Майлз Уоллингфорд - Купер Джеймс Фенимор. Страница 23

— В самом деле, последнее плавание оправдало мои ожидания, теперь у меня есть судно и наличные деньги, не говоря уже о Клобонни, так что я вполне доволен тем, как обстоят дела. Таким образом, сестра, ты можешь свободно распоряжаться своей долей наследства; я бы не хотел вдруг обогатиться, потеряв тебя. Выскажи мне свои пожелания, и каждое из них будет для меня памятью о твоем любящем сердце и многочисленных добродетелях.

Грейс зарделась, и я заметил, что она чрезвычайно рада услышанному, хотя что-то по-прежнему сильно волновало ее.

— Ты, конечно, помнишь, Майлз, что по завещанию нашего отца мое имущество становится твоим, если я умру бездетной, прежде чем мне исполнится двадцать один год, а твое при подобных обстоятельствах отходит ко мне. Поскольку мне едва исполнилось двадцать, я не могу пока составить законного завещания.

— Ты можешь составить такое, которое будет иметь равную силу, Грейс. Я сей же час отправлюсь за пером, чернилами и бумагой — и под твою диктовку запишу завещание, которое будет иметь еще большую силу, чем если бы его составили точно по букве закона.

— Нет, брат, в этом нет необходимости; все, чего я хочу, я уже высказала в письме, адресованном тебе; и, если ты теперь одобрительно отнесешься к тому, что я скажу, пусть оно послужит тебе памятным листком, когда ты найдешь его среди моих бумаг. Но между нами не должно быть никаких недомолвок, дорогой Майлз. Я даже не хотела бы, чтобы ты немедля согласился с моими желаниями, поразмысли обо всем как следует пусть и твой рассудок будет тебе советчиком, а не только твоя прекрасная душа.

— Я готов принять решение сейчас; думай я хоть целый год, это ничего для меня не изменит. Мне довольно уже одного твоего желания, чтобы сделать все, как ты хочешь, сестра.

— Благодарю тебя, брат, — сказала Грейс, нежно прижимая мою руку к своему сердцу, — не столько за то, что ты согласился исполнить мою волю, сколько за то, с какой готовностью ты идешь навстречу моему желанию. Все же, поскольку я прошу о пустяке, я должна освободить тебя от всех обязательств, которые ты взял на себя теперь, и дать тебе время на раздумья. Затем, тебе следует знать масштабы того, что ты обещаешь сделать.

— Мне достаточно и того, что в моей власти исполнить твое желание, больше никаких условий я не ставлю.

Я видел, что Грейс была глубоко тронута этим доказательством моей преданности, но присущее ей острое чувство справедливости не позволяло ей оставить все как есть.

— Мне надобно сказать тебе еще кое-что, — продолжала она. — Мистер Хардиндж всегда был таким добросовестным управителем, и благодаря всевозможной экономии на протяжении того долгого времени, пока я не достигла совершеннолетия, благодаря скромности затрат, связанных с моим образом жизни, и благодаря нескольким удачным вложениям в ценные бумаги, которые он произвел с процентного дохода, я обнаружила, что я гораздо состоятельнее, чем полагала ранее. Отказываясь от права на мою собственность, Майлз, ты отказываешься от двадцати двух тысяч долларов, или почти тысячи двухсот долларов в год. Здесь не должно быть никакого недопонимания между нами, тем более в такую минуту.

— Я хотел бы, чтобы этих денег было еще больше, сестра моя, поскольку тебе доставляет удовольствие дарить их. Если для исполнения твоих замыслов тебе надобно еще денег, возьми десять тысяч из моих денег и добавь к сумме, которая у тебя уже есть. Я хотел бы увеличить, а не уменьшить средства, которые ты используешь на благо людей.

— Майлз, Майлз, — сказала Грейс, ужасно волнуясь, — не говори так — это перечеркивает все мои намерения! Но нет, выслушай мои желания, ибо, я чувствую, последний раз я отваживаюсь говорить об этом. Прежде всего, я хотела бы, чтобы ты купил какое-нибудь подходящее украшение долларов за пятьсот и подарил Люси в память об ее друге. Отдай также одну тысячу долларов наличными мистеру Хардинджу на дела милосердия. Письмо к нему на эту тему, а также письмо, обращенное к Люси, ты найдешь среди моих бумаг. Хватит денег и на хорошие подарки рабам, и, таким образом, сумма в двадцать тысяч долларов останется нетронутой.

— И что я должен сделать с этими двадцатью тысячами долларов, сестра? — спросил я, ибо Грейс колебалась.

— Я хочу, чтобы эти деньги, дорогой Майлз, отошли к Руперту. Ты знаешь, что у него нет никаких средств к существованию, при том, что он привык к совершенно другой жизни. Та малость, которую я могу оставить ему, не сделает его богатым, но может послужить к тому, чтобы сделать его счастливым и респектабельным. Я надеюсь, Люси увеличит его состояние, когда достигнет совершеннолетия, и грядущее будет для всех них более радостным, чем прошлое.

Сестра моя говорила быстро и принуждена была остановиться, чтобы перевести дух. Что касается меня, читатель уже, наверное, догадался, какие чувства овладели мною. Я был так потрясен, что не мог даже возразить Грейс, терзавшая меня сердечная мука сделалась почти нестерпимой, отчаяние, сожаление, негодование, изумление, жалость и нежность наполнили душу. Разве могу я описать, что творилось тогда со мной? Вот она, любовь женщины, которую она сохранила в сердце до самого конца, любовь к бессердечному мерзавцу, безжалостно загубившему сам источник, из которого она черпала физические силы, растоптавшему все ее надежды, словно подвернувшегося под ноги червяка, — ему, этому человеку, на пороге смерти она завещает все земные блага, дабы он мог услаждать свой эгоизм и свое тщеславие!

— Я понимаю, брат, тебе это, должно быть, кажется странным, — вновь заговорила Грейс — она, конечно, увидела, что я не в состоянии был отвечать ей, — но иначе я не могу спокойно умереть. Если у Руперта не будет явного подтверждения того, что я простила его, моя смерть сделает его несчастным; а имея такое подтверждение, он уверится в моем прощении и в том, что я буду молиться за него. Кроме того, я боюсь, что и он и Эмили бедны: представь, какой безотрадной может стать их жизнь оттого, что у них нет небольших денег, которые я могу оставить им. В должное время Люси, я уверена, прибавит к ним часть своего состояния, и вы, те, кто переживете меня, приходя на мою могилу, станете благословлять ту смиренную страдалицу, что покоится там!

— Она — ангел! — прошептал я. — Нет, это уж слишком! Неужели ты думаешь, что Руперт возьмет эти деньги? — Хоть я и имел самое нелестное мнение о Руперте Хардиндже, я не мог заставить себя поверить, что этот человек столь низок, что способен принять деньги из ее рук, деньги, дарованные ему из таких побуждений. Грейс, однако, думала по-другому, она не считала согласие Руперта постыдным поступком; напротив, свойственная женскому сердцу чувствительность, долгая преданная любовь к Руперту внушили ей, что он примет деньги, подчиняясь ее последней воле, а не из отвратительной низости, как, без сомнения, истолкуют его поступок все прочие.

— Как может он отвергнуть мой дар, когда он получит его по моей последней воле, из могилы? — возразила прекрасная благодетельница. — Он должен будет принять его ради меня, ради нашей прошлой любви — ибо он когда-то любил меня, Майлз, да, он любил меня даже больше, чем ты умел любить меня, дорогой мой, хотя я знаю, как сильно ты любишь меня.

— Ей-богу, Грейс, — воскликнул я, не сдержавшись, — это чудовищное заблуждение. Руперт Хардиндж не способен любить кого-либо, кроме себя; в твоей верной и правдивой душе не может быть места для такого ничтожества!

Эти слова вырвались у меня под влиянием внезапного порыва, который я был совершенно не способен сдержать. Едва я произнес их, как уже пожалел о своей неосторожности. Грейс умоляюще взглянула на меня, страшно побледнела, вся задрожала, как перед концом. Я обнял ее, я умолял ее о прощении, я обещал впредь держать себя в руках, я повторял самые серьезные заверения в том, что ее воля будет в точности исполнена. Сомневаюсь, что я не решился бы нарушить свое обещание, но сестра покорила меня своей слабостью. Было что-то глубоко отвратительное для меня во всей этой истории, даже тихая немощность Грейс не могла придать ее поступку величия, по крайней мере, не могла изменить моего отношения к Руперту. Должен заметить, что я внутренне воспротивился Грейс вовсе не из корысти: я и не думал об этом; мне просто претила мысль о том, что брат Люси, человек, на которого в отрочестве я смотрел с восхищением, навлечет на себя всеобщее презрение. Поскольку я серьезно сомневался в том, что даже Руперт может так низко пасть, я почел нужным поговорить с моей сестрой о возможном его отказе.