Кодекс целителя - Соколова Анюта. Страница 13

Успокоившись, Ирвин снова заговорил почти без ошибок.

– Вам известна легенда о появлении одарённых, Мэй? В знак особой милости к людям Богиня послала наделённого даром ребёнка в каждую из частей света. Жители благополучного юга, процветающего востока и благоденствующего запада испугались силы, заключённой в этих детях, и из страха их убили. Лишь на суровом обездоленном севере мальчика с благодарностью приняли и вырастили. За их доброту Богиня подарила им ещё одного, обладающего искусством исцелять недуги. Конечно, это сказка, но только в Гидаре вот уже двести лет рождаются стихийники и целители.

– Мне ближе научное объяснение, данное учёными Киреи. Два века назад на севере Гидории возникла редчайшая мутация, у людей появилась способность воздействовать на потоки рассеянной энергии. Возможно, именно суровый климат Гидара и дал толчок развитию столь невероятного явления.

– Не разрушайте волшебство научными терминами, Мэй, – засмеялся Ирвин, огонёк на его ладони замерцал и истаял. – Совет управителей по сей день спорит со служителями Богини – кем являются одарённые: даром Небес или, как вы сказали, мутацией. Известно одно: кроме способности управлять энергией, во всём остальном мы не отличаемся от остальных людей. Дар передаётся по наследству, и неважно, откуда пара одарённого – из Гидара, Катиза, Огории или Нейсса. Другое дело, что до последнего времени Совет запрещал одарённым покидать пределы Гидара. Моя сестра – первая, кого Гидар отпускает в чужое государство. Это очень важный шаг и для нас, и для Нейсса.

Ирвин посмотрел в окно. Солнце зависло над сумрачными холмами и окрасило золотом их пологие верхушки. Золотые отблески легли на совершенное лицо, подсветили кончики длинных ресниц.

– Мэй, простите, если растревожу душу. Ваши родители… Кем они были? Вы упомянули, что отец торговал со всеми государствами.

– Папа покупал и продавал пряности и специи. Возможно, вам приходилось слышать – Торговый Дом Луерр. Он был известен далеко за пределами Киреи. Мама посвятила себя семье, мне и Лайду.

Запнулась, погрузилась в воспоминания.

– Ещё раз простите, – тихо произнёс Ирвин. – Не стоило напоминать вам о потерях. Но мне хочется узнать о вас всё. О том, как вы жили, о дорогих вам людях.

– Так даже лучше, – я подняла голову. – Пока я их помню, они со мной. Мама, папа, Лайд. Их лица, голоса, восемнадцать счастливых лет. Я верю, что когда-нибудь встречусь с ними в Небесных Чертогах. И не собираюсь их забывать.

– Лайд – ваш брат?

– Да. Лайден был старше меня на шесть лет. Он уже вовсю помогал отцу, много ездил по делам Дома. Умный, заботливый, чуткий. Идеальный старший брат.

– Вот бы Илона хотя бы раз так отозвалась обо мне! – вздохнул Ирвин. – Сестрёнка считает меня слишком занудным и скучным.

– Уверена, она вас просто дразнит. Я тоже подтрунивала над Лайдом – как он старается доказать папе, что уже взрослый и самостоятельный, как избегает вероятных невест. В отместку он звал меня малышкой, а я сердилась. Мама утешала – не переживай, Мэй, ты всегда успеешь повзрослеть.

Ирвин подался вперёд.

– Мэй, восемнадцать счастливых лет – неужели вам всего восемнадцать?!

– Через два месяца исполнится девятнадцать.

– Великая Богиня! – он встряхнул головой. – Я думал, мы ровесники – мне двадцать шесть. Вы такая уравновешенная, зрелая, рассудительная… Илона в восемнадцать в куклы играла!

– Я тоже играла.

Отвернулась, чтобы скрыть волнение. Последнюю куклу в смешной полосатой юбке брат привёз мне из Гидара, вручил со смехом – держи, малышка. Я взяла куклу с собой в Куарр. Через день Лайда не стало.

– В десять лет я мечтал стать военным, как мой отец, – заговорил Ирвин. – Он тогда только что вернулся из Катиза, герой войны, с боевыми наградами. Я бегал за ним хвостиком и канючил – похвастайся своими подвигами! Он или отмалчивался, или отделывался общими фразами. Спустя неделю родители дали торжественный ужин, и хмельной друг отца рассказал. О том, как за секунды исчезают в гидарском огне люди: тело превращается в пепел, а одежда, обувь, украшения невредимые падают на землю. Что потребовалось сжечь лишь один город, чтобы Катиз признал себя побеждённым. Они ходили по этому городу с нетронутыми домами, заглядывали внутрь, видели кучки вещей, которые недавно были людьми. Друга потрясли ошейники на собачьей подстилке – один большой и несколько маленьких, собака и щенки. После этого посещения несколько стихийников, в том числе и мой отец, подали в отставку. Ужин закончился тем, что отец с друзьями напились до беспамятства. А мне стали сниться кошмары. Наш дом, объятый голубым пламенем, горящие отец и мама и потом – их одежда, валяющаяся на полу.

Ирвин помолчал, затем продолжил:

– Кошмары снял Тэйт – его дар прорезался рано. Не представляю, что было бы со мной, Мэй, если бы мои родители сгорели наяву. Я могу лишь восхищаться вашей стойкостью. Вы потеряли родину, дом, семью – и нашли в себе мужество жить дальше.

– То, что вы считаете мужеством, в Орлисе называли бездушием. – Я взглянула в его глаза, прозрачные, словно чистая вода в роднике. – Разве до вас не дошли слухи о кирейке, у которой вместо сердца камень?

– Я не слушаю сплетни, – отмахнулся Ирвин. – О стихийниках тоже болтают гадости, разве что никто не посмеет высказать это одарённому в лицо – чревато последствиями. Расскажите мне о вашем детстве, Мэй. С кем вы дружили, чем увлекались, кто учил вас языкам?

– Вам это правда интересно?

– Ещё как, – улыбнулся он. – А потом я поделюсь своими детскими шалостями. До Кагара два часа, вот увидите, мы приедем добрыми друзьями.

– У меня было очень счастливое детство. – Я повернулась к окну. Солнечный диск резал взгляд, но теперь для слезящихся глаз появилось оправдание. – Любящие родители, заботливый старший брат, множество подруг. Я росла книжным ребёнком, рано научилась читать, однако находила время и для игр. В нашем доме часто жили гости из других стран – друзья и партнёры отца, их жёны, дети, все они говорили на разных языках. Когда ты с рождения слышишь чужую речь, легко запоминаешь слова. Мы с Лайдом даже не замечали, как переходили с одного языка на другой – фраза на нейсском, другая на катизском, третья на гидарском. Восемнадцать лет – словно один чудесный день. Подарки, наряды, развлечения. Папа с мамой не отказывали мне ни в чём, баловали и чересчур оберегали от реального мира. Я хорошо знала языки и древнюю историю, только оказалось, что этого слишком мало, Ирвин. Меня не подготовили к тому, с чем я столкнулась, и выжила я лишь чудом.

***

– Мэй, девочка, проснись! – раздался над ухом голос тёти.

– Ещё полчасика, – сонно протянула я, но она не унималась.

– Вставай, Мэй! Вставай!

Я открыла глаза. Спальню освещал фонарь в руке тёти – стеклянный шарик, внутри которого переливался знаменитый гидарский огонь. Эти светильники не требовали подпитки и никогда не гасли окончательно – достаточно было встряхнуть посильнее, и свет разгорался вновь. Стрелки часов на стене слились в одну вертикальную линию остриём вниз.

– Тётя, половина шестого! Зачем ты меня разбудила?

– Надо уезжать, Мэй, – синие глаза были непривычно суровы.

– Куда? – растерялась я.

– Подальше отсюда. – Тётя кинула на кровать мои тунику и лосины, распахнула шкаф, нагнулась, перебирая обувь. – Сначала в Дао́рр, потом… потом решим. Здесь оставаться опасно.

– Ты что? – рассердилась я. – Какой Даорр? Сегодня приезжают Лайд и папа с мамой!

– Они не приедут, – тётя прятала лицо.

– Почему не приедут? Ты получила письмо?

– Не я, – она вытащила из шкафа ботинки и пальто. – С леттой Арилéйн только что связался сын, он живёт в столичном пригороде… жил. Огория в полночь открыла тоннель и перебросила войска к нашей столице, гидарские стихийники сожгли Лиорр… Да одевайся ж ты, Отрешённого ради!

К тунике я не притронулась.

– Что значит сожгли?

– Тебе не пять лет, Мэйлин. – Тётя выпрямилась. – Ты знаешь о силе гидарского огня. На месте нашей столицы теперь пустой город. Там не повреждён ни один камушек – и не единого живого существа на несколько часов пути вокруг. Мгновенная смерть. Нам в Куарре так не повезёт, нас захватят войска. Возможно, они уже близко. Мне не страшно, я прожила долгую хорошую жизнь, да и не польстится на меня никто. Другое дело ты.