Спорим, тебе понравится? (СИ) - Коэн Даша. Страница 56

— Вот, смотри! Это всё ты! Оно из-за тебя такое... и без тебя...

Мать же теперь, кажется, нон-стопом только и делала, что улыбалась. Настолько лучезарно, что мне впервые захотелось её ударить. Стереть пощёчиной с холёного лица это неуместное веселье.

Вот так всегда — ей хорошо, когда мне плохо!

Но особенно она ликовала в церкви, стоило рядом со мной сесть Семёну. Если бы она только знала, что её давно переиграли по этому фронту, то откусила бы себе язык от негодования. Потому что хороший мальчик Сёма не сироп мне в уши заливал при встрече, а начинал атаковать вопросами, почему вдруг перекрыли его денежный вентиль. И даже пытался применить шантаж.

— Плати тогда сама, иначе я Алевтине Петровне всё расскажу про твою интрижку с тем мажором.

Я тут же прищурилась и посмотрела на парня, как на жидкое дерьмо под собственными ботинками.

— Да? Прямо побежишь и расскажешь?

— Можешь даже не сомневаться, — задрал Семён подбородок максимально высоко и самодовольно хмыкнул. Ну а я за ним.

— В припрыжку или как?

— Я не шучу!

— Я, представь себе, тоже. И да, ты также можешь даже не сомневаться, что как только откроешь свой рот, так сразу же и твоя мать узнает, где и на что ты спускал заработанные деньги, — выдала и победоносно ему улыбнулась.

Так-то!

Конечно, парень тут же заткнулся и больше нервировать меня не решался, но мне оттого было не легче. Ведь с каждым прожитым днём моя мать раздражала меня всё больше и больше. Сядет, бывало, напротив, улыбнётся так, что зубы сводит и источает благоухание от собственного визуального цветения, пока у меня внутри пронзительный ветер облизывает шпили руин моего разрушенного мира.

— Как дела, доченька?

— Нормально.

— Ты почему опять так плохо кушаешь?

— Потому что нет аппетита.

— Хочешь в скелетину превратиться?

А я и так скелетина, разве не видно? Внутри я вся умерла и разложилась, стоило только Ярославу бросить меня там, под лестницей и уйти. Замолчать. Напрочь вычеркнуть меня из своей жизни. И что мне теперь мамино благостное настроение, если сама я пустая?

— Басов больше к тебе не пристаёт?

— Нет.

— Если что, сразу говори мне — я всё решу.

— И как же?

— Х-м, возможно, сделаю так, что именно ему придётся доучиться в другой школе, а не тебе.

— М-м... спасибо, мама, — буквально заставила я себя открывать рот и произносить каждое слово.

— Не благодари, дочка, — хмыкнула мать и снова растянула губы в улыбке, — Басов, конечно, тот ещё дебил, но не самоубийца же, в самом деле. Он получил, что хотел — свою заветную тройку по поёму предмету и теперь точно к тебе не сунется.

— А чего же ты тогда так радуешься?

— Не поняла? — вскинулась мать.

— Зачем всё это время шла на принцип и дёргала его за усы, если, в конечном счёте, так просто под него прогнулась?

— Я прогнулась?

— Ну не я же, мам? — усмехнулась я и сложила руки на груди.

— Это я его скрутила в бараний рог, Вера! Слышишь меня? Я! Это исчадие ада теперь ходит по струнке, боясь того, что я могу выкинуть на его счёт легко и непринуждённо. И знаешь почему? Потому что это он тупой, а не я. И всё его будущее пойдёт под откос, если я этого захочу. Теперь у меня есть причина, чтобы действовать.

— Я?

— Ты, Вера. Бог всё видит. Бог всё знает. Это он расставил нас так, как нужно. И по воле его, сильные мира сего превратились лишь в жалких букашек. Раз — и их мозги с брызгами разлетятся в разные стороны, стоит мне только наступить на их тупую черепушку.

Да уж, прямо божье провидение. А по сути, единственная во всём этом сюре букашка — это я.

И ничто больше не радует. Моя жизнь, ненадолго заискрившая яркими красками, снова превратилась в монохромный калейдоскоп из камней и пепла. Опять одна. И подаренный мне телефон давно разрядился и был спрятан на самую высокую книжную полку в моей комнате. Зачем он мне теперь, когда я выполнила своё предназначение? Отыграла роль как по нотам, была выброшена за ненадобностью и давно уже, кажется, покрылась пылью.

Ведь мы больше не смотрим друг на друга.

Не искрим.

Не говорим.

Не чувствуем...

Он парит и дальше в своей идеальной сытой жизни. У меня лишь одно развлечение — поплакать перед сном и уснуть с его именем на устах. Проклиная! Умоляя отпустить. Позорно желая снова быть вместе хотя бы на мгновение. Чтобы передохнуть. Чуть остыть от сердечной и душевной боли. Вспомнить ещё всего лишь раз, что я живая.

А затем снова умереть.

Кажется, что мимо меня прошла целая вечность — по факту лишь несколько дней настоящего ада. Задыхаться. Реветь. Вспоминать. Любить. Помнить. А ещё сомневаться всё больше и больше, в том, что мама сказала мне правду, а он нет.

Что, если я ошиблась? Что, если расставила приоритеты неправильно? Что, если всё испортила сама?

Боже!

И вот суббота. Сижу на большой перемене в столовой, ковыряюсь в салате, пытаясь сдержать слёзы, потому что слышу, как кто-то окрикнул Басова. Его имя, как огненное тавро, каждый раз оставляет внутри меня новые отметины. Без права на взаимность.

А потом как удар кувалдой по мозгам. Бам — и в мясо! Потому что я неожиданно, но совершенно явственно чувствую это — взгляд в упор. Болезненный. Прямой. Жгучий.

Поднимаю глаза и буквально напарываюсь на Него. И не верю в то, что увижу. Практически чудо посреди бесконечного океана тотального равнодушия. Всего равно, что айсберг, который величаво проплывает мимо, не обращая внимания на то, что я мечтаю отчаянно снова в него врезаться. Но да, Ярослав глядел так, как будто люто ненавидел меня, но в то же время дико скучал.

До дрожи!

А разве может так смотреть человек, который просто играл?

Глаза в глаза. Его полны огня. Мои надежды, которая тут же дохнет, стоит Басову порывисто подорваться на ноги, развернуться и решительно покинуть помещение. Наверное, может...

И снова больно. Снова слёзы. Снова я раздавлена будто бы червяк подошвой его дорогих, начищенных до блеска туфель. Горло стискивает паника и безнадёга. Я всё словно соткана из печали и тоски. Невыносимо!!!

Закрываю глаза и тону в своей бесконечной чёрной дыре.

— Привет, Вероника, — мозги разрывает от этого голоса. Но я лишь киваю. Поднять глаза не решаюсь — они заплаканные.

— Привет, Рафаэль, — хриплю надсадно.

— Я писал тебе, но ты не отвечаешь. Как ты? Паршиво дела, да?

— Да, — киваю я, не в силах больше врать и избегать общения с ним. Хочется хоть кому-то излить душу, потому что она переполнена горем под завязку. А в моей команде больше никого не осталось — все враги!

— Вы расстались?

— Ты наблюдательный.

— Почему?

— Потому что.

— Ник, — чуть ударяет он кулаком по столу, и я вздрагиваю.

— Тоже будешь врать мне, да? — усмехаюсь я со слезами на глазах.

— Я не понимаю.

— Новая русская забава, присоединяйся, — передёргиваю плечами и мне становится дико холодно.

Мы смотрим друг на друга прямо и не моргая, а потом Аммо разводит руки в стороны и качает головой.

— Это из-за твоей веры, что ли? Яр сделал что-то недопустимое?

— П-ф-ф...

— Я ни черта не понимаю, Истомина. Какого хера ты от меня хочешь? Басов злой, как вурдалак бродит уже который день, ты с красными глазами по коридорам курсируешь. Что происходит, мать вашу?

— Только мою, — растягиваю губы в улыбке, хотя самой хочется забиться в истерике.

— Опять шарада?

— Спроси у своего друга, он расшифрует, — психую я.

— Яр говорит, что ты его обманула и обвинила в каком-то лютом дерьме.

— Ах, вот как? Я одна грешница, а все вокруг святые? Ну, супер!

— То есть, ты хочешь сказать, что это не так? — тушуюсь, отвожу глаза, не в силах озвучить правду.

— Не так. Точнее, не совсем так, Рафаэль.

— Вам надо поговорить.

— Мы уже, — буркнула я и снова скуксилась, вспоминая, как мне было плохо и безысходно, когда Басов оставил меня одну под лестницей.