Отродье ночи (Шорохи) - Кунц Дин Рей. Страница 79

Фрай встал, поднял сумку и поспешил через виноградники прочь от опасного места. Сначала он побежал в сторону погребов, потом свернул к черному силуэту особняка, вырисовывавшегося на темном небе.

Они никогда не будут искать его здесь. Никогда. В доме наверху он будет в полной безопасности. Кэтрин ни за что не догадается, что он здесь: ведь Бруно так боялся ее дома. Спрятавшись в своей комнате, он что-нибудь придумает, решит, как действовать дальше. Отныне он не имеет права ошибаться. Он уже не так сообразителен, как прежде, поэтому ему нужно время, чтобы просчитать каждый последующий шаг. Теперь он знает, где Кэтрин. Он наложит на нее руки, когда захочет.

Но сначала — все тщательно обдумать.

Лавренски, его помощник, Тим Ларссон, Джошуа, Тони и Хилари разошлись по дому и занялись осматриванием ящиков, шкафов, полок и столов. Поначалу ничего такого, что могло свидетельствовать о том, что в доме жили двое мужчин, они не обнаружили. Правда, все гардеробы были заняты мужской одеждой да кладовая ломилась от продуктов, однако это еще ни о чем не говорило.

Хилари, осматривая письменный стол в кабинете, наткнулась на пачку свежих, еще не оплаченных счетов. Два счета были от разных зубных врачей из Напа Каунти и Сан-Франциско.

— Конечно, — сказал Тони, когда все подошли взглянуть на счета. — Близнецы никак не могли бы посещать одного и того же врача. Бруно Номер Два, естественно, не пошел бы к стоматологу, если неделю назад у него был Бруно Номер Один.

— Верно, — согласился Лавренски. — Это нам поможет. Даже у близнецов дырки в зубах располагаются по-разному. Чтобы убедиться, что их двое, достаточно заглянуть в их медицинские карты.

Некоторое время спустя, копаясь в шкафу, Ларссон сделал открытие, которое всех взбудоражило. В одной из обувных коробок лежала дюжина фотографий с изображениями молодых женщин, к шести из них были прикреплены водительские удостоверения и еще одиннадцать удостоверений с женскими именами лежали рядом. Сразу же бросалось в глаза внешнее сходство, все лица имели между собой общее: темные глаза, такие же волосы и везде — необъяснимое словами выражение.

— Все двадцать три женщины отдаленно напоминают Хилари, — сказал Джошуа. — Мой Бог. Двадцать три.

— Галерея смерти, — вздрогнула Хилари.

— Теперь мы знаем, кто они, — добавил Тони. — На удостоверениях указаны имена и адреса.

— Сейчас все о них выясним, — сказал Лавренски и отправил Ларссона к машине передать сообщение в управление. — Мы нашли то, что искали.

— Двадцать три неразгаданных убийства. За пять лет, — сказал Тони.

— Или двадцать три исчезновения, — предположил Лавренски.

Они еще два часа пробыли в доме, но ничего важного, такого, как фотографии и права, они не обнаружили. Хилари стало дурно, когда она представила себе, что ее водительские права едва не оказались в этой же обувной коробке. Каждый раз, когда Хилари открывала следующий ящик или шкаф, ей казалось, что вот-вот оттуда вывалится гнилая женская голова с воткнутой в нее острой палкой. Хилари облегченно вздохнула, когда обыск закончился.

На улице Лавренски спросил:

— Вы втроем отправляетесь завтра к коронеру?

— Меня не считать, — сказала Хилари.

— Нет уж, спасибо, — был ответ Тони.

Джошуа сказал:

— Нам там нечего делать.

— Когда мы встретимся, чтобы осмотреть второй дом? — спросил Лавренски.

Джошуа ответил:

— Мы втроем отправимся туда с утра и откроем все окна. Дом простоял закрытым пять лет. Его необходимо проветрить, если мы хотим провести там несколько часов. Почему бы вам не присоединиться, как только вы вернетесь от коронера?

— Хорошо, — ответил Лавренски. — Увидимся завтра. Может, лос-анджелесская полиция схватит в эту ночь мерзавца.

— Может, — сказала с надеждой Хилари.

Далеко в горах прогремел гром.

Бруно Фрай проговорил вслух полночи, решая, как ему расправиться с Хилари-Кэтрин.

Уже под утро он уснул при зажженных свечах. Тонкие струйки дыма поднимались от горящих фитилей, язычки пламени бросали на стены резкие зловещие тени, отражавшиеся в неподвижных глазах мертвеца.

Джошуа Райнхарт никак не мог заснуть в эту ночь. Он переворачивался с боку на бок, крутился, сбивая ногами простыни. В три часа ночи он поднялся и налил себе двойное виски и залпом осушил бокал. Но и это не помогло ему. Никогда он не чувствовал себя таким одиноким после смерти Коры.

Хилари несколько раз просыпалась за ночь. Однако для нее время мчалось стрелой и не стояло на месте. Хилари никак не могла избавиться от чувства, что где-то совсем рядом пропасть, и она, как слепая, ходит по краю бездны.

Перед рассветом, когда Тони открыл глаза, Хилари повернулась к нему:

— Люби меня.

На полчаса они растворились друг в друге, позабыв обо всем. Сладкое, нежное, мягкое слияние. Она сказала потом:

— Я люблю тебя.

— Я тебя люблю.

— Что бы ни случилось, — сказала Хилари, — но в эти дни мы были вместе.

— Нет, не говори так.

— Но... нельзя ничего знать наперед.

— Впереди у нас долгие годы. Годы, годы и годы вместе. Никто не отнимет их у нас.

— Ты так спокоен и уверен в себе. Почему мы не встретились раньше?

— Все дурное уже позади. Теперь мы знаем правду.

— Но Фрая еще не поймали, — сказала Хилари.

— Поймают. Он думает, что Кэтрин — это ты, и поэтому крутится возле Вествуда. Он обязательно приближается к дому, чтобы узнать, не вернулась ли ты домой. Рано или поздно наблюдатели его засекут. И все будет кончено.

— Обними меня. Как хорошо.

— Да. Когда ты в объятиях.

— Да. Мне уже лучше.

— Все будет прекрасно.

— Пока ты рядом.

— Нет, всегда.

Небо низко опустилось к земле темными облаками. Вершины гор были невидимы за пеленой утреннего тумана.

У могилы, засунув руки в карманы брюк и спасаясь от утреннего холода, стоял Питер Лавренски.

Разрыхлив землю, могильщики стали раскапывать могилу Бруно Фрая. Копая, они ворчали, недовольные тем, что их разбудили ни свет ни заря, не дали позавтракать и пригнали сюда, даже не накинув ничего за все перечисленные неудобства. Однако шерифа им не удалось разжалобить; он только и знал, что поторапливал их.

В 7.45 Эврил Таннертон приехал с Хари Олмстедом в специально оборудованном фургоне. Они пошли по зеленому склону. Хари Олмстед по своему обыкновению был мрачен, но Эврил Таннертон добродушно улыбался, вдыхая полной грудью свежий воздух, словно совершал обычный моцион.

— Доброе утро, Питер.

— Доброе утро, Эврил, Хари.

— Сколько еще они будут копать? — спросил Таннертон.

— Сказали, минут пятнадцать.

Вскоре один могильщик вылез из могилы и сказал:

— Готово.

Гроб был прикреплен к цепям, и тот же самый механизм, который опустил его в землю, теперь вознес на поверхность гроб Бруно Фрая. К бронзовым пластинкам и ручкам прилипла влажная глина, однако весь корпус еще блестел, не успев потемнеть от времени.

Таннертон и Олмстед погрузили гроб в фургон.

— Я поеду за вами к коронеру, — сказал шериф.

Таннертон засмеялся:

— Питер, обещаю тебе, что мы не собираемся похищать останки мистера Фрая.

В то время как на кладбище выкапывали гроб, в доме Райнхарта завтракали. Наскоро перекусив, Тони и Хилари сложили посуду в раковину.

— Потом помою, — сказал Джошуа. — Сейчас поднимаемся наверх и проветриваем дом. Должно быть, там черт знает какая вонь. Надеюсь, что коллекции Кэтрин не пострадали от плесени. Тысячу раз я предупреждал об этом Бруно, но ему, казалось, было все равно... — Джошуа умолк. — Вы слушаете меня? Конечно, если бы все сгнило, он и минуты не жалел бы о случившемся. Именно от того, что вещи принадлежали Кэтрин, он вовсе не заботился о них.