Скованный ночью - Кунц Дин Рей. Страница 62
– Значит, – заключил Бобби, – самое худшее, что может с нами случиться, – это то, что мы все пойдем в Уиверн и там погибнем. Я был готов к этому с самого начала, так что все в порядке. На миру и смерть красна. Я готов.
– Я тоже, – сказала Саша.
Рузвельт, как видно, все еще разговаривавший с кошкой, которая мурлыкала и терлась о его руку, снова прося себя погладить, спросил:
– А вдруг Орсон и дети там, куда мы не можем войти? Вдруг они в Дыре? Бобби ответил:
– Правило большого пальца: «Любое место, называемое Дырой, не может быть хорошим местом».
– Так они называют место, оборудованное для генетических исследований.
– Они? – спросил я.
– Люди, которые там работают. Они называют его Дырой, потому что… – Рузвельт наклонил голову набок, как будто прислушивался к чьему-то тихому голосу. – Ну, как я догадываюсь, одна из причин заключается в том, что оно находится под землей.
Я обнаружил, что обращаюсь к кошке:
– Значит, где-то в Уиверне действительно продолжаются работы?
– Да, – сказал Рузвельт, почесывая кошку под подбородком. – В бункере. Тайно снабжаясь каждые полгода.
– Ты знаешь, где это? – спросил я Мангоджерри.
– Да. Она знает. В конце концов, именно оттуда она и вышла, – сказал Рузвельт, опустившись на стул. – Сбежала оттуда… в ту ночь. Но если Орсон и дети находятся в Дыре, ни попасть к ним, ни вывести их оттуда нельзя.
Мы мрачно умолкли.
Мангоджерри подняла переднюю лапу и начала лизать ее, прихорашиваясь. Она была умна, знала правду, могла идти по следу, была нашей последней надеждой, но оставалась кошкой. Мы полностью зависели от товарища, который мог в любую минуту отхаркнуть кусок шерсти. Я не смеялся и не плакал только потому, что не мог сделать это одновременно.
Наконец Саша взяла инициативу на себя:
– Если у нас нет шансов вытащить их из Дыры, будем надеяться, что они в какой-то другой части Уиверна.
– Главный вопрос остается в силе, – сказал я Рузвельту. – Согласна ли Мангоджерри помочь нам?
Кошка встречалась с Орсоном только однажды, на борту «Ностромо», в ночь смерти моего отца. Похоже, они понравились друг другу. Кроме того, они были созданы в одной и той же лаборатории, занимавшейся повышением интеллекта, и если" моя мать в каком-то смысле доводилась матерью Орсону, который был сыном се ума и души, то эта кошка тоже могла считать ее своей покойной матерью, своей создательницей, которой она была обязана жизнью.
Я сидел, крепко обхватив ладонями пустую чашку, отчаянно веря в то, что Мангоджерри не разочарует нас, перечисляя причины, по которым кошка обязана присоединиться к нашей экспедиции, и готовился сделать невероятное и бесстыдное заявление, что Мангоджерри – моя духовная сестра, а Орсон брат, что это дело семейное и что Мангоджерри должна выполнить свой долг. И тут я невольно вспомнил слова Бобби, сказанные им о прекрасном новом мире, населенном разумными животными и похожем на мультфильмы про утенка Дональда. Несмотря на всю внешнюю привлекательность этого мира, жизнь в нем может грозить страшными физическими, моральными и духовными последствиями.
Когда Рузвельт сказал «да», я так лихорадочно придумывал аргументы против ожидавшегося отказа, что не сразу понял слова нашего друга-переводчика.
– Да, мы поможем, – объяснил Рузвельт, видя, что я тупо хлопаю глазами.
Мы заулыбались так, что наши лица стали похожими на блюдо с crustulorum.
Потом Саша подняла голову, посмотрела на Рузвельта и переспросила:
– Мы?
– Вам может понадобиться толкователь, – сказал Рузвельт.
Бобби пробормотал:
– Чемпион впереди, а мы за ним.
– Это может оказаться не так просто, – ответил Фрост. Саша покачала головой.
– Мы не можем просить вас.
Рузвельт взял ее руку, погладил и улыбнулся.
– Дочка, ты не просишь. Я сам настаиваю. Орсон и мой друг тоже. А все дети – дети моих соседей.
– "Множество смертей", – снова процитировал я. В ответ Рузвельт процитировал предыдущее кошачье изречение:
– "Безнадежных дел не бывает".
– "Кошки знают правду", – сказал я.
Он снова повторил слова, на сей раз сказанные мной:
– "Но не всю".
Мангоджерри смотрела на нас так, словно хотела сказать:
– Кошки знают.
Я чувствовал, что ни кошка, ни Рузвельт не должны присоединяться к этой опасной затее, пока не выслушают сбивчивое, неполное, временами бессвязное, но неотразимое завещание Лиланда Делакруа. Независимо от того, удастся ли нам найти Орсона и ребятишек или нет, в конце ночи мы вернемся в это зараженное коконами бунгало, чтобы разжечь очистительное пламя. Но я был убежден, что во время поиска мы встретимся с другими последствиями проекта «Загадочный поезд», причем некоторые из них будут смертельно опасными. Если бы Рузвельт и Мангоджерри, выслушав эту ошеломляющую историю, рассказанную измученным голосом, отказались от своего намерения сопровождать нас, я бы попробовал переубедить их, но моя совесть была бы чиста.
Мы перешли в смежную столовую, и я включил запись.
Когда отзвучали последние слова, сказанные на неизвестном языке, Бобби промолвил:
– Мелодия хорошая, но ритм не тот, под который удобно танцевать.
Рузвельт, стоявший у магнитофона, нахмурился.
– Когда мы выходим?
– Как только стемнеет, – сказал я.
– Уже скоро, – откликнулась Саша, глядя на шторы. Когда мы с Бобби впервые прослушали ленту с завещанием Делакруа, света сквозь них пробивалось намного больше.
– Если эти ребятишки в Уиверне, – сказал Рузвельт, – значит, они находятся у врат ада. Плевать на риск. Мы не можем оставить их там.
На Рузвельте был глухой черный свитер, черные легкие брюки и черные кроссовки «Рокпорт», как будто он заранее готовился к тайной операции. Несмотря на внушительные размеры и лицо, высеченное из камня, он был похож на священика-экзорциста, мрачно готовящегося изгонять бесов.
Я повернулся к Мангоджерри, сидевшей на столике для записи нот, и спросил:
– А как ты?
Фрост склонился к столу и посмотрел кошке в глаза.
С моей точки зрения, Мангоджерри была совершенно равнодушна, как любая кошка, которая пытается подтвердить репутацию своего вида, для которого якобы характерны холодное безразличие, таинственность и неземная мудрость.
Но, видимо, Рузвельт смотрел на эту серую мышеловку сквозь волшебное стекло, которого у меня не было, или слышал ее на частоте, не доступной моему уху, потому что вскоре он доложил:
– Мангоджерри говорит две вещи. Во-первых, если Орсон и ребятишки в Уиверне, она найдет их, чего бы это ей ни стоило.
Благодарный кошке за смелость, я облегченно вздохнул и спросил:
– А во-вторых?
– Ей нужно выйти наружу и пописать.
Глава 21
В полумраке я прошел в ванную, но не стал принимать душ, хотя очень хотелось. Вместо этого я дважды вымыл лицо, сначала горячей водой, а затем холодной. Лотом я сел на край ванны, положил руки на колени, и тут меня затрясло, как в приступе малярии или перед внеочередной ревизией.
Я не боялся того, что экспедиция в Форт-Уиверн закончится множеством смертей, которые предсказала наша ясновидящая киска, или того, что сегодня погибну сам. Нет, меня страшило, что я переживу эту ночь, но вернусь домой без ребятишек и Орсона или что не смогу никого выручить, а заодно потеряю Сашу, Бобби, Рузвельта и Мангоджерри.
С друзьями этот мир еще можно терпеть; без друзей он будет страшно холодным.
Я в третий раз вымыл лицо, помочился из солидарности с Мангоджерри, вымыл руки (потому что ма, будущий разрушитель мира, научила меня правилам гигиены) и вернулся на кухню, где меня ждали остальные. Я подозревал, что все они – за исключением кошки – проделали тот же ритуал в других санузлах моего дома.
Поскольку Саша, как и Бобби, заметила в городе множество типов с рыбьими глазами и считала, что скоро начнется какая-то важная акция, следовало исходить из того, что за домом установлена слежка, единственной причиной которой является наша связь с Лилли Уинг. Поэтому Саша договорилась с Доги, что мы встретимся с ним подальше от любопытных глаз.