Иванов и Рабинович, или «Ай гоу ту Хайфа!» - Кунин Владимир Владимирович. Страница 7

— Значит отъезжанты, уверенно сказал старик. Так сказать представители новой и самой мощной волны эмиграции!

Арон и Вася тревожно переглянулись. Старик рассмеялся.

— Нам бы с кем-нибудь из начальства поговорить. Можно пройти? — спросил Вася.

— Конечно, можно! — воскликнул старик и начал вязать следующий ряд. Ничего у нас тут секретного нет! Правда, и начальства нет. Как они говорят, все «уехамши» в спорткомитет. Может, я смогу чем-нибудь вам помочь?

Арон раздраженно отвернулся. Вася вежливо спросил:

— А вы, извиняюсь, кто будете?

— А я, извиняюсь, буду самым главным человеком в Российской империи, ребятки! Я — сторож. И пока Россия — родина заборов, запретов и запрещений, не упразднит всю свою чудовищную систему контрольно-пропускных пунктов, проходных с пенсионерами ВОХРа и не устранит прописку по месту жительства, я — сторож, есть и буду самой всесильной фигурой «от Москвы до самых до окраин, с Южных гор до Северных морей…» Вот так-то, ребятки!

— А президент уже не в счет? — ехидно спросил Арон.

— Конечно! — убежденно заявил сторож. Президент в нашей стране — это же седло на корове! Искусственное образование, порожденное отчаянной тоской по хозяину с плеткой. А мы, сторожа, — явление естественное, органическое, уходящее в глубь истории государства Российского! Мы и родом древнее, и решения принимаем куда более самостоятельные, чем ваш президент!..

— Арон! Нам, кажется, жутко повезло… — и Вася первым протянул сторожу руку: — Рабинович Василий. А это мой друг Арон Иванов.

— Муравич Марксен Иванович, — представился сторож.

Спустя день они втроем стояли на территории заброшенной военно-спортивной базы, где все было в таком запустении, словно сюда уже сто лет не ступала нога человека.

Перед глазами обескураженных Арона и Васи из земли наполовину торчало какое-то огромное полусгнившее деревянное судно, сквозь которое прорастали пыльные травы, и чахлый кустарник.

— Яхта когда-то была превосходной! — говорил Марксен Иванович. Название — «Опричник», длина — семнадцать метров, ширина — три и одна десятая, осадка — метр девяносто, водоизмещение — двенадцать тонн. Построена в тридцать седьмом году. Я на ней еще до войны юнгой плавал. После демобилизации, в пятьдесят шестом — капитаном, в Бремерхаффене, в Глазго… Она весь мир обошла. Помню, в Амстердаме…

— Погоди, Марксен Иванович, — прервал его Арон, — но ведь это уже не яхта… Это уже дрова!

— Дрова. Но, во-первых, это дрова натурального красного дерева, а во-вторых, это дрова — пока за них не возьмутся реставраторы, твердо проговорил Муравич. — Вам сейчас самое главное попытаться приобрести эту штуку.

Еще через некоторое время «Москвич» Арона стоял на территории этой базы возле полуразвалившегося щитового барака, на дверях которого было написано: «Дирекция».

В небольшом кабинетике Вася передавал директору бумажку с печатями:

— Вот банковское поручение на пять тысяч рублей на ваш расчетный счет. Все совершенно официально…

— И правильно! — с чувством сказал кругленький директор базы. — Только официально! Упаси нас Бог!.. А я вам совершенно официальный актик… Прошу внимания!

Директор показал Василию и Арону большой лист, тоже с печатями и штампами:

— Читаем… Чтобы потом никаких неясностей! Закон — есть закон! «Настоящий акт составлен в том, что яхта класса эЛ — сто, „Опричник“, инвентарный номер такой-то… введенная в эксплуатацию в одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году, корпус деревянный, подлежащая списанию, продана по остаточной стоимости пять тысяч рублей с судовым имуществом…» — А где имущество-то? — недобро спросил Арон.

Директор укоризненно посмотрел на Арона:

— Это такая форма… Положено писать «с судовым имуществом» — мы и пишем «с судовым имуществом» согласно описи, в совместное владение гражданам Рабиновичу Василию Петровичу (директор пожал руку Васе) и Иванову Арону Моисеевичу (директор пожал руку Арону) на основании постановления Президиума Ленинградского областного совета профсоюзов за номером таким-то от такого-то и такого-то… Сверху круглая печать… Видите? Внизу штамп: «Государственная инспекция по маломерным судам… Погашено, бортовой-номер такой-то, подпись, дата…» Распишитесь в приеме!

Вася и Арон расписались. Директор положил руку на все три экземпляра и с выжидательной улыбкой посмотрел на Арона и Васю.

Возникла неловкая пауза.

— Арон Моисеевич… негромко сказал Вася.

— Чего? — спросил Арон.

— «Чего, чего!..»

— А-а-а… Арон, наконец, понял и вытащил из пиджака десять сторублевок. Пересчитал и пододвинул их к директору.

Директор тут же очень ловко сгреб тысячу рублей и протянул Васе и Арону один экземпляр акта:

— Владейте! Катайтесь! Путешествуйте! Очень за вас рад!

— А за себя? — спросил Арон.

— И за себя я тоже очень рад! — мило и благодушно ответил директор. — Я, Арон Моисеевич, всегда очень радуюсь, когда могу хоть чем-нибудь помочь Родине, людям… Вот такой я человек.

Белой ночью, по улицам спящего, пустынного Ленинграда, в объезд разведенных, вздыбленных к небу мостов, двигалась удивительная процессия:

Впереди шел милицейский мотоцикл с проблесковыми мигалками.

Зз ним — КРАЗ-тягач с длиннющим трейлером, на котором в кильблоках были установлены останки «Опричника»…

За трейлером ехал сорокатонный передвижной подъемный кран.

За краном неторопливо трюхал «Москвич» Арона.

Замыкал процессию второй мигающий мотоцикл…

В «Москвиче» Арон рассказывал Марксену Ивановичу:

— …а в ГАИ полковник говорит: «Кто вам позволит вашу сраную яхту через весь город транспортировать?! Тут, кричит, надо особый маршрут движения прокладывать! Особые средства перевозки изыскивать! Пусть исполком назначит специальную комиссию, и если будет их решение, может, и мы разрешим… А может быть, и нет. Хотите — жалуйтесь. Сейчас, говорит, все жалуются. Доигрались, говорит, мать-перемать, в перестройку!» Медленно двигалась процессия. Дивным силуэтом впечатывалась старая яхта в белесо-голубоватое небо ночного Ленинграда…