Ольховый король - Берсенева Анна. Страница 12

Трубные звуки затихли. Лазарь Соломонович повернул голову в Вероникину сторону. На его лице выразилось удивление. Она быстро отступила подальше от двери: может, для него оскорбительно, что она здесь стоит!

Через мгновенье Лазарь Соломонович вышел из зала в сени.

– Что? – воскликнул он. – Почему ты вернулась?!

– Лазарь Соломонович, выбачайте, кали ласка, извините меня! – от волнения мешая белорусские и русские слова, проговорила она. – Я б вам не пашкодзила, ды яшчэ на свята… в праздник… Но там человек умирает!..

– Там – это где? – быстро спросил он.

– На улице, на фурманке, – всхлипнула Вероника.

До сих пор она не разрешала себе плакать, это подорвало бы ее силы, да и просто не до слез было. Но стоило увидеть глаза Лазаря Соломоновича – даже встревоженные, они излучали спокойствие, и стекла очков делали его особенно явственным, – как внутри у нее словно запруду прорвало, и слезы потекли по щекам ручьями. И холодный пот прошиб, и руки задрожали. Весь ее организм словно обрушился, притом в одно мгновенье.

Доктор взял ее за руку и вывел на улицу, как ребенка.

Подошли к фурманке. Сергей Васильевич не подавал признаков жизни. Вероника с ужасом смотрела на его смертельно-бледное лицо. Лазарь Соломонович наклонился, приложил ухо к его груди и сказал:

– Сердцебиение есть. Что с ним?

– Ранили. Из трехлинейки. В правый бок, – сквозь слезы выговорила Вероника. – На границе. Он меня переводил и… Я хотела в больницу везти, но огнестрельное ранение, они же сообщат… Помогите ему, пожалуйста!

Лазарь Соломонович приподнял поддевку, которой был укрыт Сергей Васильевич.

– Тугую повязку я сделала. – Веронике стало стыдно, что она рыдает, когда надо все объяснить четко и быстро. – Кровотечение остановилось. Но то и дело открывается снова. И кровопотеря очень большая.

– Вижу, – сказал Лазарь Соломонович. – Выходное отверстие есть?

– Нет.

– Поехали. – Он отвязал лошадь от столба, уселся на фурманку, приподняв полы своего праздничного черного сюртука, взял в руки вожжи и велел: – Садись. Придерживай его, чтобы меньше трясло.

Она вспомнила, как Лазарь Соломонович говорил, на шабат нельзя делать ничего такого, что изменяет мир, – в напоминание о том, что над миром властен только Бог. Ведь и в праздник, наверное, тоже?

Изменится ли мир от того, что он взял в руки вожжи, Вероника не знала, но на всякий случай спросила:

– Может, лучше я буду править?

– Садись, – повторил он.

– Но вам же нельзя сегодня…

– Для спасения жизни позволяется, – ответил он. И добавил: – Не учи меня традиции, детка.

Ей показалось вдруг, что все плохое закончилось, и навсегда. Ничего рационального не было в такой мысли, и непонятно было, выживет ли Сергей Васильевич, и ничто об этом не свидетельствовало. Но ощущение добра, которое ей обещано, было таким ясным, будто она увидела это обещание как светящуюся надпись прямо у себя перед глазами.

Свернули с Немиги, началась булыжная мостовая, телегу стало трясти, и Вероника была рада, что голова Сергея Васильевича лежит у нее на коленях. Хотя он не приходил в сознание и, значит, тряски все равно не чувствовал.

– Простите, Лазарь Соломонович, – повторила она, глядя в спину доктору. – Нельзя мне было в синагогу, тем более на праздник… Праздник же сегодня, да?

– Да, Рош-а-Шана, – кивнул он, не оборачиваясь. – Иудейский новый год.

– И что надо делать? – заинтересовалась она.

– Да что и на все еврейские праздники – молиться. – Он обернулся и улыбнулся. – Еще в шофар трубить.

– А я слышала, как трубили! – почему-то обрадовалась Вероника.

– Ну и хорошо. Будем надеяться, сегодня всех нас впишут в книгу жизни на ближайший год.

– Кто впишет? – спросила Вероника. И тут же поняла кто.

– Хорошей нам записи, – сказал Лазарь Соломонович. – Проводнику твоему, думаю, тоже достанется строчка. Уж очень горячо ты за него попросила.

Глава 7

Солнце выглянуло из-за туч неожиданно и светило теперь прямо в глаза, но Вероника была в медицинских перчатках и не могла поэтому задернуть занавеску. Может, перчатки и марлевая маска не являлись во время обычного приема обязательными для доктора общей практики и ассистирующей медсестры, однако Лазарь Соломонович завел правило постоянно пользоваться ими еще с той поры, когда любой пациент мог оказаться зараженным «испанкой». И хотя эпидемия закончилась пять лет назад, правила этого не отменил.

Сейчас, правда, перчатки он снял, так как пальпировал живот пациента, для чего требовалась чувствительность пальцев. Пациент при этом поглядывал на руки доктора с такой опаской, словно тот намеревался достать у него из желудка змею прямо через пуп.

– Можете одеваться, товарищ Гнутович, – сказал Лазарь Соломонович, закончив осмотр.

Пациент, сухопарый мужчина с обвислыми усами, сел на кушетке и дрожащим голосом спросил:

– Ну что у меня, доктор?

– Полагаю, вас следует оперировать. Опухоль желудка надо удалять в любом случае. А каков ее характер, станет ясно после операции.

– Может, спачатку пилюли назначите? – заискивающим тоном поинтересовался больной. – Бо страшно под нож ложиться.

– Пилюли не произведут никакого эффекта. Операция показана непременно. Не беспокойтесь, я вас к доктору Бобровскому направлю. Это блестящий хирург.

Пока Лазарь Соломонович выписывал направление в больницу, а пациент застегивал свой полувоенный френч, Вероника сняла перчатки и задернула белую занавеску. Свет в кабинете сразу стал мягким, матовым.

Прием на сегодня был окончен. И на ближайшие два дня тоже, если не произойдет ничего экстраординарного и не придется выйти на работу в выходные.

Пациент ушел. Доктор принялся мыть руки.

– Какие планы на выходные, Вероничка? – спросил он.

– Пока не решила.

Вообще-то вся Вероникина жизнь в ее повседневном течении была семейству Цейтлиных известна, так как она по-прежнему жила и столовалась у них. Поэтому, а вернее из деликатности, Лазарь Соломонович и Белла Абрамовна лишних вопросов никогда ей не задавали. Яша не задавал вопросов тоже, и тоже из деликатности, врожденной и воспитанной, но Вероника все равно знала, что любовь его к ней не прошла, и это иной раз заставляло ее вздыхать от сочувствия к Яше.

– Я только потому спрашиваю, – сказал Лазарь Соломонович, снимая халат, – что нахожусь в затруднительном положении. Может, ты сумеешь меня из него вывести.

– Конечно! – воскликнула она. – То есть не знаю, сумею ли, но что смогу, то все сделаю.

– Вчера стал разбирать вещи в сейфе, – сказал он. – Складывал туда не глядя, как в простой шкаф, и накопилась груда не пойми чего. И вот что обнаружил.

Он достал из кармана сюртука небольшой кожаный кисет, затянутый шелковым шнурком.

– Что это? – спросила Вероника.

Лазарь Соломонович развязал шнурок и вытряхнул из кисета содержимое. Словно капли росы сверкнули на его мягкой ладони.

– Как видишь, бриллианты, – сказал он.

Если б не сказал, Вероника увидела бы только ледяные искры.

– Бриллианты? – удивленно переспросила она. – Это Беллы Абрамовны?

– Нет, к сожалению, – усмехнулся доктор. – Вернее, к счастью. Я сам оторопел, когда увидел. И с трудом вспомнил, откуда сей мешочек у меня взялся.

– Откуда же?

Спросив, Вероника сразу прикусила язык. Бриллианты – вещь опасная, это же понятно. Из-за них могут и ограбить, и арестовать, смотря кому раньше станет о них известно, бандитам или чекистам. И, конечно, Лазарь Соломонович не обязан отвечать на ее праздный вопрос.

– Когда ты здесь на кушетке разрезала поддевку на раненом, то распорола, наверное, какой-то потайной карман. Из него этот кисет и выпал. Я потом поднял, но были какие-то срочные дела, и машинально убрал его в сейф, не удосужившись взглянуть на содержимое. А теперь вот такое обнаружил.

Хотя Лазарь Соломонович не назвал имени раненого, Вероника сразу поняла, о ком он говорит. Сергей Васильевич был единственным, кому пришлось подавать хирургическую помощь прямо в терапевтическом кабинете доктора Цейтлина. К счастью, ранение, так напугавшее Веронику, оказалось не опасным – главное было извлечь пулю, что доктор и сделал. Правда, Лазарь Соломонович считал, что его пациент выжил по двум причинам: первая состояла в том, что Вероника остановила кровотечение и быстро довезла его до города, а вторая – в витальной силе, которая позволила раненому вынести болевой шок и большую кровопотерю.