Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай(без илл.) - Купер Джеймс Фенимор. Страница 76

— Я полагаю, сеньор граф, — наконец заметил матрос, когда бухта, куда должны были войти каравеллы, осталась далеко позади, — я твердо надеюсь, сеньор граф, что ваше сиятельство знает, куда нас везут эти голые кабальеро! Похоже, у них есть какой-то порт на уме, а может, уже на виду: смотрите, как они работают веслами!

— Что-то ты слишком серьезен, друг мой Санчо! Ты чего-нибудь опасаешься? — спросил Луис.

— Если я опасаюсь, дон Луис, то лишь за наследника рода Бобадилья: случись с ним что-нибудь, не сносить мне головы! А мне самому чего бояться? Не все ли мне равно, жениться на принцессе с острова Сипанго, стать приемным сыном великого хана или остаться Санчо с корабельной верфи, простым матросом из Могера? Да ежели мне предложат на выбор — носить куртку и грызть чеснок или ходить голым, зато досыта есть сладкие плоды, — я выберу второе! А вот вы, сеньор граф, вряд ли захотите променять свой замок Льера на дворец здешнего великого касика.

— Ты прав, Санчо. Любой титул зависит от страны, где он дан: кастильский дворянин не станет завидовать гаитянскому касику!

— Особенно после того, как сеньор дон адмирал во всеуслышание объявил, что отныне и навсегда этот государь стал подданным нашей милостивой королевы! — насмешливо подхватил Санчо, подмигивая Луису. — Эти добрые люди даже не подозревают, какую честь мы готовимся им оказать, и меньше всех — его величество касик Гуаканагари!

— Молчи, Санчо, и держи свои соображения при себе! — оборвал его Луис. — Смотри-ка лучше: наши приятели повернули пирогу к устью реки и, похоже, собираются причаливать.

Действительно, туземцы свернули в устье небольшой речушки, но причаливать не стали, а двинулись вверх по течению. Речка эта была неглубока и неширока, однако для легких посудин островитян большего и не требовалось. Она начиналась где-то далеко в горах, занимавших центральную часть острова, и сбегала к океану по веселой живописной долине. Пока пирога скользила между берегами, покрытыми пышной растительностью, Луис обнаружил десятки райских уголков, где бы с удовольствием поселился, разумеется, вместе с Мерседес. И, разумеется, он представлял ее среди всей этой буйной природы одетую в бархат и кружева, как это было в моде у знатных дам.

Еще когда пирога только вошла в устье речки, Санчо показал Луису глазами на целую стайку легких лодок, которые, пользуясь попутным восточным ветром, спускались навстречу им под маленькими парусами. Таких лодок они уже немало встретили по дороге; и все они направлялись к Голубой бухте, чтобы посмотреть на удивительных чужестранцев. Гребцы пироги заметили встречных: судя по тому, как туземцы пересмеивались и перекликались с ними, они спешили туда же.

При самом входе в устье Маттинао достал из складок своего легкого одеяния тонкий обруч из чистого золота и надел его на голову, как корону. Луис понял, что молодой гаитянин был одним из тех касиков, которые платили дань Гуаканагари и вместе со всеми гребцами привстал, чтобы приветствовать Маттинао. По-видимому, владения Маттинао начинались от устья речки и ему уже не нужно было скрывать свое звание. Он перестал грести, сразу обрел величественный вид и попытался завязать с Луисом разговор, насколько позволяли скудные возможности обоих собеседников. Много раз повторял слово «озэма». Судя по тому, как он его произносил, Луис подумал, что это, наверно, имя самой любимой жены Маттинао. Испанцы уже знали, что у касиков могло быть по нескольку жен, в то время как их подданным строжайше запрещалось иметь более одной. Пирога довольно долго поднималась вверх по течению пока не достигла одной из тех тропических долин, где природа казалось, сосредоточила все свои красоты, чтобы показать какой прекрасной и приветливой может быть земля В то же время вековое присутствие человека смягчило дикость первобытного пейзажа и придало ему особое очарование. Подобно тем кто ее населял, долина обладала естественной красотой, еще не испорченной людскими ухищрениями. Даже хижины селения затерявшегося в ее зелени, были по-своему изящны хотя и предельно просты, как вкусы и потребности их обитателей Кругом цвели яркие цветы, и ветви деревьев склонялись под тяжестью ароматных и сочных плодов.

Жители селения встретили Маттинао с большим почетом хотя, по правде говоря, их сейчас больше занимали чужестранцы. Кроткие и простодушные туземцы обступили Санчо и Луиса со всех сторон и глазели на них с нескрываемым удивлением. Впрочем, гаитяне более высокого звания, видимо, не принимали испанцев за богов.

Неизвестно почему, то ли благодаря своему легкому характеру, то ли умению подладиться под наивные вкусы туземцев Санчо вскоре сделался любимцем толпы, а граф де Льера был целиком предоставлен касику и другим знатным людям племени. Поэтому обоих испанцев сразу же разлучили: Санчо увлекли на «ои поллои», своего рода площадь в центре селения а Луиса Маттинао пригласил к себе.

В жилище касика между Маттинао и двумя вождями его приближенными, завязался оживленный разговор, в котором то и дело повторялось имя Озэмы. Затем Маттинао куда-то отослал слугу, и оба вождя вскоре тоже ушли, оставив Луиса наедине с молодым гаитянином. Касик снял с головы золотой обруч, накинул на полуобнаженное тело нечто вроде плаща из хлопчатобумажной ткани и, сделав Луису знак следовать за ним, вышел из дому. Луис повиновался, хотя и не понимал ничего. Он закинул щит за спину, поправил пояс, чтобы меч не путался под ногами, и пошел за Маттинао так же доверчиво, как за старым знакомым по улицам Севильи.

Касик вел его по тропинке вдоль ручья, который бежал им навстречу, устремляясь к реке. Тропинка змеилась среди диких зарослей, где то и дело попадались деревья, отягощенные сочными плодами. Так они прошли около полумили. Внезапно перед ними возникла группа хижин, возведенных на живописной террасе или уступе холма, откуда можно было различить внизу довольно большое селение, а вдали — синеву океана. Луис сразу догадался, что это уединенное убежище предназначено для представительниц прекрасного пола; видимо, здесь находился своего рода сераль для жен молодого касика. Гостя ввели в центральную хижину и предложили вкусные освежающие напитки из местных плодов.

За месяц, проведенный на островах, ни туземцы, ни испанцы не могли, конечно, усвоить язык друг друга. Моряки выучили только самые ходовые слова, и Луис, пожалуй, преуспел в этом больше других. Однако он чаще ошибался, чем угадывал истинный смысл того, что ему говорили, а сам врал безбожно, даже тогда, когда был совершенно уверен в правильности своей речи. Но язык дружбы понятен без слов, и за все это время в душе у Луиса не шевельнулось и тени подозрения.

Маттинао отослал служанку в соседнюю хижину и, когда Луис отдохнул, пригласил его следовать за собой таким благородным жестом, какой сделал бы честь придворному церемониймейстеру самой доньи Изабеллы. Они пересекли террасу и приблизились к самому крупному строению, явно состоявшему из нескольких комнат, потому что, войдя в него, очутились сначала в своего рода приемной. Здесь они на мгновение задержались. Касик сказал несколько слов выбежавшей навстречу служанке, затем отдернул занавес, искусно сплетенный из водорослей, и ввел гостя во внутреннее помещение. Какая-то молодая женщина ожидала их; Луис понял, что это и есть Озэма, потому что касик еще на пороге тихо и нежно произнес ее имя. Юный граф поклонился гаитянке так же низко и почтительно, как если бы перед ним стояла знатная испанская дама, затем выпрямился, поднял на нее глаза и возглас изумления и восторга вырвался из его груди: — Мерседес!!!

Маттинао как мог повторил за ним это имя, очевидно принимая его за слово, которым испанцы выражают восхищение или одобрение. Молодая гаитянка, так поразившая Луиса, сначала испуганно отступила на шаг, потом вспыхнула, рассмеялась и тоже начала повторять низким и нежным музыкальным голосом: «Мерседес, мерседес, мерседес», — находя в этих звуках невинное удовольствие. Но через минуту она умолка и замерла, прижав руки к груди и не спуская с Луиса удивленных глаз.