Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович. Страница 35
«09 авг.» — говорил календарик.
«11 часов 02 минуты» — сообщил циферблат.
«Господи! — подумал Лешка. — Неужели мне осталось жить всего лишь один час?.. Даже меньше».
Он выложил из карманов документы на кухонный столик, чьи-то визитные карточки, клочки бумажек с наспех записанными на ходу какими-то адресами и телефонами и единственную двадцатимарковую купюру.
Вздохнул и собрался было уже выйти из кухни, но остановился и вернулся к столу. Скомкал все визитные карточки, бумажки с телефонами и адресами, зашел в уборную, тщательно разорвал все на мелкие кусочки, ссыпал их в горшок и спустил воду.
Он подумал, что совершенно не нужно, чтобы потом, когда найдут его тело, по этим визиткам и адресам с телефонами ни в чем не повинных людей таскали бы на допросы. Или, еще чего хуже, на опознания…
При этой мысли Лешке неожиданно стало очень зябко, и он надел на себя легкую белую курточку. Подивился тому, что пытается унять озноб и согреться перед ЭТИМ, погасил повсюду свет, вышел на лестничную площадку и аккуратно запер квартиру.
Сел в лифт, спустился под козырек парадного подъезда и бросил ключи в свой же почтовый ящик. Падая, ключи не звякнули о металл. Они глухо стукнулись обо что-то мягкое, бумажное, да так и застряли на середине, не достигнув дна.
Лешка по привычке заглянул в три отверстия на передней стенке ящика и увидел там что-то похожее на письмо и рекламку вновь открытой пиццерии «с доставкой на дом».
Про рекламку он сообразил лишь потому, что вся урна, стоявшая рядом с почтовыми ящиками его подъезда, была забита уже выброшенными красивыми и веселыми желтыми рекламками этой пиццерии.
А вот что за письмо пришло ему — Лешке было наплевать.
К десяти часам вечера большие немецкие города уже спят.
Где-то еще что-то теплится — ночные клубы и клубики, редкие казино, бордели…
Какая-то суетня около «Хауптбанхофа» — Главного вокзала.
Но магазины уже закрыты, в кафе и ресторанчиках убирают испачканные скатерти со столов и тушат свечи…
На всех улицах и переулках дрыхнут автомобили, уткнувшись носами в попы друг другу…
В окнах домов почти нигде уже не видно света — спят мифически «правильные» и «праведные» немцы. Спят…
В одиннадцать исчезают запоздалые прохожие.
Без четверти двенадцать еще может промчаться по городу старый, вдрызг изъезженный «порше» с опущенными боковыми стеклами.
В этой в прошлом самой дорогой, а сейчас — копеечной машине будут сидеть гордые и глуповатые молодые турецкие люди, а из автомобильных динамиков во всю их многоваттную мощь в спящее немецкое небо будут нестись душераздирающие по занудливости очень восточные мелодии.
И старик «порше», и вопящие в ночи турецкие гордецы, и разрушительные звуки, взрывающие сны добропорядочных немцев, — это не разгульное, бьющее через край веселье, а всего лишь унылая и хамская демонстрация восточного презрения к приютившей их западной стране…
И еще: если через какой-нибудь немецкий город будет протекать хоть какая-нибудь речка, а через речку ляжет несколько мостов, соединяющих половинки города, один из них тщеславные жители этого города обязательно назовут «Кайзер-брюкке». Что будет означать — «Королевский мост».
Ну, точно так же, как в Советском Союзе не было городка без улицы Ленина или большого города — без Ленинского проспекта…
Вот именно посередине такого Кайзер-брюкке по-русски поздним вечером, а по немецким понятиям — глубокой ночью, без четверти двенадцать, девятого августа стоял очень-очень одинокий Леша Самошников, еще совсем недавно молодой, талантливый драматический актер, на которого когда-то, говорят, сам Товстоногов глаз положил, а Равенских специально заезжал в Псков — посмотреть, как Алексей Самошников играет горьковского Ваську Пепла.
А вокруг Лешки стояли: его мама Фирочка Самошникова, папа Сергей Алексеевич, бабушка Любовь Абрамовна, младший братишка Толик-Натанчик, почему-то в наручниках и ножных кандалах, мертвый дедушка Натан Моисеевич при всех своих орденах и медалях и покойный дядя Ваня Лепехин…
Ах, как они, и живые и мертвые, плакали, как умоляли Лешку не делать ЭТОГО, как упрашивали подождать хоть немного, в надежде на…
…вот только на что они с Лешкой могли бы надеяться — никто из них не знал.
Лешка горько плакал вместе с ними, отчетливо понимая, что все это наваждение всего лишь его предсмертный бред — что-то вроде прощальной картины последнего акта. И нету на этом мосту вокруг него никого из близких, ни живых, ни мертвых. И стоит он здесь один-одинешенек, и надежды у него нет никакой…
Он прижался грудью к прогретому за день теплому каменному ограждению моста, чуть перегнулся вперед, посмотрел вниз, стараясь разглядеть черную тихую воду вялой городской реки, а воды-то и не увидел.
Не к месту и не ко времени в глазах Лешки вдруг возникла недавно виденная телевизионная хроника — залитый светом нью-йоркский ночной Манхэттен. А в мозгу, уж совсем некстати, просквозила склочная мыслишка — как плохо и патологически экономно освещены немецкие города! Поярче был бы этот фонарь, под которым стоит сейчас Лешка, можно было бы и воду внизу разглядеть. А так неизвестно — есть она там или нет… Может быть, я сейчас туда брошусь и не утону, а только разобьюсь…
Господи?.. Да какая разница?! О чем это я?!
Лешка решительно выпрямился и неожиданно увидел некое движение с левой и правой набережных к середине моста.
С левой на мост медленно въезжала полицейская патрульная машина, сверкая синими проблесковыми мигалками, а с правой к Лешке мчался какой-то мальчишка, истошно вопя на бегу:
— Вечерние новости! «Абендвельт»!!! «Абендвельт»!.. Последние вечерние новости! Только в «Абендвельте» последние новости!..
Причем мальчишка явно старался опередить полицейский автомобиль и первым доскакать до Лешки! Наверное, он видел в Лешке своего единственного и последнего покупателя.
«Странно… — подумал Лешка. — Я и не знал, что здесь есть мальчишки-газетчики…»
На мгновение ему показалось, что маленький продавец вечерних газет не бежит к нему, а слегка летит в нескольких сантиметрах от поверхности моста. Причудится же такое!
Но больше всего Лешку беспокоила полицейская машина.
Не хватает еще, чтобы его спасала полиция! Или просто забрала бы его в участок. Что вполне вероятно: ночь, иностранец, почти не говорящий по-немецки, документов нету… Пока установят личность, пока все выяснят, пока отпустят, а там и решение расстаться с жизнью одним махом испарится, сменится унизительной трусостью и…
Маленький продавец вечерних газет неожиданно оказался совсем рядом. Наверное, Лешка слишком засмотрелся на приближающуюся полицейскую машину.
Этот голубоглазый и светловолосый мальчишка лет двенадцати-тринадцати с рюкзачком за спиной даже не запыхался!
«Как наш Толик-Натанчик…» — успел подумать Лешка.
Но мальчишка уже сунул ему в руку газету, а Лешка машинально полез в карман куртки за мелочью.
— Спасибо, не нужно! — счастливо улыбнулся ему голубоглазый пацан и помчался куда-то своим странным, парящим бегом, почти не касаясь земли…
И только тут до Лешки дошло (или показалось?..), что мальчишка-газетчик поблагодарил его по-русски…
А полицейская машина медленно приближалась.
Для того чтобы не вызвать лишних вопросов и подозрений, Лешка развернул газету и сделал вид, что просматривает последние вечерние известия ушедшего дня.
Ну, может же человек читать газету под одним из слабеньких фонарей, украшающих самый известный мост в городе — Кайзер-брюкке? Ну, не спится человеку, вот он и вышел пройтись по мосту с газеткой…
И вдруг!
Первая же страница вечерней газеты «Абенд-вельт», выходящей обычно во второй половине дня, часам к шести, действительно привлекла Лешкино внимание.
ЭТО БЫЛА ЗАВТРАШНЯЯ ГАЗЕТА!!! И датирована она была ЗАВТРАШНИМ числом — «10 АВГУСТА. СУББОТА»!!!
Под слабым светом фонаря Лешка вгляделся в циферблат своих часов и календарик.