Трибьют - Робертс Нора. Страница 3

Этот дом заслуживает лучшего, — вздохнул он. — И она тоже. И именно ты должна попытаться это сделать. Наверное, ты единственная, кому это по силам.

— Спасибо.

— Мы с Патти поможем. Можешь остановиться у нас, пока дом не станет пригодным для жилья.

— Я обязательно обращусь к вам за помощью, но хочу остаться здесь. Мне нужно почувствовать это место. Я уже кое-что разузнала, но мне понадобится твой совет по поводу местных рабочих — мне нужны надежные люди. Водопроводчики, электрики, плотники, садовники. И просто физически крепкие люди, способные делать то, что им скажут.

— Бери свой блокнот.

Она вскочила на ноги, сбегала в дом и тут же вернулась с блокнотом.

— Папа, а если бы у вас с мамой все сложилось, ты бы не бросил профессию? Остался бы в Лос-Анджелесе?

— Может быть. Но я не был бы счастлив там. То есть я не был бы счастлив там долго. Ведь я был не очень покладистым актером.

— Но ты был хорош.

— Достаточно хорош, — улыбнулся он. — Но я не хотел того, чего хотела Дилли — для нее самой и для меня. Поэтому я понял, что ты имела в виду, когда произнесла эту же фразу. Это не ее вина, Силла, что у нас другие желания.

— Ты нашел здесь то, что тебе нужно.

— Да, но…

— Это не значит, что я тоже найду, — продолжила за него она. — Знаю. Но могу найти.

Во-первых, подумала Силла, ей нужно разобраться, чего же она все-таки хочет. Больше половины своей жизни она делала то, что ей говорили, и принимала то, что имела, за то, что она должна хотеть.

Она стала артисткой еще до того, как научилась говорить, потому что этого хотела ее мать. Все детство она изображала другого ребенка — он был гораздо красивее, умнее и милее, чем она сама. Когда все это прошло, начался другой трудный период, который агенты и продюсеры назвали неудачными годами, потому что работы было мало. Она записала очень слабый альбом вместе с Дилли, где они выступали как мать и дочь, и снялась в нескольких фильмах в жанре «подростковый слэшер»,[2] где завидовала своим героиням, которых убивали самым жестоким образом.

Она выдохлась еще до того, как ей исполнилось восемнадцать, подумала Силла, плюхнувшись на кровать в номере мотеля. Она утратила интерес ко всему и довольствовалась редкими ролями второго плана на телевидении и озвучиванием рекламы. Но все же длинные телевизионные сериалы и несколько второсортных незапоминающихся фильмов позволили скопить кое-какую сумму. Ей хватило ума сберечь эти деньги, и у нее появилась возможность попробовать разнообразные занятия в надежде найти то, что ей придется по душе.

Мать говорила, что она попусту растрачивает свой талант, а психолог назвал ее поведение «избеганием жизни».

Но Силле было наплевать, что о ней говорят.

Как это ни называй, в конце концов она оказалась здесь, в этом обшарпанном мотеле в Виргинии с перспективой на несколько месяцев погрузиться в тяжелую, грязную и требующую больших затрат работу. Ей не терпелось приступить к делу.

Она включила телевизор, рассчитывая, что он послужит фоном, пока она устроится на жесткой пружинистой кровати и еще раз просмотрит свои заметки. Она слышала, как из автомата, располагавшегося в коридоре в нескольких шагах, выпали несколько жестяных банок и как из-за стены, из соседнего номера, доносились приглушенные звуки телевизора.

Пока на экране тянулись местные новости, она составила список первоочередных дел на завтра. Сначала окончательно привести в рабочее состояние ванную. Она могла переночевать и в палатке, но для того, чтобы переехать из отеля, требовались минимальные удобства. Физический труд предполагал работающий душ. Поэтому сантехника — прежде всего. Затем…

Примерно на середине списка у нее начали слипаться глаза. Напомнив себе, что она собиралась рано выехать из мотеля, чтобы к восьми часам быть на месте, Силла выключила телевизор, а потом свет.

Погружаясь в сон, она слышала, как призраки из соседней комнаты проникают сквозь стену. Голос Дженет Харди и песня, разбившая сотни сердец.

— Как хорошо, — пробормотала Силла, засыпая под звуки знакомой мелодии.

Она сидела на уютной террасе, откуда открывался красивый вид на живописный пруд и зеленые холмы, тянувшиеся вплоть до синих гор. Розы и лилии наполняли воздух ароматом, от которого пьяно жужжали пчелы, а яркая, как изумруд, колибри порхала в поисках нектара. Солнце ярко светило на безоблачном небе, и все вокруг купалось в волшебном золотом сиянии. Птицы заливались звонкими трелями, как в мультфильмах Диснея.

— Такое впечатление, что в любую минуту может появиться олененок Бэмби, резвящийся вместе с Топотуном, — заметила Силла.

— Именно так я себе это и представляла. В хорошие времена. — Дженет, молодая и красивая, в изящном белом сарафане, потягивала искрящийся лимонад. — Идеальная декорация, готовая к моему выходу.

— А в плохие времена?

— Убежище, тюрьма, ошибка, обман, — Дженет пожала своими красивыми плечами. — Но это всегда был другой мир.

— Ты принесла этот мир с собой. Зачем?

— Он был мне нужен. Я не могла быть одна. Вокруг тебя слишком много места, когда ты один. Чем его заполнить? Подруги, мужчины, секс, наркотики, вечеринки, музыка. Но здесь я могла успокоиться на какое-то время. Я могла делать вид, что опять стала Гертрудой Гамильтон. Хотя она умерла, когда мне было шесть лет, и вместо нее родилась Дженет Харди.

— Ты хочешь стать Гертрудой?

— Конечно нет, — Дженет засмеялась светлым и ярким смехом, как этот солнечный день. — Но мне нравилось представлять, что я — это она. Гертруда была бы лучшей матерью, лучшей женой и, возможно, лучшей женщиной. Но Гертруда не вызывала бы и малой толики того интереса, что вызывала Дженет. Кто бы помнил ее? А Дженет? Ее никогда не забудут, — повернув голову к Силле, Дженет многозначительно улыбнулась. — Разве ты не доказательство этому?

— Может быть. Но я вижу, что случилось с тобой и что случилось с этим домом, и это ужасно. Я не могу вернуть тебя, но я могу сделать это.

— Ты делаешь это для меня или для себя?

— Наверное, для обеих. — Силла еще раз оглядела рощу, всю в розовом и белом цвету, пышную и благоухающую, лошадей, пасущихся среди зелени полей, как белые и золотистые отметины на склонах холмов. — Мне это не кажется идеальной декорацией. И мне не нужен идеал. Я воспринимаю это как оставленное мне наследство, и если я смогу его восстановить, то это будет дань памяти по отношению к тебе. Я твоя наследница, и здесь мои корни — по отцу. Я хочу понять это и почувствовать.

— Дилли ненавидела это место.

— Не знаю, было ли так всегда, но теперь ненавидит.

— Ей был нужен Голливуд — большие светящиеся буквы. Она родилась с этим желанием, но без таланта или упорства, чтобы добиться своего. Ты не похожа на нее или на меня. Может быть… — Дженет улыбнулась и сделала еще глоток. — Может быть, ты больше похожа на Гертруду. На Труди.

— Кого ты убила той ночью? Дженет или Гертруду?

— Интересный вопрос, — улыбнувшись, Дженет откинула голову и закрыла глаза.

И каков же ответ на этот вопрос? Силла размышляла об этом утром, когда ехала в машине по направлению к ферме. И какое это имеет значение? Зачем искать ответ на вопросы, прозвучавшие во сне?

Что ушло, то ушло. Ее проект имеет отношение к жизни, а не к смерти. Ей нужно что-то извлечь для себя из того, что было заброшено и превратилось в руины.

Остановившись, чтобы отпереть старые железные ворота, перегораживавшие подъездную дорожку к дому, она стала размышлять, не стоит ли вообще избавиться от них. Это будет символично — откроется то, что было закрыто. Или это будет огромной глупостью, которая оставит без защиты и ее саму, и ее собственность? Ворота сопротивлялись тугому, непослушному ключу, и у Силлы на руках остались следы ржавчины.

Черт с ними, с символами и глупостью, решила она. От ворот нужно избавиться, потому что они никуда не годятся. После того как все работы закончатся, она поставит новые.

Остановив машину перед самым домом, Силла отперла и широко распахнула парадную дверь, впуская в дом свежий утренний воздух. Потом натянула перчатки. Нужно закончить уборку на кухне, подумала она. И надеяться, что придет водопроводчик, которого рекомендовал отец.