Книга белой смерти - Вендиг Чак. Страница 40

Бенджи сделал то, что в последнее время делал все чаще и чаще.

Он достал свой телефон.

Но не свой обычный.

Телефон «Черного лебедя». Тот самый, с помощью которого Сэди отыскала то, что невозможно было отыскать, – видеозапись с сервера больницы. (Которую, как оказалось, в больнице попытались скрыть, поскольку это делало персонал юридически ответственным за утерю не одного, а сразу двух тел, имеющих отношение к потенциальной эпидемии.)

Бенджи поймал себя на том, что все больше и больше полагается на этот телефон. Аппарат уже казался ему бездонно глубокой кроличьей норой – простой поиск в интернете предоставлял по первому требованию доступ к знаниям всего мира. Однако возможности «Черного лебедя» были на порядок выше. Отчасти вследствие того, каким образом он был подключен к Сети. Отыскивать нужную информацию было так трудно ввиду того, что она была беспорядочно разбросана по цифровому фундаменту, подобно песку, рассыпанному на стеклянной столешнице. Очень непросто было связать одно с другим, поскольку недоставало многих промежуточных точек. Но «Черный лебедь» обладал доступом практически ко всему.

Что, как прекрасно сознавал Бенджи, являлось грубейшим нарушением неприкосновенности информации. И в любое другое время, в любой другой ситуации это не только вселило бы в него панику, но и дало бы основание громогласно заявить обо всем и выбросить этот телефон в мусорный бак. Щупальца «Черного лебедя» глубоко уходили в информацию, которая считалась закрытой, неприкосновенной. Принадлежащую государственным ведомствам и частным компаниям. Представляющую собой интеллектуальную собственность, относящуюся к системе здравоохранения, и тому подобное. Вся эта информация была доступна. Не нужно было ее запрашивать, не нужно было получать разрешение.

Бенджи пытался убедить себя в том, что «Черный лебедь» – это костыль.

Однако скорее это был реактивный ускоритель.

Раскрыв телефон, Бенджи ткнул пальцем в экран. Круги цифровой ряби разбежались от середины к краям (и даже на боковые грани, поскольку телефон в буквальном смысле состоял из одного экрана). Работал телефон приблизительно так же, как работал сам «Черный лебедь» в своем логове в Атланте. Он выдал в качестве приветствия зеленый импульс, на что Бенджи ответил:

– Привет, «Черный лебедь»! Давай еще раз пройдем по демографии.

Зеленый импульс.

Положив телефон на ладонь, Бенджи направил его верх на стену и сказал:

– Обнови демографические данные по лунатикам.

Телефон спроецировал изображения с трех направлений, заполнив всю стену, – причем сделал это с умом, не рисуя данные поверх окна и светильников, а огибая их.

Экран прямо перед Бенджи показал текущее количество лунатиков в одном круге: 232.

– Пол, – сказал Бенджи.

Ожив, круг разделился пополам.

Это соответствовало демографической ситуации и в Соединенных Штатах, и в мире в целом.

Бенджи вдруг подумал, что, в то время как пол однозначно определялся биологически, тендерная принадлежность представляла собой широкий спектр. Спрашивал ли он об этом?

– Тендерная принадлежность, – спросил Бенджи.

Тут «Черный лебедь» запнулся, выдав один красный и один зеленый импульс, после чего быстро просмотрел оцифрованный переписной лист.

– Ну конечно, – спохватился Бенджи, – в анкете про тендерную принадлежность не спрашивают.

Зеленый импульс.

Однако об этом спрашивал Фейсбук, предложивший на выбор больше пятидесяти вариантов. А кое-кто из родных и друзей лунатиков подтвердил, что их близкие – трансгендеры или гендерно неопределившиеся.

– Мы можем сделать приблизительную оценку на основании ограниченных данных?

Круг задрожал, затем…

И ниже примечание: степень погрешности ±2 %.

Это соответствовало предположению Бенджи: из социальных сетей и от близких ему было известно, что пять человек из стада считали себя трансгендерами или гендерно-флюидными. Что составляло чуть меньше одного процента от нынешних 232 путников, но все равно было выше текущей оценки доли трансгендеров в населении Соединенных Штатов, которая, как уже давно считалось, не превышало 0,3 процента (хотя Бенджи предполагал, что по мере роста тендерной терпимости это число будет расти, поскольку люди перестанут стыдиться и открыто признаются в своей тендерной принадлежности).

– Сексуальная ориентация?

Этот вопрос входил в переписной лист, и данные имелись не на всех лунатиков, 95 процентов все-таки значились в списке…

Круг разделился:

Никаких закономерностей. Никаких красноречивых ответов. Разве что, опять же, цифры здесь были выше, чем в данных большинства опросов.

– Этническая принадлежность?

Это соотношение менялось – по мере того как путники покинули Пенсильванию и пересекли Огайо, доля белых лунатиков сократилась, в то время как все остальные цифры выросли. Скорее всего, следствие… ну, того, что являлось причиной заболевания, но, учитывая все это, Бенджи не мог избавиться от мысли: «А что, если все это делается сознательно? Что, если за всем этим стоит чей-то умысел?»

Эта мысль была абсурдной и не имела никаких связей с реальностью.

И все же…

– Возраст?

Ни одного человека младше пятнадцати, ни одного старше шестидесяти. Странно, однако в прошлом подобное уже случалось. Например, некоторые штаммы гриппа процветают именно в этих возрастных пределах, непонятным образом избегая очень молодых и очень старых. (Быть может, подумал Бенджи, для обеспечения максимального распространения вируса. Слишком маленький или слишком пожилой заболевший могут умереть до того, как вирус успеет наплодить достаточно много копий. Ему требуется прожить какое-то время, чтобы размножиться и заполнить собой мир.)

Бенджи собрался задать следующий вопрос, когда дверь в лабораторию открылась и вошел Арав, молодой сотрудник СИЭ.

– Доктор Рэй, вы свободны?

До сих пор они почти не общались. Это было следствием стремления Бенджи не… не загрязнять мысли остальных членов команды. Арава он считал мальчишкой – что едва ли соответствовало действительности, поскольку молодому технику было уже далеко за двадцать; однако опыта практической работы он не имел. Посему Бенджи был склонен отмахиваться от него, как от наивного ягненка.

– В чем дело, Арав?

Парень перевел взгляд с телефона на изображение на стене, затем обратно на Бенджи. На лице у него появилось завороженное выражение, словно он стоял на краю волшебного трамплина, готовый прыгнуть – но в то же время боясь сделать последний шаг.