Я знаю, кто убил Лору Палмер (СИ) - Баюн София. Страница 16

Что смотреть кино в одиночестве опасно.

Она зло усмехнулась и закрыла окна. Задернула тяжелые алые шторы. Сменила дневные зеленые абажуры бра между стеллажей на красные, вечерние. Расстелила красный ковер со злыми рогатыми ромбами индейских узоров. Зажгла несколько палочек с благовониями, не глядя воткнула между плотно стоящих кассет. Потом села на пол, поставила пепельницу прямо на оборки черной юбки и закурила первую за много, слишком много часов, сигарету.

Это ее место. Целиком ее, до последней пылинки. Стены, стеллажи, кассеты и ржавые чешуйки на оконных решетках. Это место принадлежит ей, и если люди обычно зарабатывают свой ад, то Яна его купила. Купила, чтобы смотреть и показывать в аду кино, ведь раньше она ничего другого не хотела.

Лучше бы ей посмотреть «Параллельный мир», потому что от «Метрополиса» она становилась злой, и тени к ней приходили беловолосые и безглазые — да, она бы все отдала, чтобы никогда с ними не встречаться. Хорошо, что у них не было глаз, потому что Яна знала, что не пережила бы их взглядов.

«Метрополис» ей украли с кафедры культурологии. История про двух блондинок с одинаковыми лицами, одна из которых была злой и мертвой, а вторая зачем-то жила.

Если чему Яна и научилась с тех пор, как умерла ее сестра, так это призывать тени и прятаться от теней.

Она достала из кофра черный бубен и шуршащую костяную колотушку. Медленно вставила кассету в магнитофон, а потом отмотала фильм к середине, молча глядя, как мешаются на экране черно-белые кадры, интертитры и помехи.

— Вета, — позвала Яна, остановив перемотку. На экране Вторая Мария щурила обведенный черным глаз. — Вета, ты слышишь?

В прокате стояла сухая тишина. Яна беспомощно обвела взглядом комнату для показов — составленные в углу кресла, стулья и подушки, стеллаж с кассетами и книгами, стены, оклеенные афишами, которые она рисовала и которые ей дарили в местном кинотеатре. Но потом все равно пришлось возвращаться к мерцающему серому экрану. Яна вздохнула и села на ковер. Положила на колени бубен. Встретилась взглядом с той женщиной, которая была мертвой и злой.

Раньше немоту фильма должен был заглушать тапер. Человек и его пианино были единственным голосом, который мог быть у персонажей. Наверное, никто не чувствовал темпоритм фильма так, как тапер.

Это была мертвая профессия, а значит, подходила Яне.

Рада была пианисткой. Может, она бы позвала другие тени, но Яна на пианино играть не умела.

Она нажала зеленую кнопку на пульте, подняла бубен и ударила в первый раз.

Женщина на экране ожила и открыла глаза.

И стал звук.

…

Она не слышала, как пришел Лем, потому что ни его, ни проката, ни самой Яны не существовало. Она стояла там, в толпе, и ее горло было оцарапано криком «Сжечь». Она горела, и дым смыл с нее чужое лицо, а боли не было, потому что оба лица были мертвыми.

Ритм, который она выстукивала, давно остался ритмом только для нее. Только она понимала его логику и рисунок, для других он звучал бы просто несвязным стуком.

Яна не закрывала глаза. Она не знала, моргнула ли хоть раз с тех пор, как начала камлание. Знала, что все люди в этом сером мире с искаженными углами смотрят на нее глазами Веты. Ее собственными глазами.

И все они плачут. Больше ничего не имело значения.

— Яна, ты нам нужна, — донесся откуда-то голос Лема. — Яна, ты слышишь?

— А если просто выключить телевизор?

Яна не знала, чей это голос. Знала, что Лем покачал головой — там, в цветном мире, залитом желтым светом. Мире, который она могла увидеть через экран, если бы обернулась. Но она не оборачивалась, только знала, что мир этот есть, и до него нет никакого дела. Настоящий мир — этот. У людей с заплаканными лицами и глазами Веты вскрытые глотки и изрезанные рты.

Иногда наступает темнота, потому что этому миру изредка нужно проваливаться в интертитры. И тогда Яна может прервать стук, ведь для того, чтобы удержаться в темноте, достаточно шороха колотушки.

— Вета, — прохрипела она. — Вета, приведи ее ко мне.

И люди вокруг качали головами.

Обгоревший труп машины на потухшем костре.

Бегущие дети, красивый Фредер, который не может никого защитить от наступающей воды. У всех были глаза Веты, но ни у кого не было ее лица.

— Вета, приведи ее. Я должна сказать… я должна…

Нужно было узнать имя убитой девушки, прежде чем идти искать ее. А может, она теперь не отзовется, ведь в царстве теней носит другое имя.

— Скоро и на меня наденут венок.

И люди с глазами Веты снова качали головами.

— Яна? Я знаю, кто убил Лору Палмер.

Она не знала, чей это голос. Кто-то дотронулся до ее ладони.

— Знаешь, Яна? Яр ведь прав.

Яна обернулась. У девушки, стоящей рядом с ней тоже было черно-белое лицо, но оно все было измято линиями бумажных сгибов, потому что это лицо Яна помнила из газетных снимков. Она вешала много-много вырезок на знак анархии в своей гостиной, и недавно Яр впервые увидел их. И, наверное, дал силы Раде прийти к Яне и задать этот проклятый вопрос.

— Яр тебя не отпускает, — прошептала она. — Ты помнишь… кто тебя убил? Видела ту, которую убьют следующей?

— Я видела ту, которую убьют весной. В конце мая, когда согреется вода. Когда он посмотрит в зеркало и другой останется по ту сторону.

— Что?..

— Котята не то, чем кажутся. Белые глаза, а внутри темно, — оскалилась Рада. Оскалилась — и исчезла.

А вода прибывала. Все пытались сбежать, а Яна легла на спину и раскинула руки. Жаль, что здесь нет неба, в которое можно смотреть, только бетонный потолок фабрики.

В этот момент стук оборвался, и в мире появился цвет. Только потолок почему-то остался — белый и низкий.

— Дура, — зло выплюнул Лем, встряхивая ее за плечи. — Курила?

Яна только ошеломленно покачала головой. Мокрые от пота волосы больно тянули, и она попыталась достать шпильки дрожащими руками, но ни за одну не смогла зацепиться.

— Я была в черном вигваме, — тихо сказала она. Бубен и колотушка валялись рядом. — В черно-белом, — Яна хихикнула и сморщила нос. Его щипало, будто она и правда вдохнула грязной воды.

— Пошла ты, — прошипел Лем, доставая шпильки из ее волос.

Они падали на пол с тихим звоном — одна. Вторая. Третья.

Яна дрожала и пыталась вернуть способность видеть реальный мир, который все расползался серыми пятнами.

Она всегда любила кино. Больше, чем отец, больше, чем любой посетитель проката. Она посмотрела все фильмы, что у них были, даже те, из коробок. И постоянно искала новые.

Но раньше она смотрела как все. Жадно, поверхностно, глотая образы, размазанные по экрану. Когда умерла Вета, Яна впервые попыталась проникнуть за стекло.

Способы проникнуть за стекло люди везли со всего света, из всех уголков страны. Все увлекались эзотерикой. Журналы с гаданиями и карты Таро продавали в ларьках вместе с программами телепередач, дешевыми игрушками и яйцерезками. Люди ездили в Индию, в леса Сибири и алтайские горы.

Яна не могла сказать, кто научил ее этому трансу. Та женщина в сари, сделанном из павлопосадских платков? Уличный музыкант с красными глазами, который говорил, что его дедушка — саамский шаман, и что он все еще говорит с ним? Девушка в черном кружевном корсаже под камуфляжной курткой, у которой Яна купила бубен? Бригитта Хельм и ее прищуренные злые глаза?

А может, это была сама Вета. Когда Яна нашла старую кассету, где сестра перед зеркалом расчесывала мокрые волосы, все стало понятно. Дальше была запись утренника, к которому она тогда готовилась. Отец, наверное, проверял взятую напрокат камеру. Яна могла бы просто поплакать над той записью и забыть, но никто не мог сказать, почему самой Яны на ней не было и почему у Веты такие печальные, такие взрослые глаза.

Яна могла сказать. Вообще-то она помнила, что в тот день болела, но причина была не в этом. Причина была в том, что сестра ждала ее там. Звала и хотела что-то сказать. Нужно только сосредоточиться, стуком протянуть дорожку от мира Здесь к миру Там.