. Гильдис ударила в бронированную грудь соперника – только искры посыпались из-под когтей.

Всадники на сцепившихся ящерах оказались очень близко друг к другу. Брунгильда увидела, что нога врага плотно зажата между телами Гильдис и летающей твари. Ее противник начал замахиваться, поднимая меч к своему плечу. Он явно намеревался разрубить Брунгильду пополам, как Вольфа, только не поперек, а вдоль. Небесная наездница ухватила меч, как копье, и что было сил метнула его, целясь в узкую порезь для глаз в шлеме.

Меч Брунгильды вошел в нее почти по рукоять. Он пробил шлем и вышел со стороны затылка. Назгул покачнулся. Уже падая на спину своей твари, Хелькар разрубил всадницу гросайдечи.

От плеча до талии, вдоль, как он и хотел.

– Кто-то вырвался! – заорал Моркобинин. – Он уже слишком близко, из пулемета мне его не достать! Стреляй, Глира!

Эльфка даже не шевельнулась.

– Не сходи с ума, – холодно сказала она. – Это Хелькар, ты что, совсем ослеп от дыма?

– А, козни Илу, и правда Хелькар, – сообразил Моркобинин.

– Не отвлекайся, милый, – сказала Квендихен и защелкнула замки на патронном диске.

Моркобинин перевел взгляд на гросайдечей. Одну из них, замыкавшую воздушную процессию, им удалось снять сразу. Сейчас она уже покоилась на дне ущелья. Вторую тоже крепко зацепило. Моркобинин видел многочисленные огромные дыры в кожистом крыле. Гросайдечь теряла высоту, но все еще пыталась выскользнуть мимо пулеметчиков обратно, в первую треть Дункелайс.

А этого допустить было нельзя.

Глиргвай пристально вгляделась в летающую тварь, несущую Хелькара. Всадник, если он все еще был на ней, не сидел, а лежал. Эльфка повернулась к друидке, осторожно коснулась ее лба.

– Сестра, – негромко окликнула она ее. – Вернись к нам. У нас раненный.

Тиндекет всадил прямо в брюхо приближавшейся к ним гросайдечи два диска патронов, нашпиговав ее, как хорошая хозяйка набивает выпотрошенную индейку черносливом. Но гросайдечь все равно летела прямо на них.

– Диск, Маха! – крикнул Тиндекет. – Вставь новый диск!

Не получив ответа, он обернулся. Эльфка сидела у затвора пулемета на корточках и держалась за живот. В первый момент он испугался, что они все же слишком поторопились с занятиями любовью. А потом Тиндекет ощутил то же, что и Маха.

– Я всегда беру вперед, – сказала Морана, и глаза ее холодно мерцали. – Сначала ты даришь мне половину своей Чи, а потом мы идем в Ильмост. С нами пойдет еще одна эльфка, у нее ко мне такое же дело. Посмотрим, что я сумею вам наковырять…

– Хорошо, – буркнул Тиндекет.

Он покосился на постель. Широкое ложе было накрыто серым покрывалом. Неизвестная мастерица щедро разбросала жемчуг и золотые цветы по шелку. «Не ободрать бы спину об этот жемчуг», подумал эльф. Морана рассмеялась – негромко и очень нежно, словно Тиндекет своей мыслью потряс хрустальный колокольчик.

– Я не просто суккуб, – сказала Морана, отсмеявшись. – Я высший суккуб. Тот метод, о котором ты подумал, он… весьма старомоден и неэффективен, так скажем.

– Но очень приятен, – сказал Тиндекет, краснея.

– Да, – кивнула Морана. – Но я им давно уже не пользуюсь. Мы сделаем по-другому. Дай мне правую руку.

Эльф протянул ей руку, и Морана взяла его кисть в свои маленькие ладошки. По ним было видно, что их обладательница никогда не доила корову, не трепала лен и уж конечно не окучивала картошку.

– Сейчас ты не почувствуешь потери, – сказала суккуб, поглаживая его кисть. Тиндекет ощутил приятное, чуть покалывающее тепло, которое стало распространяться по руке от кончиков пальцев. – Вообще никогда ничего не почувствуешь. Но однажды ты ощутишь холод в груди, как будто у тебя вынули сердце.

Сладкая истома наполняла тело эльфа, и он уже почти ничего не слышал.

– Это придет внезапно, – донесся из влажной темноты голос Мораны. – И почти сразу после этого ты умрешь, а оружие, которое я тебе дам, разрушится.

Лодур сам не знал, как ему удалось заставить умирающую гросайдечь дотянуть до обрыва, с которого их расстреливали – медленно, верно и методично. В свете луны химмельриттер отлично видел двух партизан и жуткое оружие, к которому был прикован один из Ежей.

У гросайдечи уже не было сил, чтобы зацепиться за край уступа. Летающая ящерица скользнула вниз, на трезубцы ясеней, что сжимали хмурые воительницы-ели в белых снежных шлемах. Они уже пронзили брюхо ее сестры, сломали Гуннара, даже не заметив крохотной фигурки, и теперь ждали следующую жертву. Химмельриттер успел спрыгнуть, и приземлился рядом с прикованным к орудию партизаном. В своем толстом полушубке он больше походил на гнома, чем на эльфа. Лодур ощутил волну жара от мортиры даже сквозь меховую куртку. Он схватил партизана за шею, готовый драться, кусать и рвать его в последней, смертельной схватке. Но тело врага безвольно подалось под его руками. Только тут химмельриттер сообразил, что мортира молчит. Лодур заглянул в глаза эльфа – они были пусты. Партизан был мертв.

– Что за… – пробормотал химмельриттер, отпустил Ежа и попятился.

Труп осел на снег, только нелепо торчала вверх его рука, навеки зажатая в тиски на боку мортиры. Лодур увидел второго партизана – тот сидел на корточках за орудием. Химмельриттер вытащил меч, но эльф не шелохнулся. Лодур понял, что второй стрелок тоже мертв.

Он огляделся в поисках других противников.

И в этот момент пулемет взорвался.

Раскаленные железные обломки разорвали два мертвых тела и одно живое, превратив их в фарш, начиненный стальной стружкой. Лодур не успел даже крикнуть. Если бы теперь кто-нибудь захотел бы похоронить партизан, он не смог бы отделить эльфов от химмельриттера.

Глиргвай рыдала, как пятилетний ребенок.

– Хватит сопли распускать, – сказал Хелькар и выдернул меч из головы. – Это всего лишь тупая поделка из дрянного железа.

Эльф бросил окровавленный меч и откинулся назад, прижимаясь к теплому боку своей твари. Хелькару уже стало трудно самостоятельно держать голову, но он не хотел, чтобы Глиргвай и сестра Че поняли это. Меч воткнулся в снег почти вертикально, уйдя в сугроб по самую крестовину. Глиргвай вытерла слезы и последний раз всхлипнула.

– Я думаю, шлем лучше не снимать, – предположила сестра Че. – В мозгу нервных окончаний нет, и боль ты вряд ли чувствуешь. Но если ты хочешь, я могу наложить обезболивающие чары.

– Да, чему там болеть, там же кость. Побереги силы, сестра, – сказал назгул. – Со мной все кончено, а вот битва – нет.

Широкая черная полоса медленно сползала по шлему из прорези для глаз. В крови были отчетливо заметны осколки костей. Один, особенно крупный, был с прядью намокших, слипшихся волос. Из светлых они стали темными.

– Ты же сказал, что станешь неуязвим! – с детской обидой в голосе крикнула Глиргвай.

– Да, я неуязвим для всего… кроме оружия в женской руке. Кукла проклятой Вайры! Я всегда был против эмансипации, – ответил Хелькар.