Воздухоплаватель - Кунин Владимир Владимирович. Страница 9
Заикин подозрительно глянул на Ефимова и Мациевича:
— А Ляксантра Иваныч в телеграмме не сказывал?
— Нет, — ответил Ефимов. — Только просил встретить и помочь на первых порах.
— Дак я же к вам, — расплылся в улыбке Заикин. — В школу воздухоплавательскую!
— Решили на полеты посмотреть? — вежливо осведомился Мациевич.
Фиакр остановился на улице Мира у дома 27, где помещалась маленькая гостиница, в которой остановился Заикин.
Заикин встал, обстоятельно подвесил рыбок к удочке, взял свою палку и неторопливо сошел на мостовую. И только тогда ответил:
— Зачем «посмотреть»? Самому научиться.
Через двор аэропланной фабрики господина Фармана четверо рабочих несли самолетный мотор «Гном», а за ними в простых портах и кожаном фартуке шел Иван Михайлович Заикин и один нес на плечах точно такой же второй мотор.
Из ворот цеха выскочил мастер и крикнул рабочим:
— Вит, вит аллон!..
Из дверей конторы вышел господин — хозяин фабрики и директор школы мсье Анри Фарман.
— Гастон! — окликнул Фарман мастера.
— Мсье? — Мастер немедленно подбежал к Фарману.
— Гастон, надеюсь, вы не забыли, что я строжайше запретил пускать на фабрику кого-либо из иностранцев.
— Нет, мсье.
— Тогда почему у вас уже целый месяц болтается по всем цехах этот русский? Скандал братьев Райт и Вуазена до сих пор жив в моей памяти. Мне не хотелось бы быть втянутым в подобную историю, когда я узнаю, что русские начали выпускать аппараты моего типа.
Мастер весело рассмеялся:
— О мсье, вам это не грозит! Подозревать мсье Заикина в том, что он сможет хотя бы что-нибудь понять в секретах производства, простите меня, смешно. Во-первых, он ни слова не понимает по французски, а во-вторых, он настолько же силен физически, насколько умственно слаб.
— Но, Гастон...
— Прошу прощения, мсье, есть еще причина. Если бы мсье купил еще один хотя бы небольшой подъемный кран для переноски двигателей, я тут же выставил бы мсье Заикина за дверь.
— У нас нет лишних денег, — резко сказал Фарман.
— О мсье! — иронично воскликнул мастер. — Я вам так сочувствую!
— Вы забываетесь, Гастон.
— Мсье, вы сконструировали аэроплан и поручили строить его мне. Я сделал так, чтобы вы могли продавать летательные аппараты всем, кому вздумается. Вместе с вами мы максимально удешевили производство. Но нельзя же этим заниматься бесконечно! Прочность вашей конструкции еще весьма сомнительна.
— Гастон! Я сам летаю на этих аппаратах! Упрек не по адресу!
— Мсье! Не напоминайте мне о своих подвигах. Я готов трубить о них на каждом перекрестке. Вы вправе рисковать собственной жизнью, но вам никто не позволял рисковать жизнью других. Мало того, что вы обучаете летному делу на самых изношенных аппаратах, вы еще умудряетесь получать с учеников триста процентов прибыли за каждую поломку в процессе обучения. О мсье! Стоит ли после этого говорить о том, что у вас нет лишних денег?
— Как бы нам не пришлось расстаться с вами, Гастон...
— Мсье! Этого должны бояться только вы. Скандал братьев Райт и Вуазена, вы же сами сказали, еще жив в вашей памяти. И вряд ли вам захочется, чтобы фирма, в которую уйду я, в скором времени стала выпускать аппараты, очень похожие на те, какие выпускаем мы с вами сейчас. Уж если вы боитесь безграмотного Заикина, представьте, как вам следует опасаться моего ухода.
— Вы просто мерзавец, Гастон!
— Не будьте мерзавцем, Анри! Я слишком люблю вас, чтобы молча следить за тем, как падает ваш авторитет в глазах тех же учеников.
— Идите к черту!
— О мсье! С вами — куда угодно!
Из ворот цеха выскочил молодой рабочий и подбежал к мастеру и Фарману.
— Прошу прощения, но нам хотелось бы, чтобы вы заглянули в цех.
— Что случилось? — спросил мастер.
— Дело в том, что этот русский, кажется, предложил совершенно новый способ крепления тросов стабилизатора. Из того, что он говорил, мы не поняли ничего, но то, что он нам показал, — это просто потрясающе!
Мастер и Фарман переглянулись и бросились к воротам цеха.
— Ну, смотри, — говорил Заикин и что-то чертил на бумаге. — Ежели ты вырежешь вот такую пластиночку и просверлишь тут две дырки, а потом пропустишь сюда вот эти хреновины, то тебе никакие гайки и нужны не будут. Чем оно сильней натянется, тем крепче зажмет ее здеся. Понял?
Анри Фарман, мастер и несколько человек рабочих склонились над чертежом.
— А раз тебе гайки с болтами стали ни к чему, то чего у нас получается? А получается уменьшение веса...
Заикин взял приспособление для крепления тросов, вынул из него гайки с болтами, для наглядности взвесил в руке и отбросил их в сторону.
Фарман и мастер горячо заговорили о чем-то, а затем Фарман повернулся к Заикину и стал что-то говорить ему, одновременно рисуя на бумаге свой вариант.
— Да подожди ты! — с досадой прогудел Заикин. — Вот непонятливый. Ну, не так это! Не так. Вот смотри-ко...
Он отобрал у Фармана лист бумаги и снова стал набрасывать эскиз крепления.
— Ты слушай, — говорил он, не отрываясь от чертежа. — Раз уж ты по-русски ни бельмеса, я тебе буду говорить помедленней. Компрене?
— Компрене, компрене! — быстро сказал Фарман, тоже не отрывая глаз от чертежа и снимая сюртук.
И все стоящие вокруг закивали головами и сказали «компрене».
— Вот здеся сверлить две дырки... — медленно и раздельно стал объяснять Заикин.
Несколько человек русских офицеров в летной форме и Иван Михайлович Заикин сидели на краю Мурмелонского аэродрома и молча смотрели на взлеты и посадки двух аэропланов системы «Фарман». Там, вдалеке, где садились аэропланы, можно было разглядеть десяток стоявших фигур.
— Все летают, — зло сказал поручик Габер-Влынский. — Немцы, англичане, французы, японцы... Все! А мы сидим и ждем какой-то особой, уготованной только для нас очереди!
— Кончится это тем, что я вынужден буду писать его императорскому высочеству, — сказал подполковник Ульянин.
— Кому? — удивленно переспросил Заикин.
— Великому князю Александру Михайловичу, — пояснил Мациевич. — Он же председатель Всероссийского императорского аэроклуба. Мы командированы сюда его молитвами. И деньгами тоже.
— Елки-моталки! — поразился Заикин. — Неужто?
— Сегодня не в духе господин Фарман, завтра у мсье Бовье, нашего обожаемого и истеричного инструктора, разболится зуб, послезавтра будет ветер, а послепослезавтра произойдет еще что-нибудь, и полеты снова отменят! До каких пор это будет продолжаться? — нервно сказал поручик Горшков.
От группы, стоявшей около аэропланов, отделился человек и побежал к сидевшим на земле русским офицерам.
— Мы все так единодушны в своих возмущениях, что, казалось бы, сплоченней нас и быть не может. Однако стоит господину профессору Бовье вызвать кого-нибудь из нас на внеочередной полет, как от нашей солидарности не останется и следа, — улыбнулся Лев Макарович Мациевич, глядя на бегущего человека.
— Капитан, вы недооцениваете нас, — жестко сказал подполковник Ульянин. — Мы здесь все как на необитаемом острове, и наша сплоченность...
— Молю Бога, чтобы мы не начали есть друг друга на этом острове, — заметил Мациевич.
Бежавший человек остановился метрах в тридцати от группы. Это был японец в кожаной летной куртке и шлеме.
— Мистер Ульянин! Мистер Ульянин!!! — закричал он по-английски. — Профессор просит вас к аэроплану! Вы летите с ним на тренировку!
Ульянин вскочил, растерянно оглядел всех.
— Бегите, подполковник, бегите, — мирно проговорил Мациевич. — Наша солидарность не должна вставать преградой перед достижением главной цели.
Ульянин натянул шлем и побежал за японцем к самолету.
— Господа! — потрясенно воскликнул молодой поручик Горшков. — Я только сейчас понял основной принцип государственного правления! Одну секундочку, я постараюсь почетче сформулировать его. Значит, так: из любой массовой оппозиции нужно выбрать наиболее яростно настроенных и наиболее решительно противостоящих и неожиданно предоставить им те блага, которых лишена вся оппозиция и из-за лишения которых оппозиция и возникла. Таким образом, масса лишается руководящей силы, становится хаотическим сбродом, а правитель получает в союзники сильную личность, которая еще недавно стояла по другую сторону баррикад и наводила ужас на этого же правителя!