Проект "Веспасий" (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 15

Корчма близ Ракова впечатляла размерами. По меркам XVII века это был целый придорожный комплекс для путников. Наверно, сказывалась близость замка князей Сангушко. Вряд ли кто осмелился бы бузить и грабить, поскольку сюда постоянно заходили ратники из замковой дружины, корчмарь их обслуживал с особым рвением.

Вечером, когда сюда добралась пара путешественников из «Веспасия», зал корчмы был набит битком, едва нашлись места за общим длинным столом.

Как и всюду, заведение служило своего рода клубом. Атмосферу подогревали музыканты, воспевавшие преимущественно ратные подвиги литвинов — как против Московии, так и европейских противников. Будущих партёров по НАТО шляхта не жаловала и не жалела. Пирующие радостно подхватили нестройным хором, когда лабухи затянули балладу о походе гродненских хулиганов на Гамбург, где победителям достался оригинальный приз: пять тысяч чистокровных немецких фройлян. Когда пара литвинов не поделила одну из красоток, самый «мудрый» из них разрубил немку, сказав товарищу: выбирай любую половинку.

Глеб заметил, что здесь, отъехав каких-то две с половиной сотни вёрст от Гродно, они с Генрихом увидели совершенно иную Литовскую Русь — глубинную, практически не ополяченную. Здорово изменился язык. Например, пан Заблоцкий называл дочь «цу́рка мо́я», ближе к Минску в такой же ситуации говорили «мая́ дачка́». Песня про расчленение германской пленницы звучала на языке, похожем на белорусский XXI века:

Але неяк два літвіна

Сварку распалілі,

Найпрыгожую дзяўчыну

Між сабой дзялілі.

Не змаглі прыйсці да згоды

Мірным годным чынам,

Першы вырваў меч із похваў

І рассек дзяўчыну.

І прамовіў, што ня варта

Торгаць немку тую.

Падзяліў яе на часткі:

«Выбірай любую!»

Накричавшись в такт музыке, посетители принимались обсуждать политику. Особенно — начинавшуюся войну с русским царём Алексеем Михайловичем. Собственно боевые действия начнутся позже — в мае, пока ещё ничего не было потеряно, настроение преобладало шапкозакидательское, вспоминали победы над московитами, поход Острожского на Оршу, захваченный и присоединённый к Литве Смоленск…

— Когда Гитлер напал на Польшу, в первый же день войны поляки заключали пари: через две или через три недели непобедимое Войско Польское войдёт в Берлин. А где-то через три недели немцы взяли Варшаву. Вот оно с каких времён тянется, — вполголоса шепнул Глеб. — Понторезы хреновы!

— Чо… Это мы с тобой умные, знаем, что литовцы способны мобилизовать лишь какие-то жалкие четыре-пять тысяч «посполитого рушення», ещё сколько-то в «компутовое» войско, наших же с боярином Шереметевым пришли десятки тысяч, в «Веспасии» говорили. Пока живут представлениями о прошлых успешных походах, победах над Ордой у Синих вод да над немцами под Грюнвальдом, иллюзии непобедимы.

Глеб из почёрпнутого перед отправкой в прошлое вспомнил бы Ведрошскую битву с примерным численным равенством сил, когда армия Русского государства разгромила и почти полностью истребило литовско-ляшское войско под командованием «великого» литовского гетмана Острожского, после чего Литва потеряла около трети территорий, а приставку «великий» к титулу гетмана уже невозможно было воспринимать без кавычек и иронии. Пленённый, тот изменил Литве и принёс присягу русскому государю, потом изменил московитам и вернулся к Литве. Хоть разбил передовой русский отряд под Оршей, но провалил компанию по взятию Смоленска… А теперь на юге белорусских земель бушевало казацкое восстание, бунтари убивали шляхтичей сотнями, забирали целые города. В общем, к началу очередной русско-литовско-польской войны количество военных неудач литвинов уже намного превышало удачи, о чём хихикали сыновья пана Заблоцкого в адрес «героического» пана Анджея, участника всех слитых Речью Посполитой битв.

А ещё Глеб не любил войну. После 24 февраля 2022 года волонтёрил в Донецкой области, на службу в армию России или в ополчение двух республик уже не взяли бы и по возрасту, и состоянию здоровья. Работал спасателем и видел, что наделала ракета, попавшая в больницу. Украинский «хаймерс» или сбившаяся с цели российская, в первый момент было не важно. Вытаскивали уцелевших. Потом просто тела и их фрагменты. Оттесняли обезумевших от горя родственников. В двадцать третьем вернулся в Москву — не выдержал.

Война не щадит и совершенно к ней непричастных. Об этом Глеб помнил по KFOR. В девяносто девятом «особо точные» управляемые ракеты НАТО порой не попадали не то что по военным объектам, но даже по Югославии, прилёты отгребли соседи. Любой, желающий развязать войну, должен учесть: массово пострадают гражданские и, вероятнее всего, не только на стороне противника. Здесь, на рубеже Средневековья и Просвещения, никто ни о чём подобном не задумывался, ни Алексей Михайлович, сделавший войну неизбежной присоединением Гетманщины, ни поляки, нарушившие Виленское перемирие 1656 года ради отвоевания утраченных белорусских земель.

Историческому экскурсу и воспоминаниям помешали рекрутёры.

Их было трое, один держал шест с прибитым наверху изображением герба Сангушко, украшенного двумя «пагонями», то есть всадниками, поднявшими меч над головой. Другой, в коричневой рясе, походил на священнослужителя-униата. Он держал стопку листов, чернильницу и перья. Третий, прилично одетый как шляхтич, но без сабли, громко вещал, призывая вступить в хоругвь его господара — князя Сангушко.

Стало быть, в преддверии военных действий с Московской Русью в Литовской Руси объявлено посполитое рушенне. Каждый шляхтич обязан явиться на службу сам, а если по старости или от ран не способен держать меч или копьё, отправит сына, с ним — сколько-то ополченцев, в зависимости от числа проживающих семей на его землях. Коль нет в семье воинов, должен снарядить сколько-то вооружённых конных слуг… В теории. Похоже, в реальности военкомат не справляется, и Сангушко оказался вынужден призывать наёмников, хотя те обходятся дороже.

Что примечательно, о нём говорили «господар» Сангушко, а не «пан». Чем дальше на восток, тем меньше полонизмов.

Поскольку желающих вступить под знамя с двумя «пагонями» пока набралось… примерно — ни одного, свободный от записи новобранцев литвинский поп втиснулся между мирянином и Глебом. Кружка у святого писаря имелась собственная, но пустовала, и майор щедрым жестом плеснул «коллеге» пива до краёв из своего кувшина.

Эдуард фон Грютцнер. Монах, сидящий с пивной кружкой. 1904 г. Из частной коллекции

Литвин обрадовался.

— Да возблагодарит тебя Господь, брат во Христе. Откель? Из каких краёв будете?

Он был старый, седой, толстый. Макушку прикрыла коричневая шапочка.

Отработанная в Гродно и у Заблоцких легенда о вояже из-за океана была воспринята без сопротивления. Просто послать униата подальше Глеб не рискнул: время военное, в корчме полощут горло стражники из замкового гарнизона, с любыми подозрительными типами разговор будет короткий… Майор добавил:

— Скажи, брат. Слыхали мы ещё об одном пилигриме, собирающем древнюю мудрость. Не чул о таком?

При описании Кирилла поп пожал плечами и снова протянул кружку. Халявное пиво святоша усваивал весьма охотно. Тем более, здесь его варили на славу: тёмное, терпкое, с лёгкой горечью и небольшой кислинкой, оно отлично заходило и под мясо, и соло. В прежней жизни отставные капитан и майор вынуждены были мириться с ограничениями: в возрасте шестьдесят-плюс пиво могло поднять давление, да за объёмом пуза и за весом приходилось следить. Главное, нет у российского пива третьего тысячелетия столь натурального аромата (если не считать крафтовое), то ли вода другая, то ли химию добавляют, то ли бодяжат этиловым спиртом вместо натурального наброда… В общем, в этой аутентичной обстановке пиво из местного кустарного бровара (пивоварни) доставляло куда больше удовольствия, чем бутылочное в Москве.