Сны золотые - Баймухаметов Сергей Темирбулатович. Страница 28

сорок три года. Когда меня рожали, он точно уже сидел на игле. Наверно, поэтому я такой...

не очень из себя, небольшой. Кругом все такие мордовороты, а я им по плечо.

У отца цирроз печени, и теперь ему нельзя колоться маком. Я его перевел на первинтин, приношу ему изредка, подогреваю. Но ему много не надо, он у меня странный, ему все

удивляются. Уже на последнем витке, наверно. Он может год не колоться, но зато потом как

начнет - за две недели в дурдоме оказывается. Он там уже раз двадцать побывал. Так что я

его теперь контролирую, отмеряю дозу.

Но какой бы он сейчас ни был, а дело еще держит в руках. Он у меня не то чтобы из рабочих, а

что-то вроде... Короче, у него такое место, что многие в нем нуждаются. Короче, бизнес у него

на кладбище, в похоронном деле. Так что семью он давно обеспечил, мать не работает. Мы с

дружком один сезон у отца отпахали, так чуть на машину не заработали.

Раз отец кололся, то я знал всех его друзей, с детства с ними крутился. Никто из них мне не

предлагал, отец убил бы того. Но я с детства знал, что они ловят кайф. До сих пор сам

удивляюсь, почему раньше не начал. Наверно, матери боялся. Или жалел. Сколько помню

себя, она всегда плакала. А сейчас - тем более. Но что она может сделать с нами? Плачет...

Ну вот, пришел день, когда я решил, что надо попробовать. До сих пор удивляюсь. Вообще-то

я не заводила, мне проще с кем-нибудь в компании куда угодно пойти, но тут сам, один, решил и сделал. Поехал на квартиру, где варят, я знал ее, отдал деньги, меня укололи. На

следующий день привел туда своего дружка.

Смешно вспоминать, как мы начинали. Набрали пузырьков с винтом и закрылись на моей

квартире. У меня своя квартира - однокомнатная, отцовская, а отец с матерью живет. Был у

нас двадцатикубовый баян, шприц без делений, и тупая игла «восьмерка». Не знаем, куда

колоть, не умеем, под кожу раствор загоняем - все руки до плеч были опухшие.

Потом научились, с другими наркоманами познакомились, с компаниями. Ну это быстро

делается, все друг друга знаем. Там я первый раз ее и увидел. Олю.

Она сама ко мне подошла. Я бы сам ни за что. А она подошла и стала говорить о чем-то.

Веселая, красивая. Шестнадцать лет только исполнилось. Там были такие парни, под потолок, и кидалы были, совсем крутые. А она меня выбрала. Так я первый раз в жизни влюбился. Ну

не первый, в школе тоже было, но по-настоящему - первый раз. Встречал, провожал, цветы

покупал. Она говорила, что любит. И я говорил. Верил. Я наивный: если говорят - верю. И

никого не слушал.

А в той компании был парень, который раньше с ней ходил. Он ко мне никакой злобы не

имел, что я отбил. Да я ведь и не отбивал, она сама выбрала и подошла. Так вот, тот парень

говорил мне: да ты что за ней так, с цветами, она не стоит того, она с барыгой трахается. Я не

верил. Но потихоньку стал задумываться, вспоминать, что барыга тот мне как-то странно

улыбается, все с какими-то намеками подходит, с поучениями: мол, никому не верь, не

доверяй даже самым близким...

А парень тот все напирает, говорит: а почему она за винтом все время одна ездит, без

компании? И правда, странно. Она одна, как бы сама по себе. Колемся вместе, живем вместе, а

за своей порцией винта она ездит одна. Все время одна.

Тогда мы с дружком решили ее подкараулить. У дома барыги устроили засаду: знали, когда

она к нему поедет. Вошла она туда - и пропала. Нет и нет. Нет и нет. А сколько времени надо, чтобы отдать деньги и винт получить, если по-хорошему-то? В общем, все мне стало ясно. Я

рвусь туда, душа из груди выскакивает, а дружок меня держит, говорит: ну что ты там

сделаешь, да не откроют тебе, да барыга тебя прибьет... Три часа прошло - выходит она. Я

уже перегорел почти, одна тоска осталась. Подхожу к ней, а по ней же все видно, чем

занималась, да еще под винтом... Что ж ты, говорю, у нас же любовь была, я ж тебе верил, как

себе...

Вот так и кончилась моя любовь с Олей. Ей тогда шестнадцать лет было. Мне семнадцать, а ей

шестнадцать.

У меня с той измены кукушка поехала, еле-еле выкарабкался. За всю жизнь у меня не было

такого, такой... Мы с дружком заперлись тогда у меня на квартире и весь месяц - никуда.

Только денег занять, взять винта , на такси и снова вмазывать. Два раза кукушка ехала, чуть

было в психушку не отвезли . Во мне веса-то шестьдесят пять килограммов, а за тот сентябрь я

похудел на двадцать пять килограммов. Мать меня еле-еле откачала.

Я думал, что любовь у нас будет. Хотел, чтобы она бросила колоться. Мне за нее очень больно

было. Я же смотрел, видел там двадцатилетних девушек, наркоманок. Которые уже как

старухи. Беззубые, страшные, волосы клочьями вылезают. И мне больно было, что и она

такой же станет. Думал, любовь будет, думал, она бросит.

А мне говорили потом: мол, ничего удивительного, ты скоро привыкнешь к изменам, к

обману. Мол, тут у нас другие правила, тут про честь, любовь и тому подобное надо забыть и

не вспоминать никогда. И когда они говорили мне так, я вспомнил другое время, когда мы с

дружком заработали и весь шкаф у меня на кухне забили водкой. Друзей было много, но вот

все выпили, все деньги потратили, и вокруг в один момент никого не оказалось. Так что

правильно они говорят: надо привыкать. А это тяжело.

Я помню день, уже после того, когда мне очень худо было. Денег нет, винта нет. Звоню

друзьям, а все куда-то поразъехались. Ну никого, никого! Дозвонился до одной девчонки, говорю ей: вмазаться хочу. А она сидит у телефона, сама вмазанная, и смеется в телефон, смеется, меня не слышит и не слушает. А мне так плохо. Тут еще отец возник. Видит, что я

совсем плохой, обматерил меня и ушел. А я не знаю, что делать. Решил повеситься. Искал-

искал по квартире веревку - не нашел. И тут мой дружок приходит. Он без ничего, без винта

, просто пришел. Так я все равно смотрел на него, как на Иисуса Христа. Он просто пришел. А

все куда-то пропали, никому и не нужен стал.

У меня за год, что я прокололся, память пропала. Не я, а дружок мой стал замечать, что ко мне

приезжают люди и говорят: что же ты, назначил встречу, а сам не приехал. А я не помню, ничего не помню. Тогда дружок мой стал записывать, с кем и о чем я договариваюсь.

Я к тому времени в компаниях встречался со многими, с кидалами, с теми, кто на себя

работает. То есть не на то, чтобы вмазаться, а еще и капитал имеет. Они меня пристраивали на

работу, по наперсткам, то, другое. А я уже не могу, забываю. Кидалы мне говорят: да ты что, если так, то бросай, идиотом же станешь совсем. Они могут, значит, у них сила есть, а мне все

равно.

А в больницу я попал с ментами, не по своей воле. У нас одна знакомая есть, девчонка, которая лечилась и вышла. А мама ее знает: если кругом будут те же друзья, то бесполезно, все равно начнет колоться. И она решила всех нас пересажать, отправить по больницам.

Звонит мне, говорят: приходи. Я пришел, а она мне заявляет: мол, отсюда не выйдешь, если

не согласишься сейчас поехать вместе с ней в поликлинику и взять направление. А нет - так

сейчас милицию вызовем. Деваться мне некуда, поехал с ней, взял направление, положил его

в паспорт. И поехал не в больницу, конечно, а по своим делам, к себе. У нас назначено было

зависнуть на моей квартире. Но она, мама, тоже соображает, уже позвонила ментам, и они

нагрянули ко мне на квартиру, всех сразу накрыли. Мне говорят: ваш паспорт. Я даю, а там

направление. Ну раз так, то меня сразу сюда. А остальных... в общем, накрыли.

Ко мне недавно приходили друзья, обещали завтра принести винта, подогреть меня