Обольщение - Джойс Бренда. Страница 18

И Джулианна подумала о том, что, если Шарль когда-нибудь поцелует ее по-настоящему, со всей страстью, которая так и бушует между ними, она может потерять все свое благоразумие.

Шарль взглянул на нее:

– Вы знаете, как пользоваться пистолетом? Или мушкетом?

Джулианна подумала о том, что пора бы найти в себе хоть каплю самообладания.

– Разумеется, знаю. Для женщины я хорошо стреляю, – ответила она и, помедлив, заметила: – Вы явно не чувствуете себя в безопасности.

Он окинул взглядом лицо Джулианны, потом серьезно посмотрел ей в глаза:

– Да, я действительно не чувствую себя здесь в безопасности.

Джулианна медленно поднялась из-за стола. Шарль наблюдал за ней, и она сильно сомневалась в том, что сможет сейчас произнести хоть слово. Так что она просто повернулась и вышла из комнаты. Джулианна направилась вниз, чувствуя, как все тело горит томительным огнем страсти. Может быть, ей следовало поцеловать Шарля? Почему-то она была уверена в том, что он позволил бы ей это.

Оказавшись в библиотеке, Джулианна остановилась, поймав себя на том, что смотрит сквозь стеклянные дверцы оружейного шкафа. Внутри, на полках, стояли три пистолета и три мушкета. Шкаф не был заперт. Его никогда не запирали. Когда таможенники внезапно появлялись в бухте, оружие требовалось немедленно. Джулианна вытащила пистолет и закрыла стеклянную дверцу. Потом, взяв со стола порох и кремень, отправилась обратно, наверх.

Шарль стоял у окна, напряженно глядя на дверь и явно ожидая ее возвращения. Его глаза округлились, когда он увидел Джулианну с пистолетом и приспособлениями для стрельбы.

Их взгляды встретились. Все еще скованная невиданной силы вожделением, Джулианна пересекла комнату и вручила Шарлю пистолет. Потом с трудом выдавила из себя:

– Сомневаюсь, что вам потребуется пустить его в ход.

Шарль заткнул пистолет за пояс своих бриджей. Джулианна протянула ему кремень и порох. Шарль надел через голову ремешок сумки с порохом, перекинув его через одно плечо, и положил кремень в карман. Потом медленно потянулся к Джулианне.

Она подошла к Шарлю и оказалась в кольце его рук.

Но он не поцеловал ее.

– Надеюсь, не потребуется.

Дрожа всем телом, Джулианна скользнула руками по его сильному плечу.

Шарль серьезно, без улыбки, смотрел на Джулианну. Он провел по ее щеке кончиками пальцев, убрал ей за ухо выбившийся из прически завиток.

– Благодарю вас.

Джулианна вымученно кивнула – и Шарль выпустил ее из объятий.

Глава 4

Он услышал Джулианну прежде, чем она появилась в дверном проеме. Доминик отодвинул в сторону карты, принесенные ранее Джулианной, уже досконально ознакомившись с самой южной частью Корнуолла. Взяв перо, он вернулся к письму, которое сочинял своей «семье» во Франции. В конце концов, именно так поступил бы Шарль Морис, и, если Джулианне когда-либо вздумается шпионить за ним, она сможет прочитать это ободряющее письмо, написанное его несуществующей семье. Доминик давным-давно обучился всем этим тщательным предосторожностям, позволявшим гарантировать, что никто и никогда не заподозрит его в использовании вымышленного имени.

Джулианна появилась на пороге комнаты, улыбаясь. Доминик медленно улыбнулся в ответ, глядя ей в глаза. Его немного мучило чувство вины. Он был многим обязан Джулианне, эта молодая женщина спасла ему жизнь. И теперь он понимал, что она вряд ли была бы так сильно очарована Домиником Педжетом – титулованным, влиятельным тори. Доминика почти потрясло осознание того, что вся его жизнь свелась к этой непрерывной игре – обману, заговорам и контрзаговорам.

Доминик еще недостаточно хорошо узнал Джулианну, но уже понял, что она была искренне доброй, точно так же, как и умной, образованной, упрямой. Ну а кроме того, она отличалась исключительной красотой, но совершенно не осознавала этого.

Доминик откровенно любовался Джулианной, понимая, что она заметила это очевидное восхищение ею. При одном взгляде на спасительницу его охватывало неистовое возбуждение. Сейчас Доминик шел на поправку еще быстрее, чем прежде, и его тело начинало настоятельно напоминать о своих потребностях, нуждавшихся в немедленном утолении.

Он знал, что не должен обольщать Джулианну. Она была леди, женщина знатного происхождения, без опыта в амурных делах, да вдобавок влюбленная в вымышленного персонажа – не в него самого. Она и без того уже стала податливой глиной в его руках. Проблема заключалась в том, что Доминик совершенно не терзался соображениями морали. Он был абсолютно уверен в том, что период его пребывания в Лондоне, куда он направится из Корнуолла, будет кратким. Задачей этой командировки будет гарантировать, что англичане помогут армии Мишеля Жаклина, снова снабдив войска всем необходимым. Как только Доминик договорится об этом и убедится в том, что надлежащее количество войск, оружия и других жизненно необходимых ресурсов направлено в Вандею, его отправят назад, в долину Луары или Париж.

Все его тело мучительно напряглось при одном воспоминании о Франции. Доминик изо всех сил пытался не позволить воспоминаниям о боевых действиях и разъяренной толпе принять ясные очертания. Его и так безмерно измучили сны о смерти и собственном страхе и теперь выматывало то, что малейший жест, случайно брошенное слово могли снова вызвать все те ужасные воспоминания, заставить их нахлынуть с пугающей яркостью.

– Я принесла чай, – тихо сказала Джулианна. – Я помешала?

Напротив, Доминик предвкушал возможность побыть с ней наедине. Джулианна оказалась интересной женщиной, и их беседы никогда не были приземленными, обыденными. И все же иногда у него возникало желание встряхнуть девушку, вложить хоть немного здравого смысла в ее простодушную голову.

Ей не стоило доверять ему!

Доминик не спешил с ответом, внимательно рассматривая Джулианну. Он невольно спрашивал себя, что она почувствовала бы, если бы когда-нибудь узнала правду о Франции – или о нем.

Иногда Доминика так и тянуло все ей рассказать. Подобное желание появлялось обычно в те мгновения, когда Джулианна несла весь этот возвышенный вздор о свободе и равенстве во Франции – и для всех людей. Доминика моментально охватывал гнев, который он, впрочем, умело скрывал. Как же ему хотелось поведать ей, что цель не всегда оправдывает средства, что Франция превратилась в одно сплошное кровавое месиво, что ни в чем не повинные мужчины и женщины гибнут каждый день, что он ненавидит тиранию, охватившую страну, что это именно тирания, а никакая не свобода!

Случалось, Доминику хотелось крикнуть Джулианне, что он – аристократ, а не какой-то там проклятый революционер, что его мать была французской виконтессой, что он – граф Бедфордский!

Но было в ощущениях Доминика и нечто большее. Временами, когда Джулианна смотрела на него сияющими серыми глазами, он чувствовал острый укол совести, и это безмерно его удивляло. В такие моменты ему особенно хотелось крикнуть Джулианне, что он – вовсе не герой. Не было ничего героического в том, чтобы управлять магазином гравюр в Париже и заискивать перед местными жандармами, чтобы они никогда не узнали о нем правду, или превозносить якобинцев и водить с ними дружбу, чтобы те действительно сочли его единомышленником.

Писать шифровки при мерцании свечи, а потом тайно доставлять их через сеть курьеров к побережью, чтобы переправить в Лондон, – эту деятельность нельзя было назвать героической. Скорее ужасающей. Не было ничего героического и в том, чтобы притворяться французом или изображать офицера французской армии, как и в том, чтобы схватить мушкет и броситься в самое пекло битвы, борясь из последних сил, чтобы защитить предоставленные по праву рождения привилегии в сражении с соплеменниками. Все это было настоятельной потребностью, вопросом выживания.

Все это было сущим безумием.

Легко представить, какой потрясенной и испуганной была бы Джулианна, узнай она обо всем этом!

Но она никогда не услышала бы подобную чепуху из его уст. Доминик слишком сильно слился с маской вымышленного персонажа, чтобы ненароком выдать себя. Если бы кто-нибудь в Грейстоуне выяснил, что он – англичанин, не говоря уже о том, что он – Педжет, одно единственно верное, очевидное умозаключение не заставило бы себя ждать: этот раненый – британский шпион. В конце концов, его перевезли из Франции, он говорит по-французски и выдает себя за француза. Прийти к верному выводу было бы проще простого.