Маленькая балерина - Смецкая Ольга. Страница 38
Заметка была посвящена приему в Кремле по поводу 36-й годовщины победы социалистической революции. Большую часть занимала фотография. На переднем плане, помимо знатных хлеборобов и прославленных доярок, стояли легко узнаваемые Ида Врублевская и Вера Ломова, а между ними расположился высокий стройный мужчина в элегантном смокинге. Снимок назывался «Дружба народов», а подпись под ним гласила: «Знаменитые артистки Большого театра Врублевская и Ломова с консулом Италии в СССР».
Неужели это он? Тот самый итальянец, подаривший Иде картину с изображением дворца?
Прикоснувшись, пусть и невольно, к чужой тайне, я почувствовала себя неловко, словно подсматривала в замочную скважину.
Я бережно сложила вырезку, засунула обратно в тетрадь и захлопнула ее. И тут же снова раскрыла. Медленно пролистала. Тетрадь была пуста.
Кара сидела в кресле у камина. В его пасти веселился огонь. Языки пламени кружились в причудливой пляске. Сходились, яростно сплетались, словно в жестокой схватке, и снова разбегались. Они почему-то напоминали Каре ансамблевые сцены из балета «Пламя Парижа» – воинственные народные танцы.
Кара жила на даче уже два дня. Здесь она обрела видимость столь необходимого ей душевного равновесия.
В тот вечер, когда звонил Дюк, Тая приготовила Каре отвар из пустырника. От него Кара спокойно проспала всю ночь, не просыпаясь. Наутро она была потрясена. Все мрачные мысли сузились до размера песчинки и спрятались где-то в глубине подсознания. Жизнь высветилась новыми красками. Даже тот факт, что внутри нее, подобно раковой опухоли, разрасталось чудовище, уже не казался фатальным.
Кара глотнула из бокала подогретого красного вина. По телу растеклось блаженное тепло.
Вино действовало так же, как и пустырник.
– Притупляюще-умиротворяюще, – пробормотала Кара заплетающимся языком и хихикнула.
На каминной полке уже стояли несколько опустошенных бутылок. Ящик коллекционного «Киндзмараули» ей преподнес когда-то давний поклонник, секретарь Тбилисского обкома партии. Кара тогда не знала, что делать с вином. Вот, теперь пригодилось.
Снопы искр вырвались из камина и упали на ковер. Запахло паленой шерстью, ковер был натуральный, сотканный умелыми руками узбекских мастериц. Тоже подарок от благодарных зрителей. Собственно, это был даже не ковер, а настоящее произведение искусства, и призван он был украшать одну из стен дома, но никак не лежать под ногами. Тем более что изображен на нем был вождь революции в окружении узбекских пионеров. Но Кара пренебрегла здравым смыслом, и по приезде на дачу развернула ковер, стоявший до этой минуты на чердаке, и бросила на пол. Так было теплее и логичнее, что ли. Все равно, кроме нее, никто не увидит.
Теперь на месте глаза вождя образовалась тлеющая дыра. Это показалось Каре смешным. Она поднялась и безжалостно наступила ногой на голову вождю. Дыра перестала тлеть.
В комнате было жарко. Об этом позаботилась Тая. Накануне Кариного отъезда она позвонила в администрацию поселка и попросила протопить дом. А еще Тая сбегала в магазин и накупила продуктов Каре в дорогу.
Кара вышла на веранду, повернула ручку выключателя. Зажегся тусклый свет. Здесь было значительно холоднее, почти как на улице. Оконные стекла покрылись морозным узором, на узком деревянном подоконнике выросла седая борода из инея.
Изо рта повалил пар, зато хмель частично вылетел из головы.
Кара взяла со стола газету «Комсомольская правда». Ее тоже купила Тая специально для Кары. Там, в разделе культуры, была большая статья, посвященная премьере спектакля «Красный мак».
– Все-таки Тая милая, – улыбнулась Кара, развернула газету и прочла первый попавшийся абзац.
"…Плачевная картина современного балета в капиталистических странах, низведенного до роли пустого развлечения и насыщенного до отказа самым грубым эротизмом, является красноречивым свидетельством того вырождения и распада, к которому неминуемо идет искусство, ступившее на формалистический путь.
Советский балет, напротив, крепнет, растет и развивается в идейной и творческой борьбе против буржуазно-модернистских тенденций…"
Кара отбросила газету. Сердце сжала тоскливая боль. Она вспомнила Италию, вспомнила ее счастливых и доброжелательных жителей и, конечно, Дюка.
Внезапно раздался стук в дверь, и Кара услышала свое имя, произнесенное приглушенным голосом.
Базиль, поняла она. Скрываться не имело смысла. Он наверняка видел свет в окнах.
Вздохнув, Кара отперла. На заснеженном крыльце топтался Базиль. Он был в валенках и тулупе, наброшенном поверх толстого свитера грубой вязки, тем не менее дрожал от холода. Под мышкой Базиль держал большой продолговатый сверток, завернутый в старое покрывало.
– Давно тут стоишь? – спросила Кара.
– Д-да нет, только пришел, – стуча зубами, солгал он и ввалился в дом. Осторожно прислонил сверток к стене, стянул валенки и аккуратно поставил их на половичок, чтобы талая вода не натекла. Кара почувствовала раздражение.
Базиль пригладил рукой влажные от снега русые волосы. Его широкое и плоское, будто вырезанное из камня, лицо было болезненно бледным, под глазами залегли темные тени. Пальцы, как всегда, были перепачканы краской.
– Что это? – Кара указала на сверток, хотя уже догадалась, что там может быть.
– Вот! – торжественно провозгласил Базиль и сдернул покрывало. Как Кара и ожидала, это была картина. Точнее ее, Карин, портрет в образе Одиллии из «Лебединого озера» в резной позолоченной раме.
Кара подошла ближе и взяла картину в руки.
– Тяжелая, – удивилась она.
– Это из-за рамы, – пробормотал Базиль. – Рама старинная, семнадцатого века. Я ее только чуть обновил…
Каре понравилось собственное изображение. На портрете она выглядела победительницей. Сильной и независимой. То есть такой, какой она была раньше.
– Спасибо. Очень мило.
– Ты похудела, – хрипло выдохнул Базиль, ощупав ее жадным взглядом. И тут же добавил: – Но тебе идет.
– Пойдем в гостиную. Холодно, – поежилась Кара. Увидев пустые бутылки, Базиль на секунду застыл.
Отодвинул их в сторону и водрузил на каминную полку портрет. Портрет вписался идеально.
– Потрясающая работа, – искренне восхитилась Кара. – Ты просто гений.
Базиль промолчал, угрюмо глядя на бутылки.
– Ты что, пила вино? – наконец спросил он странно осевшим голосом. Базиль прекрасно знал, что раньше Кара никогда не употребляла спиртного. – Это все из-за него, да?
– Что? О чем ты?
– Из-за этого итальянского… – Базиль запнулся, – хлыща.
Кара почему-то была уверена, что он собирался произнести совсем другое слово. Гораздо более жесткое.
Базиль сжал кулаки и низко опустил голову.
– Ну что ж… – Кара взяла в руки бокал с остывшим вином, поднесла его к губам, но потом передумала и решительно поставила на стол. – Раз ты сам коснулся этой темы, я должна тебе сказать. Я давно хотела тебе сказать…
Базиль вскинул голову, Кара посмотрела ему прямо в глаза. В них плескалось отчаяние вперемешку с надеждой.
– Я не могу стать твоей женой.
– Вот как? – сглотнул Базиль и покосился на портрет, с которого насмешливо улыбалась коварная Одиллия. – То есть ты даешь мне от ворот поворот. Выставляешь меня черт знает кем.
– При чем здесь ты? Дело во мне и только во мне.
– Значит, твой заморский проходимец, – Базиль брезгливо сморщился, словно дотронулся до ядовитой змеи, – с которым ты и неделю-то не покувыркалась, оказался для тебя важнее… Меня?
– Он тоже тут совершенно ни при чем. Повторяю, дело только во мне.
– Не смей мне врать! – вдруг заорал Базиль. Схватил со стола Карин бокал, залпом выпил и с размаху бросил его об стену. Бокал вдребезги разбился, красные, как кровь, капли потекли по стене. Базиль внезапно успокоился.
– Послушай, – он подошел к Каре, уткнулся ей в шею и прошептал: – Давай начнем сначала. И хотя я не из тех, кто делится с другими, я все прощу. Да что там, уже простил. В конце концов, физическая измена – это не так серьезно. Пожалуйста…