Измена. Не могу простить (СИ) - Ланц Лика. Страница 3

Я держусь из последних сил, а потом срываюсь вниз и лечу, парю над сознанием. Мне не страшно. Мои пальцы переплетены с пальцами Андрея. Он держит меня, а поэтому это не полёт в одиночестве, а вместе с ним. Он рядом, он со мной и во мне.

Полное растворение, невероятной силы разрядка, когда знаешь: ты не одна, вместе с ним, на одном дыхании, в едином порыве.

Это так прекрасно, что из горла вырываются не стоны, а рыдания. Слёзы обжигают щёки. Это слёзы восторга, а не боли и горечи. Это слёзы счастья — кратковременного, как вспышка молнии, что ослепляет, а затем приходит тревожный рокот грома.

— Надеюсь, ты предохраняешься, — с небес на землю. Лбом о твердь с разбегу. — Кажется, мы немного забылись.

Ледяная прорубь. Кирпич на голову. Удар кулаком в лицо.

Лучше бы он помолчал ещё хоть несколько минут, позволяя мне побыть чуть-чуть счастливой.

— Не волнуйся, — подарила Андрею ещё одну улыбку, — от осинки не родятся апельсинки.

— Да или нет? — о, этот знакомый взгляд из подо лба! Эти сурово сжатые губы, нахмуренные брови! И ослиное упрямство на лице.

— Что изменится, если я скажу то, что ты хочешь услышать? Скажу «да», ты успокоишься? Скажу «нет», потянешь меня за тестами на беременность, а потом в клинику?

— Не выводи меня. Я задал очень простой вопрос.

— Не будь занудой, Андрей. Я тоже задала вопросы, на которые ты ни бе ни ме ни кукареку не сказал.

Он уже открыл рот, чтобы разразиться тирадой, но тут в дверь позвонили.

У меня не бывает гостей. Я одиночка. Друзей нет, подруга одна. И только она может трезвонить. Ну, разве что соседи возмущены тем, что только что творилось у меня в квартире. Но это вряд ли.

— Чёрт, — ругнулась я и молниеносно натянула на себя халатик. Затем заглянула в сумку, достала телефон. Точно. Пропущенные от Ани. А я тут… увлеклась.

— Прости, — Аня всегда очень тактичная. И, наверное, в другое время не стала бы заходить. — У меня очень мало времени, — покаялась она.

Сотников в это время скакал по комнате, пытаясь натянуть на себя джинсы.

Ну, собственно, даже если б мы были полностью одеты, по нам сразу видно, что мы тут не чай пили и не беседы чинные вели.

Она догадывалась. Но я никогда не рассказывала ей, что когда-то мы с её братом… Эх, да какая разница? Все взрослые люди. Можно уже не прятаться. Случилось и случилось. Застала и застала. Она всё же сестра, а не невеста, которая ждёт Андрюшеньку дома.

— Увези меня домой, — попросила Аня тихо, и Сотников замер. Так и остался в одной штанине.

— Что-то случилось, Ань? — собранный, серьёзный, готовый Аньку грудью заслонить.

Он всегда был очень ответственным. Ну, там, где дело касалось семьи и младшей сестры. А на мне просто сбой системы произошёл, где-то клеммы не сошлись. Так тоже бывает.

— И да. И нет. Я хочу домой. А по дороге я всё тебе расскажу. Пожалуйста. Ты мне нужен. Я бы и без тебя… но лучше с тобой.

— Я твоего Майского убью! — Сотников вообще-то очень сдержанный, но если его рвёт, то лучше пригнуться, чтобы ненароком не зацепило.

— Уже нет никакого Майского. Я снова Сотникова, Андрюш. Так что… всё остальное мы обсудим потом, ладно?

Он обернулся ко мне. Всё те же сведённые хмурые брови. Взгляд, что может ранить. Но я выдержала его. Для меня тоже семь лет даром не прошли. Я научилась выдерживать атаки и не таких, как Сотников.

— Маш, мы не договорили, — произнёс он с угрозой.

Я только глаза закатила и руками развела. При сестре он не станет сусолить свой очень простой вопрос. А мне это и на руку. Сейчас всё же важнее Аня и её состояние. Она меня тревожила. Душа не на месте.

— Ты хорошо подумала, Ань? Глупостей не делай, а?

Я всё же не хотела, чтобы она уезжала. Убегала, как я когда-то. Все эти побеги — чушь.

— Мы с сестрой сами разберёмся, — процедил сквозь зубы Андрей. — И с тобой тоже. Но потом. Позже. Мы не договорили.

По спине пробежал холодок. Но не страха — предчувствия и предвкушения.

Он вернётся. Я знала это точно. И… радовалась, конечно. Потому что не могла от него отказаться. Тогда — да. Сейчас — нет.

— Ехай[1] уже, справедливый ангел мести, — фыркнула я. — Договорим. Может быть.

— Не может быть, а точно.

— Точно, не точно… ты не швейцарские часы!

— А ты… Ладно, не сейчас.

Теперь он одевался быстро, по-армейски чётко. И джинсы налезли, и рубашку на все пуговицы застегнул ловко.

Я провожала их с грустью. Смотрела вслед и просила у того, кто выше, чтобы каждый из них был счастлив.

Для себя лишь ничего не просила. Не стоит. Таким, как я, счастья не положено. Или не отмерено. Но думать об этом не хотелось совершенно.

_____________________________________________

[1] Автор в курсе, что такого слова не существует. Правильно: поезжай. Но это речь героини, словно сказано с сарказмом, поэтому я позволила себе нарушить нормы языка) Иногда я себе это позволяю, как и употребление в книге просторечных и грубо-просторечных слов)

Глава 4

Я мерила шагами квартиру. Не металась, не билась головой о стену. Но, охватывая себя руками, будто мёрзла, чувствовала дрожь.

Я полна им до сих пор. Здесь его запах поселился — быстро, и жаль, что ненадолго.

Я теперь буду обожать диван, на котором мы любили друг друга, буду ходить и касаться пальцами тех мест, где, как мне кажется, прошлись его руки…

Это ненадолго, я знаю, но пока всё свежо, могу себе позволить маленькие слабости. Их у меня до смешного мало.

Девочка из плохой семьи привыкла довольствоваться малым. Может, поэтому я сейчас не очень возмущена, что и мужчину, который въелся под кожу, засел занозой в сердце, я разделила с другой. С той, что гораздо счастливее меня и выйдет за него замуж.

Я помню всё, до мельчайших подробностей. Может, это особенность моей памяти, а может, потому что у сердца и души гораздо больше потайных ящичков, чтобы хранить эмоции и воспоминания.

У меня, как в кино: монтаж. Между жизнью ДО и ПОСЛЕ — чёткая линия.

Я плохо помню, что было до моих одиннадцати лет. Я не помню отца, хоть он у меня был. Ничего не отзывается. А ведь он ушёл, когда мне было около семи, значит хоть что-то должно было бы остаться.

Зато вспышками отпечаталось, что мать начала пить, приходила в беспамятстве. И всё казалось: пройдёт, выровняется, она очнётся.

Она и очнулась в итоге. Но только лишь затем, чтобы перекроить нашу жизнь на свой лад и вкус.

Мама вышла замуж. Мне было десять. Я уже тогда была заброшенным ребёнком с вечно голодными глазами, плохо одетая, беспризорная.

Я шлялась по улицам, когда дети моего возраста мирно спят в постельках или смотрят мультики.

Я плохо училась, потому что до меня никому не было дела.

Я рано повзрослела, потому что приходилось хоть как-то держать на плаву наше с матерью жильё. Я познавала этапы взросления слишком рано: училась стирать, готовить что-то нехитрое, потому что мать не заботилась об этом совершенно.

Я не помню, какой мы были семьёй, когда с нами жил отец. Но, может, поэтому он мать и бросил, что она не умела? Не хотела? Я только точно знаю: она не употребляла тогда совершенно. Что-то такое светлое осталось в душе, что пахло свежим хлебом, смехом, чистыми простынями и сытым урчанием холодильника. Кажется, мы любили собираться на кухне. И, кажется, мать неплохо готовила…

Куда всё это исчезло? И как за короткий срок она превратилась в совершенно другую женщину?

Появление в доме тогда ещё не отчима я тоже помнила. Чужой запах. Огромная гора мускулов.

Он, наверное, был по-своему красив. Какой-то дикой первобытной красотой. Эдакий самец, бык-производитель, чемпион. Правда, арены ему не хватило, а поэтому он оказался в роли непризнанного гения где-то на задворках жизни.

Чуть моложе матери, он был не совсем пропащим как бы, и не понятно, что их связало. Возможно, всё та же пагубная привычка: отчим не дурак был выпить, но не до беспамятства, не до потери пульса. И мать с ним стала другой.