Его искали, а он нашелся (СИ) - Kadavra Avada. Страница 404

Он улыбается, скалит идеальное лицо в экстазе, позволяя отточенной интуиции призванной, в преддверии смерти работающей лучше любого ясновидения, считывать его, словно открытую книгу. Позволяя той вспомнить, вспомнить все те детали, все те разы, когда ее меняли, переделывали по желанию кого-то из Вечных. По воле Императора, его старшего сына, по прихотям временных контролеров или навязанных "друзей", по воле кого угодно, но только не по ее собственной.

София может спасти свою жизнь сейчас - отменить подобную атаку полностью не выйдет, только погасить пламя, а после долго, очень долго заживлять полученные раны, которые никогда не заживут до конца, как не восстановится и сожженное в десятках перерождений самосознание. Но действие того, что применил против нее изверг, закончится куда быстрее, после чего она сама вернется к тому, откуда и начинала, покаянно склонив голову и отбросив все иные мысли, точки зрения, доказательства...

Дева может продолжить удар, будучи уже свободной совершая свой единственный настоящий подвиг, достойный любых легенд и мифов. Пожертвовать всем не по приказу, но по выбору, спасая тысячи тысяч, освобождая терзаемые Похотью души из вечного плена. Это ли не достойный финал, громогласный удар последнего барабана, рев осадных труб? О, будь она такой же, как рвущий свое искаженное Тенью тело тишина, стремящийся, как и все здесь, успеть, ее выбор не был бы очевидным. На то они и Герои, на то они Избраны, чтобы уметь жертвовать даже самими собой ради того, что посчитают правильным.

Но София, маленькая девочка София, призванная и вырванная из родных стен, не познавшая ни дня свободы, лишняя душа, которой не дали расцвести, душа, в которую наплевали и нагадили, осквернили ее чем-то, что хуже предательства, столь же мягким и незримым, как прославляемая тварью Похоть, но таким жестким, рвущим из груди рыдание, жгучим такой обидой, что любое Пламя на ее фоне лишь маленький костерок.

Она знала, что думает тварь, поняла это в один момент, осознала в тот удар сердца, когда они застыли друг против друга, уже почти сойдясь в смертельном клинче. И приняла решение столь же быстро, отточенным в бесчисленных схватках ради чужого блага разумом, исполнила его покорным железной воле телом, впервые не скованным уздой и седлом, что было надето на нее ранее.

София коснулась несопротивляющегося изверга, обжигая его тело еще сильнее, используя его подобно опоре, отталкиваясь и не мешая твари сжечь несколько душ, съеживая расстояние на ее пути на уровне метрики пространства. Чтобы развернуться, бешеным рывком оказываясь ровно напротив уже готового добить тварь и праздновать великую победу Варудо Вечного, смотря на того чистым и ясным взглядом единственно целых на всем теле глаз, игнорируя мучительную агонию жарящегося в таком близком Пламени тела. И если тварь этому взгляду только улыбалась, принимая любой вариант выбора, была готова к тому, что София все-таки решит избавить мир от того, что считала мерзостью, даже после всего осознанного, то принц наследный, Законом осененный, первый в праве на престол, позорно вздрогнул.

И когда объятая Пламенем дева, почти голый скелет, остов человеческого тела, обняла его, нанизавшись на вздетый вверх в атаке клинок, ему стало действительно страшно. Потому что Подлая Дуэль была замкнута на Господине, но не на вернейшем его орудии, потому что орудие сейчас не находилось под контролем, который защита комплекта лат могла бы воспринять действием твари и обнулить удар подчиненной флером Софии. Он все-таки Вечный, для него не успеть не то чтобы невозможно, но довольно трудно, он всегда имеет Время на реакцию и на попытку сделать хоть что-то. И когда на месте скелета обугленного, всего, что осталось от Софии вспыхнуло кроваво-алым, когда когти огненные почти дотянулись до его глаз, он сделал то единственное, что еще могло его защитить - против этого никакой откат времени бы не помог, не вышло бы сбежать в прошлое, не удалось бы разделить временную линию.

Подлая Дуэль сменила вектор фокусировки, превратив смертельный удар в безобидное поглаживание, но умирающая душа Софии, уже распадаясь на пепел, уже потеряв глаза, - последнюю часть тела, что по-прежнему функционировала, - увидела то, к чему так стремилась. Ведь сменив фокус Дуэли, его нельзя вернуть обратно, ведь лишь единожды можно призвать врага к безнадежной битве против владельца сего доспеха. И когда мертвая хватка изверга впилась в плечи принца, развернула того лицом к нечеловечески прекрасному облику Господина, когда тот впился в уста очередного возлюбленного им жадным поцелуем, Варудо Вечный не смог сделать ничегошеньки. И если бы то, что еще оставалось от Софии могло, оно бы улыбнулось, оскалилось улыбкой, столь же безжалостной, как не ведает жалости поедающее чью-то плоть Пламя.

Но тела Софии уже не стало.

А мигом спустя не стало и Софии.

Наличие хрономанта в ударной команде потрясающе сказывается на общей ее боеспособности, но лучше всего понять масштаб этого влияния получается тогда, когда хрономанта из команды внезапно выбивают. Особенно если этот хрономант один из Вечных, особенно если оппонентом сражения является мифическая тварь, жаждущая не просто ваши души, но вас всех целиком. Варудо ускорял весь квартет, замедлял окружающий мир, откатывал использованные разовые умения, восстанавливал резерв и даже выдергивал из-под смертельных ударов обратно в прошлое. Последнее, правда, не касалось тишины, то ли из-за взаимного недоверия и столь же взаимной ненависти друг к другу, то ли потому, что тишина и сам мог ускорить для себя реку, точно так же самостоятельно разбивая свою гибель. Тем не менее даже черненькое солнышко-призванный тоже пользовался поддержкой Вечного, тоже зависел от нее.

А теперь, когда постоянно горящая и не сгорающая, но так и норовящая сжечь Господина девица отдала Пламени свое все, когда флейта висит безвольным мешком над тем месивом, что осталось от Площади Семи Поэтов, улыбаясь неестественно широкой улыбкой и полностью отдавшись тому поцелую, что был ему дарован... теперь оставшихся двоих не могло хватить даже на то, чтобы сбежать. Потому что они вымотаны, избиты, истратившие силы, а изверг просто потерял некоторое количество времени и душ - все полученные раны залечены, утерянные места в хоре и сонме занимают новые счастливчики, а резерв у подобной сущности вообще отсутствует как понятие и закончиться не может, не в силах иссякнуть.

Легким касанием пальцев тварь подбрасывает флейту немного вверх, взывает к переданной с поцелуем частичке себя, заставляя пребывающее в навеянной фантазии тело самостоятельно использовать родную кровь и запечатать себя в коконе безвременья. Тишина мальчик умненький, зрящий хорошенький, мог прознать что-то ненужное и сделать самую умную для его глупой головушки вещь - просто убить Варудо до того, как Господин примется за свой подарочек всерьез. А это будет плохо-плохо, деточки и так уже наигрались, довольно с них ребяческого бунтарства, пора ложиться спать в уютную кроватку поющего колыбельную Хора.

Правда, конкретно эти два пропащих ребенка в Хор не попадут - один слишком пропах голодом Одиночества, чтобы сейчас тратить силы на очищение и дистилляцию его личности, а второй продал вечность Инферно и его можно только добить, проявив невероятную жалость и благосердечие. Последнего так мало в этом жестоком мироздании, кому еще не раздавать эту жалость в беспроцентный кредит, как не доброму Господину?

Не прошло еще удара сердца с момента такой разочаровывающей гибели его несложившейся игрушки, страстной Софии, какую он почти закончил только для того, чтобы ее доломал непочтительный к старшим Варудо, а тварь уже атакует еще раз. Принявший форму рыбоподобной Тени, словно громадная акула морская, призванный ускоряется еще раз. Он, только-только вышедший из очередного продавливания реки, потеряв в процессе множество мелких кусочков черной и шелковистой темноты, оторвавшихся от его тела, ускоряется снова. В этот раз его рвет уже не поверхностно, уже не отрывает верхние слои морфировавшей плоти, перешедшей в энергию, которые отрастают даже быстрее, чем появляются следующие. Теперь раны, которые себе наносит дитя иного мира действительно серьезны, глубоки, будто нанесенные бритвенно-острым стилетом, длинны, словно отметины невидимых когтей.