Жажда справедливости. Избранный - Кунцевич Алексей. Страница 49

Святой отец почувствовал, как рука уже затекла. Он подсмотрел на часы: три четверти второго. «Как же долго я здесь стою?»— спросил себя он и с ужасом понял, что заснул, стоя на посту. Он одернул руку от двери и размял пальцы. В дверь постучали вновь. Рука тотчас же мотнулась к ручке, но не успела ухватиться за нее, как дверь резко распахнулась под натиском снаружи. Дальнейшего отец Евгений почти не помнил, как и не знал, кто стоял за дверью, так как дверь попала ему в голову, отбросив к столу, где он ударился затылком так, что на полированной крышке появилась извилистая трещина, и потерял сознание на довольно долгий промежуток времени. В глазах поплыли огненные кольца, показалось, что мир разваливается на куски. Отец понял— он умирает. Он попытался открыть глаза, но ничего не вышло. Он попытался поднять веки рукою, но они каким-то неизвестным образом были настолько сильно сомкнуты, что не представлялось возможным с ними что-либо сделать. Отец Евгений во сне запел «Отче наш», наяву же у него получалось нечто нечленораздельное, вроде: «Тще ш-ш, ж-ж-же исе н… сех…»— ну и так далее. Отец Евгений бредил. И бредил он довольно сильно; с жаром. Температура его многострадального лба поднялась на пять с лишним градусов. Руки, никогда не устававшие благословлять, дрожали и тянулись к дрожащим же векам.

В кабинете никого не было. Дверь была закрыта на задвижку. Святой отец лежал на диване, голова его покоилась на подушке. А стрелки часов отмеряли час за часом. В комнате уже начало темнеть, как опять раздался стук в дверь. Святой отец сквозь сон слышал стук, но никак не мог очнуться. Но в дверь продолжали стучать все настойчивее и громче, пока, наконец, отец Евгений не вышел из забытья и не прокричал голосом сонным и полным страдания:

—Оставьте меня в покое, ради Бога.

В результате стук прекратился, а святой отец со стоном поднялся. Он пересек на еле гнущихся ногах расстояние до двери, еле сладил с задвижкою и вышел в коридор с единственной целью добраться до ванной и умыться. В коридоре стояла непроглядная тьма. Отец ощупью двинулся по коридору до конца, где находилась ванная. В ванной он подставил горячую, гудящую от удара голову под струю холодной воды. Немного пришел в себя. После нашарил на стене выключатель, осветил ванную ярким светом галогеновой лампы. В зеркале осмотрел поврежденный дверью лоб, отметив про себя, что синяк, расположившийся с левой стороны у виска, обещает быть весьма заметным и болезненным. Точно на противоположной стороне головы находилась здоровенная шишка, оставленная столом.

Отец Евгений вернулся в кабинет с неприятным чувством беспомощности; его полное неверие в Бога обернулось ощущением страшного одиночества. Часы показывали восемнадцать часов. Святой отец вытянулся на диване и вновь уснул, на этот раз более спокойно и без сновидений. Он не желал сегодня отправляться на квартиру, решив переночевать в кабинете. Здесь его никто не посмеет потревожить. Он часто так делал. Сторожа его не беспокоили.

Отец Евгений дышал легко и ровно— словом— он спал, как младенец.

Внезапно в коридоре послышался скрип половиц. Он был настолько противен отцу Евгению, что тот немедленно проснулся. Слышно было, что кто-то подходит к кабинету. После раздался легкий стук. Почему-то дрожь пробежала по спине святого отца. Он спросил:

—Кто там в такой час?

—Падре, откройте,— послышался женский голосок из-за двери.

Святой отец заволновался; так к нему обращалась только одна девица. Он подбежал к двери и, совершенно не подумав в предвкушении приятного вечера, отодвинул засов. В комнату вошла девушка в монашеском одеянии.

—Что ты хочешь, дочь моя?— нежно спросил отец Евгений.

—На исповедь пришла, отец мой,— пролепетал голосок. В комнате было довольно темно (горела одна свеча), так что отец не сумел как следует рассмотреть лицо пришедшей. Да, и не до этого было.

Евгений запер дверь и усадил монашку за стол. Она как-то с ненавистью (так показалось ему) взглянула на него. Он спросил:

—Так говори, дочь моя, я слушаю. Что тяготит тебя?

—Ваши грехи тяготят меня, пастор,— начала она, а Евгений разинул рот. А она продолжала: —И грехи ваши стали уже известны тому, кто очень любит мстить.

Святой отец обомлел от сей наглости, немного собрался с мыслями и сказал:

—Не забывай, где находишься.

—Как же,— сказала она и освободила голову от черного капюшона. Лицо ее оказалось настолько привлекательным, что отец не сказал ничего. Голубые глаза в свете свечи блестели, на чувственных губах играли блики от пламени.

Она вновь заговорила:

—Я-то знаю, куда пришла, а вот вы, пожалуй, забыли, что это за здание.— Она улыбнулась, открыв взору святого отца белоснежные зубы с длинными и очень острыми клыками.

Евгений был сильнейшим образом поражен и не нашел, что сказать. Он знал, кто имеет острые зубы, но считал сказки о вампирах выдумкой и чистейшим идиотизмом. Овладев собою, ответил:

—Я сейчас позову охрану.— И кинулся к кнопке сигнализации.

Девица зашипела неестественно и, протянув руку с острыми когтями, отодрала кнопку вместе с проводом и шурупами. При этом, как заметил тут же отец, ей это не стоило ни малейших усилий, что подтверждало темное происхождение, но и в сие святой отец не поверил. А для проверки он еще глянул за спину сидевшей на тень. Но оной не обнаружил. А девица захихикала:

—Вот она— ваша вера!

Глаза ее засветились. Отец Евгений прикипел к стулу. Он молчал, не зная, как вести себя. В дверь вновь постучали.

—Помогите,— пискнул святой отец.

Но, естественно, ему никто не помог. Только Вельда (а это была именно она) метнулась к двери и открыла ее. В кабинет вошел, даже не вошел, а, скорее, прошмыгнул Виконт. Он был сегодня весьма элегантно одет. На нем имелся смокинг, под которым находилась белейшая манишка. Из-под рукавов выглядывали белые же манжеты. Волосы были зачесаны назад. Виконт улыбался, острые его клыки блестели.

—Виконт,— обратилась к нему Вельда,— этот кретин,— она указала на святого отца,— думает, что он святой.

—Ежели он святой,— прогнусавил де ла Вурд,— то я— Римский Папа.

—Ага,— согласилась Вельда,— а я— стало быть— Мать Тереза.

Тут отцу Евгению ничего не оставалось, как принять за истину факт существования вампиров. А принявши его, отец Евгений тут же решил действовать. Схватил нагрудный крест, лежавший на столе, и, подняв его, произнес:

—Во имя Отца, Сына и Свя…

—Заткнись?— крикнула Вельда.— Не смей даже поминать имя его! Ты— поганый извращенец— также далек от своей веры, как идеи идиота— от смысла!

Виконт улыбнулся этому и произнес:

—Не расстраивайся, дорогая, он больше не будет так говорить. Правда?— он посмотрел в глаза отцу Евгению.— Он вообще больше ничего не скажет, как и не нагрешит.

Вампир приблизился к столу, безо всякого ключа открыл ящик и вынул дневник грехопадения. Святой отец попытался ухватиться за тетрадь, но Виконт, как и всякий оживший мертвец, обладал недюжинной силой. Он легонько размахнулся и врезал по лицу святого отца тыльной стороной ладони. Тот свалился со стулом на пол. Вельда стала обходить стол с другой стороны. Отец Евгений попятился к дивану, но дальше пути уже не было. Виконт засунул тетрадь себе за пазуху со словами:

—Пригодится для истории.

Из правого кармана он вытащил медицинский скальпель, покрытый пятнами засохшей крови.

Из горла святого отца вырвался непонятный звук. Оба вампира стали надвигаться на него. Евгений закричал, удивившись громкости собственного крика.

—Твою мать!— выругалась Вельда, потирая левое ухо, пострадавшее больше всего от возгласа святого отца.— Совсем обезумел?! Твой крик слышат разве что мыши и клопы, не успевшие покинуть срамную комнату. Охрана вся спит.

А Виконт повторил свой излюбленный трюк. Он разорвал рукав смокинга, выдернул манжет и бросил на пол. Скальпелем полосонул по венам. Брызнула кровь. Вельда немедленно припала к запястью де ла Вурда и, причмокивая, стала сосать. Святой отец огромными от ужаса глазами смотрел на виконтову рожу, светящуюся от удовольствия. Наконец Вельда оторвалась от руки Виконта и повернулась к священнику. С ее губ стекала кровь, капая на сутану.