Роковое дерево Книга пятая (ЛП) - Лоухед Стивен Рэй. Страница 14

— Думаю, именно это мы и хотим выяснить, — ответил Кларк.

— Мы можем помочь? — спросил Джанни. — Мы в вашем полном распоряжении, доктор Сеглер.

— Очень хорошо, — кивнул директор — Но надо дождаться завершения сессии. У нас есть несколько часов, поэтому предлагаю пойти пообедать и немного отдохнуть. К вечеру вернемся. Вы уже где-то поселились?

— Пока нет, — ответил Кларк. — Найдем какой-нибудь мотель в Сокорро.

— Ни в коем случае! — замотал головой Сеглер. — Вы мне нужны здесь. Линда будет рада вас видеть. Сегодня вечером она готовит говядину на гриле, конечно, ей хотелось бы, чтобы кто-то оценил ее труды. Главное — не заснуть раньше. Это и к вам относится.

— Необходимость сна временами склонны переоценивать.

— Это, конечно, так, — Сеглер рассмеялся. — Но лучше поговорим об этом на следующей неделе.

ГЛАВА 9, в которой презрение порождает конфронтацию

Берли услышал уже знакомый металлический звон из подземного коридора, и застонал. Должно быть, сегодня среда, подумал он. Базарный день: день, когда этот чертов немецкий булочник закупает на площади еду и тащит им. Глупость сплошная! Его действия не имеют никакого смысла, если только у проклятого пекаря нет какого-то тайного коварного замысла (а Берли упорно придерживался этой точки зрения). Доказать он ничего не мог, поскольку ни разу не уловил даже малейшего намека на лукавство со стороны Стиффлбима. Впрочем, это неважно. Он презирал булочника, а никаких других доказательств ему и не требовалось.

Через мгновение он услышал шарканье кожаных ботинок по влажному камню за дверью и, понял, что почему-то задержал дыхание в ожидании клацанья замка. Он выдохнул и откинулся на заплесневелую каменную стену темницы. Закрыл глаза и стал ждать, когда опять начнется унижение.

Месть, расправа, возмездие — эти мотивы граф мог понять. Булочник решил отомстить за жестокое избиение, это вполне естественно. Берли так и поступил бы на его месте. Иногда берлимены заговаривали о том, что поступки Энгелберта могут объясняться тем, что он верующий человек, и считает, что его Иисус поступил бы также. Однако сам этот Иисус, в которого так верил пекарь, умер, проповедуя любовь ко всем, включая своих врагов. Любовь к врагам, по мнению Берли, это явное приглашением стать жертвой всех и каждого, и не в последнюю очередь тех же самых врагов. Разве Иисус не был казнен именно за то, что вещал такую чушь? Нет уж, лучше верить, как это делал Берли, что люди всегда ведут себя так, чтобы удовлетворить какое-то свое основное желание, будь то власть, удовольствие или личная выгода. Следовательно, Энгелберт-пекарь преследовал какую-то свою гнусную цель. Именно для этого он и таскал еду своим мучителям; Берли не сомневался, что его целью было какое-то злодейство, замысленное им против обидчиков. Таков был Берли. И таков был мир.

За дверью камеры послышались голоса, через мгновение щелкнул замок, и дверь со скрипом распахнулась. Неуклюжий придурок постоял в дверях, давая глазам привыкнуть к полумраку камеры. Берли поднял глаза на незваного гостя.

— Опять ты, — произнес он по-немецки. — Всегда ты.

— Да, всегда я, — ответил Энгелберт, входя в камеру. Тюремщик, давно переставший интересоваться этими странными посещениями, вышел и закрыл за собой дверь. — Сегодня у меня для вас кое-что особенное. Фермеры продают на рынке новую колбасу. Я принес по одному кругу на каждого из вас. — Он снял сумку с плеча, открыл ее и начал копаться внутри. При этом ненависть Берли вспыхнула с новой силой. Чувство было настолько сильным, что Берли подумал, как бы его не вырвало.

— Меня тошнит от твоего присутствия, — сказал Берли хриплым сдавленным голосом. — Меня тошнит от одного твоего вида.

— Может, и так, — равнодушно согласился Энгелберт, — но если меня не будет, вам будет еще хуже. Я думаю, так.

Тав, единственный из людей Берли, который хоть немного говорил по-немецки, ухмыльнулся. Берли резко обернулся к нему.

— Думаешь, это смешно?

— Нет, босс, — ответил Тав, сразу посерьезнев. — Но зачем на него наезжать? Хочешь его прогнать?

— Точно, босс, — согласился Кон. — Если бы не булочник, мы бы уже сдохли тут от голода. Этот здоровенный болван — единственная причина, по которой мы до сих пор живы.

— Это жизнь, по-твоему! — рявкнул Берли.

— Полегче, босс, — сказал Кон, поднимая руки. — Я не имел в виду ничего такого.

Берли пристально оглядел своих приспешников. В другом конце камеры Декс и Мэл выбрались из своих гнезд; эти двое ничего не сказали, но по выражениям их лиц было ясно, что они разделяют чувства своих товарищей.

Тем временем Этцель вытащил из сумки колбасу и начал ее раздавать.

— Это тебе, — сказал он, передавая Кону продолговатый сверток. — А это — вам, — вручил каждому его долю провизии.

Берли отказался принять сверток. Подержав колбасу некоторое время на весу, булочник слегка пожал плечами и положил сверток к ногам Его Светлости.

— Думаю, позже ты передумаешь. — Он отвернулся и продолжил разгружать мешок с едой. Свежий хлеб, приплюснутые шарики сыра, несколько пучков моркови и сельдерея, кувшинчики пива, кусочки масла и твердое печенье из кладовой «Гранд Империал». Все это он сложил аккуратной кучкой, а затем объявил: — Лето в этом году выдалось хорошее. Урожай хороший. Скоро у нас будут яблоки и груши, ежевика, овощи и новый сыр. Как смогу, принесу.

— Нет, — сказал ему Берли, выходя вперед. — Больше не приходи. Не хочу я твоей еды… и всяких твоих добрых дел. Слышишь? Вообще ничего от тебя не хочу!

Заслышав возбужденные голоса, ленивый тюремщик приоткрыл дверь и сунул голову в камеру.

— Что тут у вас происходит?

— Пошел вон! — заорал Берли. — Уходи, и чтоб я тебя больше не видел!

Тюремщик шагнул в камеру.

— Этцель, с тобой все в порядке?

— Все нормально, — заверил его Энгелберт. — Я уже ухожу.

Когда он уже подошел к двери, к нему приблизился Тав.

— Не обращайте на него внимания, сэр. Босс есть… как это? Болен, да. Он не то имел в виду.

— Тав! — прикрикнул на него Берли. — Да как ты смеешь извиняться за меня! — Берли шагнул вперед. — Я твой хозяин, собака. Заткни свой поганый рот и отойди от него!

— Босс, он же не виноват. Парень просто пытается нам помочь. — Тав отступил, поднимая руки.

— Полегче, босс. — Кон встал между Берли и Энгелбертом. — Он же ничего такого не имел в виду.

— А ну, на место! — взревел Берли. Он сжал кулак и ударил Кона по голове. Кон отшатнулся. — Ты еще смеешь меня успокаивать?

Ослепленный яростью Берли отбросил с дороги Кона и попытался добраться до Тава. Тюремщик, войдя, грубо отпихнул его в сторону и выпроводил Энгелберта из камеры, а потом быстро захлопнул дверь перед носом Берли.

— Никогда не возвращайся! — неистовствовал Берли. — Слышишь, ты! Никогда!

Шаги удалились по коридору, и Берли, у которого вдруг кончились силы, привалился к двери и сполз на пол. Тав хотел помочь ему встать.

— Отойди от меня, предатель! — прорычал Берли. — Оставь меня в покое. Вы все! Просто оставьте меня в покое!

Позже в тот же день его желание исполнилось. Его людей, его собственных людей перевели в другую часть подземелья. Он услышал, как удаляются их шаги, затем последовал скрип двери и все стихло. Он больше не увидит их.

В последующие дни беспричинная ярость Берли утихла, и в уединенной тишине своей камеры у него было время поразмыслить. Он пришел к выводу, что его гнев оправдан. Это просто реакция на нынешнюю ситуацию. Он долго размышлял об этом, но так и не смог объяснить себе таинственное чувство несправедливости, испытанное им. Это неважно, что было конкретным источником его вспышки, важно общее ощущение несправедливости. Наверное, его обычная терпимость достигла предела, вот он и набросился на несчастного пекаря.

Он удовлетворился этим объяснением и теперь, по крайней мере, мог спокойно спать по ночам. Однако, объяснение оказалось недостаточно надежным, а главное — недолгим. Раздражение утихло, зато на смену ему пришел голод. Он долго сопротивлялся искушению, но в конце концов все-таки пришлось воспользоваться едой, принесенной Этцелем. Пока он грыз хлеб и колбасу, ему пришла в голову мысль, что одной несправедливости маловато для его гнева. Конечно, с ним обошлись несправедливо, но основная причина гнева лежала гораздо глубже.