Маленькая балерина - Смецкая Ольга. Страница 46

– Малыша? – ахнула Энгелиса. – Господи, за что?

– Это долгая история…

– Так и мы вроде никуда не торопимся.

И Кара решилась. Она рассказала все. Про Дюка, про несостоявшийся побег из гостиницы, про изнасилование, про Стертого…

– Вот мразь, – процедила Энгелиса, когда Кара замолчала, и сплюнула сквозь зубы, – я бы ему за тебя двадцать пять вкатила, чтобы знал, как людям судьбы калечить. А еще лучше – вышку, без суда и следствия.

– Да уж. Только такие живут припеваючи до глубокой старости, и ничего с ними не случается, – вздохнула Кара и почувствовала, как по щекам полились слезы.

– Э-э. Ты только не реви. Не смей себя жалеть, ясно? Знаешь, как Ницше сказал? «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». А ты сильная, я вижу.

– Я не хочу этого ребенка, – всхлипнула Кара. – Что будет, когда он родится? Что мне с ним делать?

– Не переживай, что-нибудь придумаем.

Кара промолчала. После невольной исповеди она чувствовала себя опустошенной.

– Давай-ка пойдем внутрь, – предложила Энгелиса, – простынешь еще…

– Да нет, мне не холодно. Можно я еще немного посижу?

– Сиди, сиди. А мне пора работать.

Энгелиса скрылась за дверями санчасти. В больничке сейчас лежал один пациент. Вернее, пациентка. Женщина была новенькая, прибывшая с последним этапом буквально неделю назад. Кара никогда с ней не разговаривала, даже не знала ее имени. Этим утром женщину принесли на руках бригадиры. Кару поразило ее белое лицо и огромный вздутый живот.

Внезапно вернулась боль. Боль была такой сильной, словно в Кару воткнули раскаленный кол. Она глубоко вздохнула и стиснула зубы. На лбу выступил холодный пот.

Кара медленно поднялась и, пошатываясь, добрела до крыльца. С трудом одолела первую ступеньку и остановилась передохнуть. Сделала еще один шаг, и боль немного отступила.

«Схватка», – подумала Кара, и к горлу подкатила тошнота. Она сглотнула и согнулась, ухватившись за деревянные перила. Через мгновение почувствовала себя лучше. Схватка стихла.

В коридоре пахло хлоркой. Откуда-то доносился громкий хлюпающий звук. Кара прошла в палату и поняла природу странного звука. Это дышала больная. Воздух со свистом вырывался из ее легких, грудь ходила ходуном. Кара огляделась. Докторши в палате не было. Косой солнечный луч, проникавший сквозь небольшое окно, падал на восковое лицо женщины. Выглядела она ужасно – нос заострился, губы посинели и потрескались.

Кара коснулась рукой спутанных рыжих волос. Мелькнула мысль, что эти пряди навечно останутся непричесанными. Неожиданно женщина открыла глаза, выгнулась дугой и захрипела. Кара испуганно отдернула руку и почувствовала, как стальной кулак боли снова тисками сжал внутренности. Она рухнула на стоявшую подле кровати табуретку и замерла, ожидая, когда схватка закончится.

Женщина перестала хрипеть, и, если бы не ее пальцы, беспорядочно шарившие по одеялу, можно было подумать, что она умерла.

– Отходит, – тихо произнесла Энгелиса. Кара не слышала, когда она вошла.

– И что, ничего нельзя сделать? – спросила Кара.

– Перитонит, – покачала головой докторша, – очень запущенный. Легочная недостаточность, почки уже отказали. Ей осталось совсем чуть-чуть.

– Бедная, – прошептала Кара.

Женщина снова захрипела, на ее губах выступила кровавая пена. А Кару скрутила очередная схватка. Такой боли она еще не испытывала. Свет померк в глазах, что-то горячее заструилось по ногам.

Так продолжалось еще долго. Агония рыжеволосой женщины и рождение ребенка. На закате женщина сделала последний вдох, а Кара произвела на свет дочь.

В этом было что-то символическое. Словно, для того чтобы родиться, дочери Стертого понадобилось забрать чью-то жизнь.

Глава 27

День тот же

Я не планировала заходить в дом, поэтому остановилась за уже знакомым жасминовым кустом. Пока я не была готова к общению с Монаховым, не представляла, что ему сказать.

Я легонько подтолкнула Дашу:

– Иди, малыш. Тебя папа ждет.

Но девочка только сильнее вцепилась в мою ладонь. Всю дорогу до дома она крепко держала меня за руку. Даша не сказала ни слова, но между нами словно протянулась невидимая глазу нить.

Кулон я сжимала в кулаке, сунув его в карман шорт. Пальцы онемели, но я боялась выпустить его из рук, так как шнурок потерялся.

– Иди домой, – еще раз велела я Даше.

Она помотала головой, обняла меня и уткнулась лицом в мой живот. Я замерла, не в силах пошевелиться.

– Ее нигде нет! – вдруг услышала я взволнованный женский голос. Сквозь буйную растительность я не могла разглядеть, кто это кричал. Но, судя по всему, это была Лиза.

– У реки была? – спросил где-то рядом Монахов.

– Да, и у реки, и на пруду. – Лиза шагнула из-за куста и ошеломленно застыла, увидев нас с Дашей.

– Надо к стоянке сходить. Может, она там?

– Не надо, – сдавленно ответила Лиза. Даша еще теснее прижалась ко мне. – Вот она, здесь.

Монахов в два счета оказался у жасмина.

– Слава Богу! – воскликнул он, опустился на колени, мягко оторвал дочь от меня и поднял на руки. – Я уже битый час ее ищу. Спасибо вам, Саша. – Он с благодарностью посмотрел на меня и убрал со лба девочки выбившийся локон.

Я глупо кивнула.

– Хорошо, что никто этого не видел, – прошипела Лиза, склонившись ко мне, когда Монахов с дочерью удалились на приличное расстояние. – Если бы я вела себя так с чужим больным ребенком, мне было бы стыдно.

– К счастью, вы – это не я, – парировала я, развернулась и побрела в сторону дома Врублевской.

– Саша! Постойте! – Монахов догнал меня у самого подножия склона.

Я остановилась и посмотрела наверх, где под жасмином стояла Лиза.

– Что бы она ни сказала вам, забудьте об этом. Это ни имеет никакого значения, – пробормотал он, низко опустив голову.

– А что имеет? – спросила я. И вдруг почувствовала себя ужасно усталой.

– Вы действительно хотите знать?

– А почему бы и нет? – Я с силой сжала кулак, и острые края треугольного кулона больно впились в ладонь.

Монахов взъерошил темные волосы и улыбнулся, глядя исподлобья. Верхняя губа его чуть припухла после драки со Шмаковым, но это его совсем не портило. Даже наоборот.

– Ну, например, то, что я приглашаю вас на ужин.

– Спасибо, я не голодна. – Я прошла вперед и обернулась: – Кстати, а с чего вы решили, что она мне что-то сказала?

– Видел ее лицо. Синдром Клерамбо, – пожал он плечами.

– А, понятно…

Я старалась не думать о том, что Монахов делал на чердаке, но ноги сами отнесли меня туда.

Здесь, под крышей, было очень душно и почти темно. Вечерело, солнце клонилось к закату, и маленькое подслеповатое окошко не справлялось со своей задачей. Стекло было мутным и грязным, в потеках краски. Его, видимо, не мыли со дня постройки дома. То есть никогда.

Я поискала выключатель. Прямо за дверью стоял свернутый в рулон пыльный ковер. Я просунула за него руку и нащупала выключатель. Древний, как мир, с длинным тугим рычагом. Потянула рычаг вверх, вспыхнула тусклая лампочка. Правда, в помещении почти ничего не изменилось и света не прибавилось. Как было темно, так и осталось. Только ковер с глухим стуком упал на пол, взметнув в воздух клубы пыли.

Я чихнула и повернулась к сундуку. Он был открыт, замок исчез. Но я уже настолько привыкла к странностям дома, что не обратила на это внимания. Сунула руку внутрь. Поворошила старые вещи. Судя по всему, больше там ничего не было.

Что я надеялась найти? Дневник Врублевской, ее письма или фотографии, способные пролить свет на историю с итальянцем или на рождение ее дочери?

Не знаю…

Я прихватила с собой охапку вещей. Тех, что лежали в сундуке сверху. В спальне разложила трофеи на кровати. Для сохранности они были пересыпаны высушенными листьями полыни, и теперь по комнате распространился специфический аптечный запах.

Это была Идина одежда. Серый костюм из тонкой шерсти, пара блузок, пуховая шаль и шелковое платье. Несмотря на полынь, призванную ограждать от моли, старенькая костюмная юбка пестрела дырами, а пуховая шаль превратилась в труху.