Неведомые дороги (сборник) - Кунц Дин Рей. Страница 59

Грабитель вскрикнул от страха, уже собрался отпустить сумку и бежать. Но в мгновение ока страшное чудище вновь превратилось в беззащитную старуху. И она сразу же капитулировала. Руки упали по бокам, пальцы с распухшими костяшками больше не могли держать сумку. Она жалобно вскрикнула, понимая, что от судьбы не уйдешь.

С угрожающим рычанием, не столько для того, чтобы напугать старуху, как прогнать свой иррациональный ужас, Билли толкнул ее на стоящую у стены урну и помчался вперед, зажав сумку-ранец под мышкой. Через несколько шагов оглянулся, страшась, что старуха-таки превратилась в хищную птицу и летит за ним, сверкая глазами, раскрыв клюв, протягивая к нему когтистые лапы, чтобы растерзать прямо на тротуаре. Но она осталась на месте, опираясь руками о стену, чтобы не упасть, старая и беспомощная, как в тот момент, когда Билли впервые увидел ее.

Но, что странно, она улыбалась ему вслед. Ошибиться Билли не мог. Широко улыбалась. Во весь рот. Словно сошла с ума.

"Слабоумная старуха, – подумал Билли. – Наверняка слабоумная, если находит что-то забавное в краже ее же сумки".

Он уже не понимал, почему вдруг испугался ее.

Он бежал из проулка в проулок, по боковым улочкам, через залитую солнцем автостоянку, по узкому проходу между двумя многоэтажными домами, наконец, выскочил на большую улицу, расположенную далеко от места кражи. Прогулочным шагом вернулся к своему автомобилю, положил черную сумку старухи в багажник, к остальным сумкам, добытым в других районах. Завершив трудовой день, сел за руль и покатил домой, предвкушая, как проинспектирует добычу, выпьет несколько банок ледяного пива, посмотрит телевизор.

Однажды, остановившись на красный свет, Билли услышал, как в багажнике что-то шевельнулось. Оттуда донеслись какие-то глухие удары. Вроде бы кто-то царапался. Однако, когда прислушался, в багажнике воцарилась тишина, и он решил, что при торможении у светофора горка украденных сумок переместилась под собственным весом.

Билли Никс жил в четырехкомнатном бунгало, расположенном между пустырем и мастерской по ремонту автомобилей, в двух кварталах от реки. Дом принадлежал его матери, которая поддерживала его в идеальном состоянии. Два года назад Билли убедил мать переписать дом на него, чтобы "экономить на налогах", после чего отправил ее в приют для престарелых, чтобы о ней заботилось правительство штата. Он полагал, что мать так там и живет. Полной уверенности у него не было, потому что он ни разу ее не навестил.

В тот апрельский вечер Билли поставил сумки на кухонный стол в два ряда и какое-то время просто любовался ими. Открыл банку "будвайзера", пакетик "доритос" [27]. Пододвинул стул, сел, удовлетворенно вздохнул.

Наконец, открыл сумку, которую отнял у женщины средних лет около универмага "Бартрамс", и начал подсчитывать добычу. По одежде чувствовалось, что женщина не из бедных, и содержимое ее бумажника не разочаровало Билли: четыреста девять долларов купюрами плюс три доллара и десять центов мелочью. Кредитные карточки, которые Билли мог сбыть Джейку Барцелли, хозяину ломбарда. Обычно тот давал ему доллар-другой за другие вещи, найденные в сумочках. Вот в этой отыскалась золоченая ручка от Тиффани, в комплекте с пудреницей и тюбиком для помады, а также красивое, но недорогое кольцо с опалом.

В сумке молодой мамаши он нашел только одиннадцать долларов и сорок два цента. Остальное ровным счетом ничего не стоило. Билли другого не ожидал и совершенно не огорчился. Нравилось ему рыться в чужих сумочках. Грабежи женщин он полагал бизнесом, себя считал хорошим бизнесменом, но при этом получал огромное удовольствие, разглядывая вещи, которые принадлежали другим людям, прикасаясь к ним. Роясь в сумочке, он словно рылся в жизни ее владелицы. И когда его ловкие руки шуровали в сумке молодой матери, ему казалось, что он обследует ее тело. Иногда Билли брал вещи, которые не принимал скупщик краденого, – дешевые пудреницы, тюбики помады, солнцезащитные очки, – клал на пол и давил каблуками с таким ожесточением, будто на их месте находились женщины, которым эти вещи принадлежали. Легкие деньги служили неплохой мотивацией, но куда больше побуждало к действию ощущение превосходства над женщиной, которое он испытывал, глумясь над содержимым сумочек. Вот уж когда он получал глубокое удовлетворение.

К четверти восьмого он закончил исследование семи из восьми сумок. К этому времени Билли впал в эйфорию. Учащенно дышал, иной раз по телу пробегала дрожь экстаза. Волосы стали даже более масляными, чем всегда, лицо раскраснелось, блестело от пота. В какой-то момент он скинул пакетик "доритос" со стола и даже этого не заметил. Открыл вторую банку пива, но не притронулся к ней. Так оно и стояло, согревшееся до комнатной температуры и забытое. Мир Билли сузился до размеров женской сумочки.

Сумку сумасшедшей старухи Билли оставил напоследок: у него возникло предчувствие, что в ней его ждет сокровище, лучшая находка за день.

Сумка-то большая, из добротной черной кожи, с длинными лямками, одним отделением, закрытым на "молнию". Билли пододвинул ее к себе, какое-то время разглядывал, пытаясь представить себе, что он там найдет.

Вспомнил, как старая карга боролась за сумку, едва не заставив его достать нож. Билли уже приходилось резать женщин, такое случалось крайне редко, но тем не менее он знал, что ему это нравится.

И вот тут возникала серьезная проблема. Билли хватало ума, чтобы понять: он не должен разрешать себе пускать в ход нож, какое бы удовольствие он от этого ни получал. К столь действенному средству он мог прибегать лишь в случае крайней необходимости. Если браться за нож слишком часто, он просто не сможет остановиться, и тогда для него все будет кончено. Копы предпочитали не тратить энергию на поиски обычных уличных грабителей, но вот за грабителем, пускающим кровь жертвам, они будут гоняться, пока не поймают.

Однако Билли никого не резал уже несколько месяцев, а такой самоконтроль, конечно же, заслуживал поощрения. И он бы с превеликим удовольствием отделил бы мясо этой старой карги от ее костей. Теперь Билли даже удивлялся, что не достал нож в тот самый момент, когда она попыталась отвоевать сумку.

Он уже забыл, как она напугала его, как из человека превратилась в какую-то неведомую птицу, как ее руки трансформировались в когтистые лапы, как глаза вспыхнули мрачным огнем. Билли полагал себя настоящим мужчиной, и воспоминания о жизненных эпизодах, связанных с испугом или унижением, его память не сохраняла.

Все больше и больше утверждаясь в мысли, что в сумке его ждет сокровище, Билли положил на нее руки, легонько нажал. Убедился, что она туго набита, под завязку, швы чуть ли не лопались. Билли даже сказал себе, что прощупал сквозь кожу пачки купюр, должно быть, сотенных.

От волнения сердце чуть не выскакивало из груди.

Он расстегнул "молнию", заглянул в сумку, нахмурился.

Внутри была... чернота.

Билли присмотрелся.

Чернильная чернота.

Невероятная чернота.

Даже прищурившись, он ничего не мог разглядеть: ни бумажника, ни пудреницы, ни расчески, ни пачки салфеток, видел только черноту, словно смотрел в глубокую скважину. Глубокую... да, с этим словом он попал в десятку. Он вглядывался в бездонные глубины, будто дно сумки находилось не в нескольких дюймах от него, а на расстоянии в тысячу футов, да что там футы – в тысячу миль. Внезапно до него дошло, что падающий в сумку свет флюоресцентных ламп ничего не освещает: сумка проглатывала и переваривала каждый попадающий в нее лучик.

Теплый пот предвкушения богатой добычи, покрывавший лицо и тело Никса, вдруг стал ледяным, по коже побежали мурашки. Билли понял, что должен застегнуть "молнию", осторожно поднять сумку со стола, отнести на пару-тройку кварталов от дома и бросить в чей-нибудь мусорный ящик. Но он увидел, как его правая рука движется к разинутой пасти сумки. Попытался удержать ее, но не получилось: рука уже принадлежала кому-то еще, и Нике не мог контролировать ее движения. Пальцы исчезли в темноте, за ними последовала кисть. Билли качал головой: нет, нет, но ничего не мог с собой поделать. Что-то заставляло его сунуть руку в сумку. В темноте скрылось и запястье, а он ничего не мог там нащупать, разве что понял, что в сумке царит ужасный холод, от которого зубы начали выбивать дрожь. Рука тем временем погрузилась в сумку по локоть. Ему давно уже следовало нащупать дно, но нет, вокруг пальцев царила пустота. Он склонился над сумкой, рука ушла в нее почти по плечо, шевелил пальцами, пытаясь найти хоть что-то в этой пустынной черноте.