Проект "Веспасий" (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 17

— Желаешь меня упрекнуть в безнравственности и своеволии? — долетело до Глеба.

— Напротив, выразить понимание и поддержку. Неспроста же благородная панна решилась на долгий путь в неспокойное время, когда началась война с Московией. Я — брат Генрих из заморской общины в Массачусетсе, со мной брат Глен. Нас тоже Господь отправил в дальнюю дорогу — к христианским святыням Литовской Руси.

Через несколько минут за столом сидели все трое. Заокеанское происхождение парней из Массачусетса женщину мало волновало. София Понятовская, так дама отрекомендовалась, приняла их статус и только спросила:

— Из какого ордена вы, святые отцы?

— Побойся Бога, господарыня! Какие из нас Генрихом святые отцы… Это — праведники, писавшие великие книги о вероучении. Мы же — обычные люди, принявшие на себя обеты во славу Господа и продолжающие жить среди мирян. Ни к какому ордену не принадлежим, служим Всевышнему и несём его Слово по образу ранних христиан. В священнический сан не рукоположены. На паломничество по Руси нас благословил отец Джонатан, ныне представший перед Небесным Престолом, земля ему пухом. С кротостью несём свой крест… А что тяготит твою душу, сестра?

— Гнусность мужа моего, Чеслава Понятовского. Еду со слушаний дела нашего о разводе. Никогда бы и подумать не могла… Обвинил меня, подлец, что женила его на себе, околдовав волшебными чарами! Так что, святые братья, перед вами натуральная ведьма.

— А красоту тебе даровал сам дьявол? — подхватил Генрих. — Коль так, наши души пришли в смятение. Для чего же пану Чеславу столь глупое обвинение?

— Не столь уж и глупое. В Менске у него торговые дела, там и высмотрел по случаю молодую купеческую дочку, пухлую и свежую как пасхальная булка. Влюбился и задумал развестись, на той жениться. А коль церковь не одобрит развод, вздумал оговорить меня, да так, что имение, мне от покойного батюшки доставшееся в приданое, себе желает оставить. Чает там отдыхать со своей купчишкой.

— Неужто, пани София, не нашлось достойного шляхтича, особенно из вашего рода, поставить наглеца на место? — удивился Глеб.

— Обмельчал мой родительский род, — печально сообщила она. — Что же касается наших так называемых друзей, гостивших в Межице, там моя усадьба и две деревеньки с холопами, поднимавших кубки за мою красоту, хваливших хозяйку за гостеприимство, то весь их гонор вышел как дым в трубу. Кто решится за честь дамы вызвать на поединок её мужа? Тем паче, если шляхтянка обвиняется в ведьмовстве.

— Что же суд постановил? — спросил практичный Генрих.

— Внял доводам моего поверенного. Тот призвал свидетелей, поклявшихся под присягой, что Чеслав, лишь раз увидав, год меня добивался, сватов слал к «коханой»… Ни одни чары так долго не держат душу в плену. Судья спрашивает: отчего же в ведьмовстве жену подозреваешь? Тот: так семь лет живём, и Бог детей не послал, понятное дело — без ворожбы не обошлось. А я не постеснялась: слаб мой муженёк на это дело, какие уж дети. Надеется после развода, что свежая купчишка его вдохновит. Нет, только ещё одной бабе жизнь испортит.

— Представляю…

Глеб отпил большой глоток пива. В каждом новом месте оно отличалось вкусом, но не уступало качеством.

История незадачливого супруга и возмущала, и одновременно всколыхнула некую мужскую солидарность. Признать свою половую слабость — мужику тяжко в любом веке. Но вот перекладывать грех на жену да ещё пытаться её обобрать — подло.

— Суд решил: иск Чеслава Понятовского отклонить, мой встречный признать. Имущество теперь разделено, муж не вправе продать моё приданное и пользоваться доходами с него. Так что я теперь самостоятельная… и чрезвычайно одинокая женщина. С клеймом ведьмы.

— Слышал, у каждой ведьмы есть небольшой хвост. Сестра, не пытался ли твой супруг этим оправдать своё дерзкое обвинение?

Генрих состроил улыбку, замаскировав истинный вопрос: так имеется хвост или как?

— Ему же лучше других известно — никакой чепухи у меня на теле не имеется. Но как показать это судьям? Там же — мужчины!

— Которые могли бы пригласить монахиню, уединившуюся с вами и осмотревшую. Потом под присягой рассказала бы, что не узрела никакого ведьминского знака. Но, я так разумею, итог тебя устроил?

— Как тебе сказать, брат Генрих… От козней господара Понятовского я получила охранный лист. Но по-прежнему остаюсь мужней женой. Встретив достойного, не вправе идти под венец, при живом-то первом супруге. Стало быть — не видать мне детей. Прижить внебрачного — грешно…

— Прелюбодеяние есмь грех, — согласился Глеб. — Но Господь велел сотворённым им чадам: плодитесь и размножайтесь. Коль муж не дал тебе счастья продления рода, то Бог простит, если найдёшь иной путь.

Щёки шляхтянки опалил пунцовый румянец.

— Непременно расскажу своему духовнику…

— Ты вольна в своих поступках, панна. Но батюшка, даже рукоположенный, не то что мы с Генрихом — простые монахи, всего лишь человек. А Бог живёт в вашем сердце. Спроси своё сердце и тем самым спроси Бога.

— Матерь Божья! — женщина всплеснула руками. — Какой же камень вы сняли с моей души!

Далее говорили о вещах более практических. Софья настояла всем вместе ехать в Межицу, там повозке заокеанских братьев дадут достойный ремонт, чтоб экипаж выдержал дорогу до Полоцка и обратно.

— Только чтоб не случилось, как в фильме «Формула любви», где местный мастер специально разобрал карету графа Калиостро ради задержки их отъезда, — промолвил Глеб по окончании ужина. — Нам необходимо в Полоцк. Следов Кирилла ни разу не обнаружили, а дорога-то одна. Он верхом ехал, колёса не менял. Быстрее нас. И вряд ли задерживался, как мы в монастыре. Что с ним стряслось, не знаем.

— Верхом соглашусь только на мотоцикл… А София-то какова! Расцвела прямо, когда ты разрешил ей грешить. Приедем к ней в поместье, держите меня трое!

Для усиления искуса Глеб на следующий день отправил сладкоречивого монаха в её возок, а сам шёл рядом с лошадьми, тянущими сломанную телегу. Часа в три после полудня действительно прибыли в поместье, гораздо большее, чем у Заблоцкого. Двухэтажный особняк, возвышающийся в стороне от хозпостроек на невысоком холме у излучины реки, крупным шрифтом сообщал о состоятельности владельцев, круче — только магнатский замок. Почему София сэкономила и не взяла сопровождающих слуг с оружием? Верно, лишний раз пыталась показать самостоятельность.

Изображение из открытого источника https://babiki.ru/blog/zawieruszynski/62966.html

— Задержимся хоть на денёк? — полувопросительно заявил Генрих, выбравшись из экипажа. — Помоемся как люди, в баньку сходим. А то запаршивеем скоро. Умерщвление монашеской плоти — не для меня, майор.

— Убедил. Ночуем. Только завтра утром — в путь.

Боевая задача никуда не делась. Но одновременно произошло врастание в местную жизнь. Привыкли к её мелким радостям. А как иначе?

* * *

Авторское примечание к главе пятой. Баллада «Поход на Франкфурт» поэта XVI века М. Стрыйковского приведена в обработке З. Сосновского. Исполнение этой баллады фолк-рок группой «Стары Ольса» можно услышать и увидеть тут: https://www.youtube.com/watch?v=nqGWhQf9LxU

Глава 6

Выехали на утро, когда София ещё почивала, не выйдя к завтраку. Генрих выглядел истощённым, но весьма довольным.

— И правда — колдунья! Пусть без хвоста, — делился он впечатлениями, подстёгивая лошадей. — Конечно, всяких постельных хитростей нашего времени не знает, зато страсти — вагон. Как набросилась! Жаль, что ты не присоединился, намекала же. Её запала хватило бы и на двоих, и на троих. А, пуританин?

— Да, пуританин. Пришла холопка, натёрла мне спину в баньке мочалом, и это всё. Потому что… Вот представь, возвращаюсь домой в январе двадцать шестого. Жена между делом спрашивает, как оно там, в командировке. Не прямо так, но ясно намекает. Конечно, с полной уверенностью могу поклясться, что мой шестидесятитрёхлетний вялый стручок ни в какие норки не заглядывал. И это будет правда. Но не вся.