Неведомые дороги (сборник) - Кунц Дин Рей. Страница 57

«Кто это?» – жестами спросил он.

– Ты знаешь, – покачала головой Энни. – Знаешь.

Наблюдательности, ума у нее оказалось побольше, чем Олли думал.

Она вновь начала наседать на него, только трюк с несуществующей двадцаткой ее больше не интересовал.

– Давай, рассказывай! Как давно у тебя эти способности, этот дар? Стыдиться нечего! Это же чудо. Ты должен гордиться! Весь мир у тебя в кулаке!

И пошло-поехало.

Глубокой ночью – Олли так и не смог вспомнить, что именно, какие ее слова, какой аргумент заставил его расколоться – он согласился показать ей, на что способен. Он нервничал, вытирал свои волшебные руки о рубашку. Очень волновался, совсем, как мальчишка, пытающийся произвести впечатление на девочку, которую впервые пригласил на свидание, но также боялся последствий.

Сначала он протянул ей несуществующую двадцатку, заставил увидеть ее, потом растворил в воздухе. Потом, с театральным взмахом руки, оторвал от стола кофейную чашку, сначала пустую, потом полную, от пола – стул, от стола – лампу, от пола кровать, сначала одну, потом с Энни на ней, наконец, себя и летал по комнате, как индийский факир. Девушка хлопала в ладоши и визжала от восторга. Убедила его устроить ей полет на швабре, пусть и в пределах комнаты. Она обнимала его, целовала, требовала новых фокусов. Он пускал воду в раковину, не поворачивая крана, разделял струю на две. Энни выплескивала на него чашку воды, но вода разделялась на сотни струек, которые летели в разные стороны, не задевая Олли.

– Эй, – девушка раскраснелась, ее глаза сверкали, – теперь никто не сможет помыкать нами, никогда! Никто! – она приподнялась на цыпочки, обняла его. Он так улыбался, что сводило челюсти. – Ты великолепен!

Он знал, жаждал и одновременно страшился того, что скоро они разделят постель. Скоро. И с того самого момента жизнь его изменится. Энни еще не полностью осознавала его талант, не представляла себе, какой непреодолимой стеной между ними станут его руки.

– Я все-таки не понимаю, почему ты скрываешь свой... дар?

Стремясь, чтобы она поняла, он обратился к воспоминаниям детства, которые так долго подавлял, загоняя в глубины подсознания. Попытался сказать ей сначала словами, которые не срывались с губ, потом жестами, почему ему приходилось скрывать свои способности.

Что-то она уловила.

– Они обижали тебя.

Он кивнул. Да. Еще как.

Дар этот проявился у Олли неожиданно, без всякого предупреждения, когда ему исполнилось двенадцать, словно вторичный половой признак в период созревания, поначалу заявил о себе очень скромно, потом – во весь голос. Мальчик, конечно, понимал, что про такое не следует рассказывать взрослым. Долгие месяцы он скрывал свои новые способности и от остальных детей, от самых близких друзей, пугаясь собственных рук, в которых, казалось, сосредоточилась новая сила. Но постепенно начал показывать друзьям, на что способен, его талант стал их общим секретом от мира взрослых. Однако вскоре дети отвергли его, сначала обходились словами, потом начали издеваться, били, пинали, вываливали в грязи, заставляли пить воду из луж – все потому, что своим талантом он отличался от остальных. Олли мог бы использовать свою силу, чтобы противостоять одному, может, двоим, но не всей своре. На какое-то время он сумел скрыть свои способности, подавить их. Но по прошествии лет понял, что не может держать под спудом свой талант без ущерба для здоровья и психики. Потребность использовать заложенную в нем силу была куда как сильнее потребности есть, пить, заниматься сексом, даже дышать. Отказ от дара равнялся отказу от жизни. Олли худел, не находил себе места, болел. И пришлось вновь использовать свою силу, но уже в тайне от кого бы то ни было. Олли осознал, что жить ему суждено в одиночестве, пока эта сила будет при нем. Не по выбору – по необходимости. Как атлетические способности или красноречие, талант этот не удалось бы скрыть, находясь среди людей. Он проявлялся всегда неожиданно. А если Олли выдавал себя, друзья уходили, да и последствия могли быть слишком опасные. Вот и оставалась ему жизнь отшельника. И в городе Олли, само собой, стал нищим, одним из тысяч невидимок каменных джунглей: никто его не замечал, никто с ним не дружил, он чувствовал себя в безопасности.

– Я могу понять, что люди завидовали, боялись тебя, – сказала Энни. – Некоторые из них... но не все. Я думаю, ты – великий человек.

Жестами он как мог пытался объясниться. Дважды буркнул, стараясь что-то сказать, но безуспешно.

– Ты читал их мысли, – прервала его Энни. – И что? Полагаю, у каждого есть секреты. Но обижать тебя за то... – она печально покачала головой. – Что ж, больше тебе не придется бежать от своего таланта. Вместе мы сможем обратить его тебе на пользу. Мы вдвоем против всего мира.

Он кивнул. Но уже печалился из-за того, что вселяет в нее ложные надежды, потому что в этот момент произошла смычка. Мгновением раньше ее не было, а тут появилась. И он понимал, что и на этот раз все пойдет обычным путем. Узнав про смычку, она сразу запаникует.

В прошлом такое случалось лишь после интимной близости. Но Энни была особенной, ведь смычка произошла еще до того, как они занялись любовью.

На следующий день Энни не один час строила планы на будущее. Олли слушал. Наслаждался возможностью мечтать о том, чего никогда не будет, знал, сколь недолго продлится эта радость. Смычка ставила на радости крест.

После обеда, когда они лежали на кровати, держась за руки, пришла беда, как он и ожидал. Энни долго молчала, о чем-то думая, потом спросила:

– Сегодня ты читал мои мысли?

Лгать смысла не было. Олли кивнул.

– Много?

Да.

– Ты знаешь все до того, как я говорю?

Он молчал, похолодевший, испуганный.

– Ты читал мои мысли весь день?

Он кивнул.

Энни нахмурилась, заговорила тверже:

– Я хочу, чтобы ты это прекратил. Ты прекратил?

Да.

Она села, отпустила его руку, пристально всмотрелась в него.

– Но ты не прекратил. Я чувствую, что ты внутри меня, наблюдаешь за мной.

Олли не решился отреагировать.

Она взяла его за руку.

– Неужели ты не понимаешь? Я чувствую себя такой глупой, что-то лопочу, а ты уже все знаешь, прочитал в моей голове. Я чувствую себя идиоткой, что-то втолковывающей гению.

Он попытался успокоить девушку, сменить тему. Что-то проквакал, словно заколдованная лягушка, жаждущая вернуться в обличье принца [26], но вновь обратился к жестам.

– Если бы у нас обоих был этот дар... – продолжила она. – Но он только у тебя, и я чувствую себя... ущербной. А то и хуже. Мне это не нравится, – она помолчала. – Ты перестал?

Да.

– Ты лжешь, не так ли? Я чувствую... да... я уверена, что могу тебя чувствовать... – тут до нее дошло, и она отодвинулась он него. – Ты не можешь прекратить читать мои мысли?

Олли не мог объяснить, как появляется смычка: однако стоило ему проникнуться к женщине глубокими чувствами, их разумы каким-то образом соединялись. Он не понимал механизма этого явления, но такое с ним уже случалось. Он не мог объяснить, что теперь она стала продолжением его самого, его частью. Он мог лишь кивать, признавая ужасную правду: «Я не могу перестать читать твои мысли, Энни. Я читаю их точно так же, как и дышу. Это физиологическое».

– Никаких секретов, никаких сюрпризов, ты знаешь все.

Медленно текли минуты молчания.

– Ты начнешь жить за меня, принимать решения, заставлять меня сделать то или иное, без моего ведома? Или уже начал?

До такой степени он контролировать ее не мог, но знал, что она ему не поверит. С учащенно забившимся сердцем она сдалась первобытному страху, который ему уже доводилось видеть в других.

– Я хочу уйти прямо сейчас... если ты меня отпустишь.

С грустью, трясущейся рукой он коснулся ее лба и погрузил в глубокий сон.

В ту ночь, пока она спала, Олли прощупал ее рассудок и стер кое-какие воспоминания. Бутылку с вином он держал между ног и пил, пока работал. Задолго до рассвета он сделал все, что хотел.