Юсупов (СИ) - "Гоблин - MeXXanik". Страница 22

Гость открыл было рот, чтобы что-то произнести, но в последний момент передумал:

— Тогда до следующей встречи, Василий Михайлович, — с ядовитой ухмылкой произнес он, а затем развернулся, сгреб плащ и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Я же открыл папку и принялся описывать события первого приема.

В приемной же послышался голос Нины. А через долю секунды, Федор Борисович разразился ругательствами. Причем в словах гостя я услышал плохо скрытое презрение и злоба.

— Значит, все же ненависть к женщинам, — заключил я. — Картина начинает вырисовываться.

Отложил ручку и встал с кресла. Направился к выходу из кабинета, чтобы побеседовать с пациентом. Но тот словно почуял это. И когда я вышел в приемную, то застал только Нину, которая сидела и за столом и растерянно смотрела в сторону двери.

— Все в порядке? — уточнил я у помощницы. Та вздрогнула и закивала:

— Да, Василий Михайлович. Странный он какой-то.

— И не говорите, — вздохнул я. — Совершенно запущенный случай. Но ничего. Я постараюсь это исправить. Я же все-таки клятву давал.

Глава 11

Рабочая суббота

— Ну как же так, сын? Как так?

Старый граф Солнцев говорил спокойно, не повышая голоса. Казалось, что он был отстранен и погружен в себя, когда задавал вопросы. Но стоящий перед ним мальчишка опустил взгляд и вжал голову в плечи, словно в предчувствии удара.

Я вместе с Александром Петровичем Солнцевым, который много лет назад и был этим самым мальчишкой, стояли рядом и смотрели на воспоминание о двух людях.

— Он был хорошим отцом, — тихо произнёс пациент, с тревогой глядя на мужчину.

Я уже начинал понимать, в чем дело. Но продолжал наблюдать за происходящим, давая возможность пациенту проникнуться своими воспоминаниями.

Мальчишка сильнее вжал голову и едва слышно пробормотал:

— Противник оказался удачливее. Я не сумел. Не смог…

— Все хорошо. Я понимаю, — произнес мужчина и на мгновенье на его лице появилось странное выражение, которое я не смог опознать. Оно могло означать, что человеку больно, но уверенности в этом не было.

Граф расправил плечи и неспешно прошелся по кабинету. Каждый его шаг был подобен удару молотка. Затем мужчина вернулся и вновь остановился напротив замершего мальчика. Тяжело вздохнул и произнес:

— Все хорошо, сын. Не смог и не смог.

— Я хотел победить, правда, — отчаянно произнес мальчишка и покосился на каминную полку, которая была заставлена кубками.

— Я понимаю, — ответил граф, хотя было видно, что мужчина опечален. — Все хорошо. Иди, занимайся своими делами.

Граф сел за стол и улыбнулся:

— Ступай. Ни о чем не переживай. Это всего лишь соревнование.

Мальчишка неловко развернулся. И словно на деревянных ногах вышел из кабинета и направился в комнату. Каждый шаг давался ему с трудом. В голубых глазах застыли слезы.

— Он никогда не повышал голоса и не наказывал меня, — прошелестел Александр, и я покачал головой:

— А вы сами хотели заниматься фехтованием и побеждать на этих школьных турнирах? Вам это нравилось?

Я обернулся к Александру, ожидая ответа. Солнцев открыл было рот, но я поспешно предупредил:

— Только честно.

— Хотел… Наверное.

— Но на уроки фехтования вас отдал отец? — уточнил я.

— Нет, я сам попросил себе преподавателя. У отца в кабинете висели награды и грамоты. И наградные листы за службу. Он был военным. Дослужился до капитана тринадцатого полка, получил титул. Он всегда гордился тем, что всего добился сам.

— Тринадцатый, — произнёс я. — Это которые «жар-птицы»?

Мужчина кивнул:

— Они самые. Отец получил титул за оборону Зимнего Дворца.

— Суровые в том полку царят нравы, — заметил я. — Говорят, это был последний полк, где были отменены шпицрутены.

— Отец рассказывал, что солдат их полка часто наказывали, — ответил Александр.

— И его тоже? — осведомился я.

— Да. Он упоминал, что их секли за любую провинность. Вбивая дисциплину.

— Но никто не жаловался, верно? — я старался говорить ровно, чтобы в моем голосе не звучало обуревающих меня эмоций.

— Нет. Отец всегда говорил, что солдат понимает, что наказание заслужено.

Мы вновь вернули внимание мальчику, который тем временем вошел в комнату, запер за собой дверь. Сел на кровать, взял со стола большой степлер. Взвесил в ладони, а затем закатал рукав и всадил скобу себе в кожу. Зашипел от боли. И нажал на кнопку еще несколько раз.

Мой пациент побледнел и отвернулся. Я заметил, как сильно он стиснул зубы и на углах челюсти появились желваки.

— Это был первый раз? — уточнил я, и Солнцев судорожно кивнул.

— Тогда достаточно. Хватит.

Я взмахнул рукой, и образ рассеялся. Мы снова оказались в кабинете Дельвига.

Сидящий напротив мужчина часто заморгал, словно никак не мог понять, где он находится. Затем дрогнувшей ладонью провел по волосам.

— Что скажете, мастер лекарь? — спросил пациент нервно.

— Ваш отец был для вас примером для подражания, — ответил я. — Кумиром и идеалом. И вы во всем равнялись на него. В этом вся загвоздка. Потому что сам того не желая, он и вложил вам в голову эту потребность.

Граф удивленно поднял бровь:

— Не понимаю вас.

— Вы всегда боялись не оправдать его ожидания, — просто ответил я. — Хотели, чтобы он вами гордился. Поэтому и начали заниматься фехтованием. Ведь когда вы подали заявку на участие в турнире, он гордился вами, верно?

— Да, — подтвердил Солнцев и хотел было что-то добавить, но я его опередил:

— Отец не наказывал вас физически. Но выражение его разочарования наносило вам куда больше боли, чем телесные наказания. А еще, именно он своим примером заложил в вас мысль, что наказание заслуженно. И вы начали наказывать себя сами. От этого вам становилось легче.

Граф приоткрыл рот, глядя на меня:

— Но…

— Вы наказывали себя вместо отца. Когда чувствовали, что виноваты. Делали то, что по вашему мнению должен был сделать он. Вряд ли отец этого желал. Уверен, что он никогда бы не стал причинять вам вред. Но вы приняли это решение за него.

— И что делать? — уточнил Солнцев и вынул из нагрудного кармана пиджака платок, чтобы протереть запотевшие стекла очков.

— Просто понять, что ваш отец не хотел вас наказывать. Он любил вас,и ждал, что вы пойдете по его стопам. И даже превзойдете его. И расстраивался, когда у вас что-то не получалось, но делал вам добра. А остальное уже ваше желание наказать себя за то, что вы не справились. Но все мы люди и склонны ошибаться. Просто надо учитывать свои огрехи, а не казнить себя. И уж там более, не причинять себе увечья.

— Вы уверены в этом?

— Я уверен, что вы не заслуживаете страданий. И ваш отец не хотел, чтобы его сын испытывал боль.

Я украдкой взглянул на астрального двойника Солнцева, и довольно отметил, что большое черное пятно потускнело. Значит, граф задумался о том, что я сказал. Вернее, я смог заложить нужные установки. Дальше пациент уже должен был работать самостоятельно.

— Знаете, однажды отец подарил мне собаку. Единственный раз, когда батюшка дал мне четкий приказ, был в тот самый день, когда он вручил мне поводок, — проговорил Александр Петрович. — В тот день он велел мне быть ей хорошим хозяином. И не обижать. Граф сам тоже никогда не тиранил псов, которые жили в нашем поместье. Слуги помнят о нем только хорошее. Отец был добрым человеком.

— Вы причиняли вред собаке? — спросил я.

— Никогда, — мужчина покачал головой и на его лице появилась легкая улыбка. — Этот пес и поныне живет в моем доме. Он уже стар, но лекарь обещал, что этот мохнатый негодяй проживет еще несколько лет.

— Значит, вы исполнили волю отца. Все, что он от вас хотел получить — вы сделали.

Солнцев на мгновенье замер и медленно водрузил очки на переносицу. Затем взглянул на меня расширяющимися зрачками.

— Вы хороший сын, который сделал все правильно, — спокойно проговорил я.