Искусство (не) бояться - Мурашова Екатерина. Страница 1

Екатерина Мурашова

Искусство (не) бояться

Я найду тебя во Вселенной

Женщина только присела в кресло и не стала тянуть:

– Я боюсь, что у моей дочери шизофрения. Симптомы, как я их помню, не очень совпадают, но все-таки подозрительно. И страшно. Я себя убеждаю, может, обойдется, а внутри – такая уверенность и безнадежность, я это хорошо из отрочества помню. А она у нас – единственный ребенок, вы же понимаете.

Я, разумеется, была полностью обескуражена услышанным. Самым логичным предположением мне показалось следующее: диагностированная шизофрения в приблизительной ремиссии – у самой матери. Она знает ее симптомы по собственному опыту («как я их помню») и сейчас замечает что-то странное (но не очень похожее на манифестацию заболевания у нее самой) в поведении дочери, знает о возможном наследовании шизофрении и, конечно, предполагает худшее.

Я не психиатр. Спрашивать в лоб у пришедшего ко мне человека: «У вас что, у самой шизофрения?» – показалось как-то неловко.

К тому же в сочиненную мной схему не укладывалась та «безнадежность», которую она якобы помнила в связи с данным диагнозом. Ее-то кто испытывал? Она сама? Ее родные? Они что, делились своими ощущениями с заболевшим шизофренией подростком?

Я решила просто подождать. Наверное, она еще что-нибудь расскажет.

– Все началось со смерти Эдика. Я к нему хорошо относилась, и мне жалко, конечно, вы не подумайте, но теперь мне кажется: лучше бы его и не было в нашей жизни вообще.

Так. В их жизни был еще и Эдик. Он не заболел шизофренией, он просто умер. Почему-то мне представилось, что Эдик был котом или даже кроликом. Но я совсем запуталась.

– Вы не могли бы рассказать все с самого начала и по порядку?

Если у нее шизофрения, то с этим могут быть проблемы. Но пусть она хотя бы попытается. И вообще: почему с проблемами дочери, в чем бы они ни заключались, она пришла ко мне, в обычную поликлинику? У нее же должен быть лечащий врач-психиатр, она должна по опыту знать всякие ходы…

– Да, да, конечно, вы правы, простите, я вас совсем сбила с толку! – вполне здраво воскликнула женщина и явственно сосредоточилась, сведя к переносице широкие темные брови и сжав губы.

Из ее последующего рассказа я уяснила для себя следующее. Эдик, к сожалению, не был тихо прожившим свою жизнь декоративным кроликом. Он был одноклассником дочери моей посетительницы, Киры. Дети дружили с детского сада. Эдик всегда был болезненный и играть с мальчиками в их шумные игры просто не мог. Он играл с Кирой: придумывал какие-то сложные ролевые игры и сочинял истории. Кире все это очень нравилось, она рано научилась ему подыгрывать, а если Эдика кто-то из мальчишек-забияк обижал или дразнил, могла их и стукнуть или воспитательнице (а потом и учительнице) наябедничать. Сама Кира тогда была веселой толстенькой хохотушкой с длинной косой, ей нравилось Эдика опекать, и еще она довольно быстро поняла, что их пара всем окружающим взрослым нравится – вызывает сентиментальное умиление и приязнь: ах, какие милые детки, ах, как они внимательно и нежно друг к другу относятся! А то, что сверстники их дразнили «женихом и невестой», до этого им дела не было. Эдик слабо улыбался в ответ, а Кира, наоборот, подбоченивалась, выставляла вперед плотную ножку в гольфике с помпонами и говорила вызывающе:

– Ну и да! Ну и жених и невеста! Ну и что? Вот мы вырастем и поженимся! И будем жить вместе долго и счастливо! А вот ты-то кому такой нужен?!

Родители и бабушка Эдика говорили тихо и как-то подобострастно:

– Мы так вашей Кирочке благодарны…

Насчет школы даже и вопроса не возникало. Дети пошли в ближайшую, дворовую, конечно, в один класс и сели за одну парту. Эдик считался одаренным, он умел читать, писать и в семь лет даже сочинял какие-то сложные многосерийные комиксы про группу героев-мутантов, но все понимали, что ему с его слабым здоровьем усиленную гимназическую программу просто не потянуть. А учиться на дому Эдик никогда не хотел – «я хочу вместе со всеми и с Кирой».

Кире все это льстило и нравилось. Все были по одному, а они – двое, вместе. В школе с самого начала все так и говорили: а давай позовем Эдика с Кирой; спросите у Эдика с Кирой; а что Кира и Эдик скажут по этому поводу?

Что думал и как все это воспринимал Эдик, моя посетительница не знает. Мальчик вообще при посторонних был немногословным и предпочитал слушать, наблюдать или прятаться в планшет, но когда они оставались вдвоем с Кирой, из комнаты постоянно слышался его тихий, но выразительный голос – в их паре он однозначно был интеллектуально ведущим, все время что-то рассказывал, придумывал, пересказывал прочитанное и просмотренное (сама Кира тогда читать не любила), выдвигал какие-то гипотезы и делал выводы.

Когда дружеские отношения мальчика и девочки переросли во что-то большее, никто из взрослых толком и не знает. Они всегда были вместе, все к этому привыкли…

Эдик еще в детском саду ловко расплетал и заплетал толстенную Кирину косу, им обоим это нравилось. И вот однажды (дети тогда, кажется, учились в седьмом классе) мать Киры зашла в комнату, где Кира и Эдик делали уроки, и увидела, как мальчик (юноша?) сидит, зарывшись лицом в ее каштановые, поблескивающие золотистыми искорками волосы, а на лице дочери такое блаженно-умиротворенное выражение… Мальчик тут же отпрянул и опустил взгляд, а Кира свела широкие, такие же, как у матери, брови и холодно сказала:

– Мама, выйди. И, пожалуйста, стучись, когда хочешь войти.

Вечером в семье разгорелось бурное обсуждение, которое ничем, естественно, не кончилось. Ну что тут, в самом деле, можно сказать или предпринять? Чай не в средневековье живем… Некоторую черту подвел дед со стороны отца, всю жизнь проработавший мастером на заводе.

– Интересно, – задумчиво вопрошал он, – научат ли этого ушлепка в семье пользоваться кондомом?

Половину девятого класса Эдик пролежал в больнице. Кира навещала его почти каждый день, помогала заниматься. Хотя еще неизвестно, кто кому помогал. Его не стало за три недели до экзаменов. За неделю до смерти он сказал возлюбленной:

– Но ты должна их сдать, что бы со мной ни случилось.

«Очень трогательно. Надо же так зачморить детей, чтобы даже перед смертью они об этом говорили», – с раздражением подумала я.

Кира на время превратилась в зомби. Все боялись, что она провалит экзамены («Идиоты! Нашли чего бояться!» – промелькнуло у меня), но она их сдала намного лучше, чем все ожидали. Похудела на 15 килограммов, сделалась молчаливой и, к ужасу друзей и родных, стала отчетливо походить на ушедшего Эдика. В десятый класс по дополнительному конкурсу поступила в математический лицей. Сейчас учится там и собирается стать астрономом.

– Что не так? – спрашиваю я у матери. – Потеря близкого человека, друга, возлюбленного и должна была стать для девушки огромным потрясением. Она вышла из него более чем достойно, подозреваю, что Эдик прямо завещал ей что-то подобное…

– Да ни из чего она не вышла, в том-то и дело! – Мать раздраженно пристукнула кулаком по подлокотнику кресла. – Эдик ее за собой тащит. Она утверждает, что они с ним еще встретятся. Мол, он есть. И она его найдет.

– Найдет? Где? Как? Что-то вроде спиритических сеансов?

– Нет. Не знаю. Да не понимаю я ничего!

– При чем тут шизофрения? – Я вернулась к началу разговора.

– Мой двоюродный брат, сын материной сестры, Коля. Мы с ним в детстве очень дружили, играли много. А потом он становился все более странным, я уже не хотела с ним играть. Меня пытались заставить, уговорить, помню, как я кричала, что от него темным подвалом пахнет, а тетя плакала… И потом… все ужасно переживали, долго не верили в диагноз, потом лечили, а теперь Коли уже нет в живых… И этот запах. Он меня до сих пор преследует.