Ночь с Ангелом - Кунин Владимир Владимирович. Страница 51

— Ага… Понятно, — сказал я, прихлебывая остывший чай. — Но этого прикосновения мне оказалось вполне достаточно.

— Я так и думал, — кивнул мне Ангел. — На чем мы остановились?

— Вы сказали, что Зайца даже затошнило от страха, но… И тут влез я.

— Ясно! Будете дальше слушать или передохнёте?

— Я весь внимание.

… Однако впереди Зайца шли такие прелестные ножки, что Заяц подавил в себе мучительное состояние испуга от возможной встречи с Толиком Самошниковым и решительно окликнул Лидочку:

— Эй, Петрова!

Лидочка словно ждала этого окрика. Остановилась, повернулась к Зайцу, сказала насмешливо:

— Вот и ладушки!.. А то я все думаю — чего это Заяц от самого метро за мной плетется? Может, чего сказать хочет?

Заяц подошел к ней. В холодном воздухе почувствовал тонкий аромат взрослых, женских духов, которые ко дню рождения Лидочке подарила Эсфирь Анатольевна.

Потянул Заяц носом, блаженно прикрыл глаза и, не скрывая своего восхищения, сказал фразу, исполненную глубочайшего и многогранного смысла:

— Ну, ты даешь, Петрова!

На что Лидочка приветливо улыбнулась Зайцу и тут же ответила:

— Но не всем.

Начиная с пятого класса у девчонок это была «школьно-домашняя» заготовочка, но действовала она на мальчишек безотказно!

Заяц заржал, придал голосу искусственную хрипотцу, эту обязательную блатнячковую детальку, и спросил с ухмылочкой:

— Ну а мне?

Лидочка подавила приступ отвращения, зачем-то еще приветливее включилась в игру. Не понимала — зачем, но откуда-то знала: «Сейчас так нужно!..»

Заяц шикарным жестом достал из кармана пачку «ВТ» и зажигалку:

— Аида за киоск, покурим.

— Бросила, — сказала Лидочка.

— Давно? — весело спросил Заяц.

— Четырнадцатый год уж пошел.

Заяц осмыслил шуточку, рассмеялся шагов через десять:

— Ну, давай, я покурю в затишке. Побазарим…

— Некогда, Заяц, некогда, домой пора.

— Чего ты все Заяц и Заяц?.. Я же — Митя.

— Ну, Митя, — согласилась Лидочка. — Какая разница, Заяц?

— Я провожу?

— Проводи, черт с тобой.

Заяц почти уверовал в успех своего будущего полового предприятия и подумал: «Недельку сам ее буду дрючить, а потом соберу пацанов, и на „хор“ пустим. То-то Самоха обрадуется, когда узнает, как его сучку в очередь драли!..»

Дошли до Лидочкиного дома, остановились у подъезда. На лестницу Лидочка Зайца не пустила.

— Отец выйдет — никому мало не будет, — сказала Лидочка, точно зная, что отец сегодня до утра не вернется домой.

— А ты откуда так поздно? — спросил Заяц.

— С Васильевского. Из больницы, — устало проговорила Лидочка. — Ты разве ничего не знаешь про Самошниковых? Брат не говорил?

— Чего-то слышал… — У Зайца даже спина похолодела. — Но меня в это время в городе не было. Я ничего не знаю…

«ОН УБИЛ!!!» — вдруг промелькнуло в голове у Лидочки.

Заяц раздергался, снова достал сигареты. Нервно прикурил от зажигалки, и вот тут, при свете грязной, слабенькой лампочки, висящей под козырьком подъезда, Лидочка увидела на правой руке Зайца, на среднем пальце, хорошо знакомый ей толстый некрасивый золотой перстень!..

Тот самый перстень, который месяц тому назад еще живая, не убитая Любовь Абрамовна показывала Лидочке и рассказывала о нем грустную семейную историю. Историю именно этого толстого золотого не очень красивого кольца…

Внутри у Лидочки все затряслось, задребезжало, истошный крик буквально рвался у нее из груди, но она с величайшей мукой сдержала себя, потрясенно покачала головой и мягко взяла правую руку Зайца в свои теплые ладони.

Подняла руку Зайца с кольцом к несильному свету лампочки, освещавшей подъезд, сказала медленно, распевно:

— Ну ты и крутой, Заяц… Ах ты ж Заяц, Заяц… Ну, крутизна!.. Так ты, говоришь, — Митя?.. Да?

— Ага, — подтвердил Заяц.

И все разглядывала и разглядывала Лидочка этот перстень на среднем пальце Заячьей правой руки… И все пыталась представить себе — как этот Заяц убивал Сергея Алексеевича и Любовь Абрамовну.

— Нравится? — тщеславно спросил Заяц.

Лидочка перевела дух, с трудом выговорила:

— О… О… очень!..

Близость Лидочки и запах ее взрослых духов сводили Зайца с ума! Такого с ним еще никогда не было… Интересно, Самоха уже сломал ей целку или он, Заяц, будет у нее первым?..

Он воровато оглянулся вокруг, никого не увидел и притиснул Лидочку к стенке. Задышал ей в лицо табаком и портвейном:

— Будешь со мной — все твое будет!..

— Буду, — словно эхо, шепотом откликнулась Лидочка. — А где?

— Не боись, завтра придумаем…

Он уже чувствовал тугие Лидочкины бедра, через куртку мял ее грудь левой рукой, а правой хотел было залезть ей под юбку, но Лидочка так и не выпустила из своих рук его пальцев, средний из которых был так великолепно украшен толстым золотым перстнем!

— Ах какой ты крутой, Заяц… — шептала Лидочка. — Ты не думай — где… Приходи завтра на Гжатскую, в десять вечера… В гаражи. Я тебя там буду ждать… Папа все равно нашу тачку продал, и гараж пустой. Хорошо?

— Нет вопросов!.. — прохрипел Заяц.

— Только приходи вот так же, как сейчас… — прошептала Лидочка Зайцу и осторожно высвободилась из его объятий.

— Это как? — не понял Заяц.

А Лидочка все никак не могла выпустить правую руку Зайца!

— Ну, вот как сейчас — с этим колечком… Оно тебе так идет! Ты с ним такой крутой… Мужчина. Только никому… Слышишь? Никому! А то все испортишь…

— Об чем базар, Петрова?! Сукой буду… Век свободы не видать, в натуре!..

— Слушай, как тебя… Митя! По тебе, наверное, все девчонки с Гражданки сохнут? — Лидочка даже улыбнулась кокетливо и наконец выпустила руку Зайца.

— Есть маленько! — польщенно соврал Заяц.

— Так вот, Митя-Заяц. — Лидочка набрала код замка своего подъезда. — Попрощайся с ними. Теперь я к тебе больше никого не подпущу…

— А мне, кроме тебя, никто и не нужен! — искренне воскликнул Заяц.

— Ну, вот и ладушки, — почти спокойно сказала Лидочка. — Завтра в десять, на Гжатской. Гараж номер шестьдесят четыре. Не опаздывай. И чтобы — никому!.. Понял?

— Поддачу взять? — деловито спросил Заяц.

— А как же?! — сказала Лидочка. — Не на сухую же… Привет!

И вошла в свой подъезд, оставив на улице ликующего и распаленного Зайца.

— Дай червончик, мамуль. Мне нужно за школьные завтраки в столовку заплатить за две недели вперед, — утром, перед уходом в школу, попросила Лидочка.

— Тихо ты, чучело! Отец только недавно заснул после дежурства, — цыкнула на Лидочку Наталья Кирилловна и выдала Лидочке десять рублей.

Лидочка чмокнула мать в щеку и выскочила из дому.

Но ни о какой школе сегодня не могло быть и речи!

Через десять минут Лидочка уже по-хозяйски открывала пустую, осиротевшую самошниковскую квартиру ключами, которые ей оставила Эсфирь Анатольевна.

В большой комнате Лидочка вывалила на стол из своей спортивной сумки все учебники и тетрадки, карандаши, ручки и аккуратный мешочек со «сменной обувью».

Прошла в бывшую «детскую» и распахнула створки платяного шкафа с «вольной» одеждой Толика-Натанчика…

… А еще спустя три часа, примерно в то время, когда у Лидочки Петровой в школе на Бутлерова должен был начаться четвертый урок…

…в шестидесяти километрах от славного города трех революций Ленинграда, в воспитательной колонии усиленного режима для несовершеннолетних преступников «воспитаннику» Самошникову кто-то тихо шепнул на ухо:

— Вали к «амбразуре». Там твоя приехала…

«Амбразурой» назывался тщательно закамуфлированный лаз под бетонным забором, опоясывающим всю территорию колонии. Скрывался лаз прямо за строящейся часовней.

Толик был бригадиром на этой «стройке века», пользовался высоким расположением и покровительством священника местного прихода — идейного вдохновителя возникновения часовни на этом островке «детских заблудших душ»…

А посему появление там Толика Самохи даже во внеурочное время ни у кого не могло вызвать больших подозрений.