Последний леший - Купцов Василий. Страница 89
Их стало вновь четверо. Остававшийся путь был прост, а будущее — определенно. Кажется, все самое страшное было позади. Конечно, все люди смертны, это может случиться с каждым в любой момент, но страшная неопределенность, угроза, связанная с «долгами» перед Миром Мертвых перестала довлеть над ними…
Как-то морозным утром Сухмат растолкал Рахту. Приложил палец ко рту — что б тихо себя вел — и повел побратима что-то показать. Недалече от избенки, где богатыри остановились на ночь, была полянка. Туда-то и привел Сухмат Рахту, а потом указал пальцем. Ну и сцена!
Нойдак стоял совсем близко от некого чуда-юда лесного — такого, с медведя ростом, мохнатого, однако ж более на человека смахивающего существа с преогромными ушами-лопухами и большими, круглыми, непрерывно моргающими глазами. Существо доверчиво смотрело на Нойдака и жевало протягиваемые молодом колдуном пряники.
— Тихо, не вспугни! — шепнул Сухмат.
Какое там! Когда Нойдак поманил неведомого зверя за собой, тот пошел за ним, как собачка, только что хвостиком не вилял. Не испугался лопоухий и богатырей, и проснувшейся уже Полинушки.
— Это что за чудо-юдо такое? — спросила девушка у Нойдака.
— Это — Моргунок, — ответил колдун, — мы с ним подружились…
— А, ведь Лесной Владыка обещал, помнится, прислать нам лешачка! — молвил Рахта, — исполнил, стало быть, обещание.
Богатыри окружили лешачка, начали его разглядывать со всех сторон. Зверь крутил головой и все быстрее моргал.
— Маленький, испугался… — Полина погладила лешачка, тот на мгновение вздрогнул, а потом, почуяв ласку, довольно заурчал, — Не бойся, мы тебя не обидим!
— Какой-то он… Глупый! — сказал Сухмат даже как-то недовольно.
— Он маленький совсем, может — новорожденный… — заступился за Моргунка Нойдак.
— Да, малыш совсем, — в суровой обычно Полине проснулись какие-то материнские чувства, — отойдите, не пугайте дите!
— Да он и не боится, — усмехнулся Рахта, — пойдешь, Моргунок, с нами в Киев-град?
Моргунок ничего не ответил, потому как, по всей вероятности, разговаривать не умел — то ли еще, то ли — вообще… Вскоре выяснилось, что с лешачком было все просто — он и не думал никуда убегать. Жевал себе все, что ему предлагали, отдавая явное предпочтение пряникам, довольно урчал и даже лизал руки Нойдаку…
Ну вот, теперь дружина богатырская вновь стала полной. Друзья возвращались не только живые и здоровые, не только с воскресшей невестой одного из них, но и с вполне прирученным маленьким лешим…
Эпилог
Вот наши богатыри и возвернулись в стольный град Киев. Уехали втроем, вернулись — аж вчетвером, да и не с пустыми руками. Лешачка — хоть и невелика ростом, да добыли. Князь Владимир, нового зверя узрев, даже расстроился…
— Чего-то он такой маленький, леший-то ваш?
— Так то — детеныш, — оправдывался Рахта, — подрастет ишо!
— Детеныш… — князь был разочарован.
— Зато — вырастет, ручным станет! — убеждал князя Сухмат, — Звать Моргунок, на кличку откликается, ушами шевелит, к рукам за лакомством да за лаской бежит… Надо только его пряниками кормить, да гулять почаще выводить!
— Да на такого пряников не напасешься!
— Что поделать, зверь редкий, волшебный, он обращения требует! — стоял на своем богатырь.
— Ну ладно, пряники, так пряники, — вздохнул князь, — так большой вырастет?
— Большой, большой! — закивал Сухмат, — Вот и Нойдак подтвердит!
— Ой, большой вырастет! — «подтвердил», энергично покачав головой, северянин, — Совсем большой!
Так на несколько дней маленький лешачок стал игрушкой князя и всеобщим любимцем. Ел он все сладкое, что ни приносили. Многие богатыри баловались, подкармливая ушастое лесное чудо. Лешачок был безобиден, не кусался и не царапался. Одно настораживало — когда пару раз ушастика забывали вывести погулять, он сам каким-то образом просачивался через прутья и гулял «сам по себе», возвращаясь, однако, обратно в клеть, которую считал, по всей видимости, своим домом. Князь, узнав о таком обычае, велел посадить Моргунка на цепь. Посадили… На утро цепи лежали в одном углу, малыш спал — в другом. Цепи были целы, лапки лешего — тоже. Просочился, стало быть!
Странно или нет, но никто не вспоминал о кровавой истории, случившейся летом на Перуновом холме. У Перуна был новый волхв, предпочитавший не выяснять, как погиб его предшественник. Кажется, вся та история была из тех, вспоминать кои никому не выгодно. У князя Владимира и Добрана хватило ума не допустить распространения слухов. Что же касается черного колдуна Ферама, то тот и не показывался, пребывая то в одном, то в другом княжеском посольстве. Говорили, что он принял христианство и, даже, получил какой-то высокий сан в Царьграде…
Жизнь наших героев обстраивались заново. Сухматьевна была женщиной мудрой, прослушав рассказ богатырей об их приключениях, посоветовала, на всякий случай, пожить Полинушке в деревеньке под Киевом, где о ней слыхом не слыхивали. Чтобы слухов там разных не ходило. Мало ли… А ведь ей еще малютку рожать да выкармливать! Был у ней домик недалече от Киева, так она там поляницу и поселила, коровок ей купила, да все как надо устроила. Рахта теперь надвое разрывался — между службой при дворе княжеском и любовью в деревеньке поблизости. А самого Сухмата матушка никак оженить не могла, сколько на Рахту пальцем не указывала, да в пример не ставила — все бесполезно! Да чего там… Только приехал Сухматьюшка, так сразу за первую недельку — аж две истории с бабенками — изголодался, видать по киевлянкам! Что подрался в истории одной — то не зазорно, ну разнес там дворик один, чего не бывает, так не убил же никого… Зато когда через весь стольный град на коне без порток, да, по правде говоря, и без рубахи тоже, проскакал, а за ним — семь братьев разобиженных! Да с мечами наголо, над головами размахивающими — уж не ведомо, изрубить богатыря собиравшихся, али только места виноватого лишить — так то все видали. Ну и разговоров было потом!
Нойдак все чаще оставался на ночь у Толстой Майки. Кому — что, а северянин считал, что жена должна быть в теле! До женитьбы, вроде, еще не доходило, но все к тому шло…
Как-то раз заявился к нему ненадолго Лёкки в гости, зашел так запросто. Посидел, поболтали о том, о сем… Чем теперь мальчишка у Рода занимается — не сказывал, зато накормил друга чем-то очень-очень вкусным, явно не со стола смертных спертым, чуть попроказничал и — вновь пропал куда-то…
Лешачок немного подрос, стал больше есть, и пряники решили попридержать. А сколько еще пряников охрана поедала — и так бедняжке мало чего доставалось, а тут еще и князь зажадничал… К тому же зверьку становилось все скучнее, с ним больше не играли, не подкармливали, гулять его водили реже, уходил сам — ругали! Потом попытались еще и побить. Короче, в один прекрасный день Моргунок ушел гулять и не вернулся. Решил, надо думать, что в лесу хоть пряников и нет, а все одно — лучше!
Огорчился князь, нечем перед иноземцами хвастать стало! Но Рахта с Сухматом его успокоили. Мы, мол, места теперь лешачьи все знаем наперечет, только вели — нового привезем! Призадумалось Красное Солнышко — с одной стороны, леший в зверинце — гордость немалая, императорам да каганам — на зависть, с другой — пряники тоже счет любят…
Черный Прынц, едва прослышав, что с богатырями — Рахтой да Сухматом — приключения случились необыкновенные, возмечтал их записать, да сказку состроить складную. Подкатился сказитель сначала к Рахте, да тот все отмалчивался, потом — к Нойдаку подошел. Колдун ему чего-то невразумительного наплел, начет того, что ему какой-то бог мозги выправлял, да о том, что он, Нойдак, ну прям как Садко куда-то под воду в поход собирается, если не на дно морское, так уж озерное — это уж точно. Что же делать — начал Черный Прынц Сухматия выспрашивать. Ну, этот чего только и не понарассказывал. Да каждый раз — по новому. Все круче да хлеще. До того договорился, что была, мол, у Нойдака любовь сердешная с Лихом Одноглазым, да Вий их приревновал, счастие все порушил, и зазнобу Нойдакову под землю уволок, а бедный колдун, мол, плакал на том месте и головой об Алатырь-камень бился, по Лиху Одноглазому горюя…