Мерседес из Кастилии, или Путешествие в Катай(без илл.) - Купер Джеймс Фенимор. Страница 78

Адмирал не раз указывал ему, как важно для испанцев узнать, где находятся золотые рудники, и Луис об этом не забывал. Ему удалось растолковать Озэме, что его интересует, но ответы ее были не столь ясны, как он бы того желал. И все же юный граф льстил себя надеждой, что не потратил времени даром и сможет рассказать Колумбу кое-что интересное.

На другой день пребывания Луиса в селении его пригласили посмотреть на игры и пляски индейцев. Их описывали достаточно часто, и незачем еще раз повторяться; скажем только, что в этих танцах и состязаниях, носивших самый мирный характер, юная гаитянская принцесса выделялась среди всех своей ловкостью, грацией и красотой каждого отточенного движения. Луису тоже предложили попытать счастья, и он охотно согласился. Обладая недюжинной силой и подвижностью, он отобрал пальму первенства у своего друга Маттинао. Впрочем, молодой касик нисколько не был огорчен, а его сестра хохотала и радостно хлопала в ладоши, когда гость оказывался проворнее или сильнее своего хозяина. Жены Маттинао даже пытались ее тихонько пристыдить, но Озэма на все упреки отвечала обезоруживающей улыбкой. В эти минуты Луис искренне любовался ею, и не без оснований: щеки ее пылали, глаза сверкали, как драгоценный гагат note 84 , а зубы казались выточенными из слоновой кости.

Мы сказали, что глаза Озэмы в отличие от синих задумчивых и вдохновенных очей Мерседес были черны как гагат, но они обладали такой же выразительностью, особенно когда гаитянка смотрела на Луиса. Не раз во время этих состязаний в силе и ловкости юноша улавливал во взгляде Озэмы откровенный восторг, весьма сходный с тем глубоким восхищением, которое он читал в глазах Мерседес, когда побеждал на турнирах. В такие мгновения сходство между двумя девушками поражало его еще больше, и он думал, что, если бы не различие в одежде, это были бы настоящие двойники!

Пусть только читатель не думает, что наш герой начал забывать свою прежнюю любовь. Совсем нет! Мерседес слишком прочно владела его сердцем, да и сам Луис, несмотря на все его недостатки, был слишком верным и преданным рыцарем, чтобы помышлять об измене своей даме. Но возлюбленная его была далеко, и Луису трудно было оставаться равнодушным к наивному поклонению юной индианки.

Если бы Луис уловил хоть один кокетливый взгляд или заподозрил, что у Озэмы есть какой-то тайный расчет, он сразу бы насторожился и вмиг избавился от чар. Но все происходило как раз наоборот: девушка была так естественна, чиста и простодушна, восхищалась им с такой искренностью и простотой, что ее было невозможно заподозрить во лжи! Одним словом, невольно поддавшись очарованию гаитянки, которая в тех же условиях могла бы вскружить голову людям куда более сдержанным, чопорным и холодным, чем наш пылкий герой, Луис доказал, что он всего лишь человек, не более. Когда вокруг так много нового, время летит незаметно. Луис сам удивился, заметив, что живет в этом селении несколько дней, большую часть которых он провел в серале Маттинао, хотя это и не совсем точное определение для уединенного убежища семьи касика. Зато Санчо с корабельной верфи считал каждый день и не терял времени даром.

Он тоже, как и Луис, ходил героем в своем более скромном кругу простых людей и тоже не забывал про золото. И, хотя матрос не знал ни слова по-гаитянски и не научил ни одному испанскому слову никого из туземцев, дела его шли куда успешнее, чем у юного графа. Он и так превосходно ладил с хохочущими темнокожими нимфами, не отходившими от него ни на шаг! Санчо одаривал их звонкими соколиными бубенчиками, а взамен довольствовался любым украшением из драгоценного металла. Все, что напоминало золото, он принимал без разбору!

Само собой разумеется, этот обмен совершался честным путем и только на добровольных началах — в полном соответствии с излюбленными принципами сторонников свободного предпринимательства, утверждающих, будто торговля — это обмен эквивалентными ценностями, хотя каждому известно, что ценность вещи зависит от целого ряда зачастую противоречивых обстоятельств. Но Санчо смотрел на торговлю точно так же, как эти новомодные мыслители, и однажды, когда они с Луисом направлялись к Маттинао, высказал по дороге свое мнение по столь существенному для него вопросу.

— Я вижу, твоя любовь к золоту верна и неизменна! — со смехом воскликнул Луис, когда старый моряк, остановившись на минутку, показал ему свой запас золотого песка, всяких дисков и блях. — Из того, что у тебя в мешке, можно смело начеканить штук двадцать полновесных добл с изображением короля и нашей королевы!

— Вдвое больше, сеньор, вдвое больше, и все это за каких-нибудь семнадцать соколиных бубенчиков, которым цена — горсть мараведи! Ей-богу, это самая честная и святая торговля, достойная только истинных христиан! Эти дикари заботятся о золоте не больше, чем ваша милость о погребении дохлого мавра, и за такое пренебрежение я готов содрать с них еще больше! Пусть себе думают, что эти украшения и желтый песок ничего не стоят, — я охотно расстанусь еще с двадцатью бубенчиками, хоть они у меня и последние! Пусть меняются, пока у меня и у них еще есть что менять, — в накладе я не останусь!

— Разве это честно, Санчо, отнимать у бедных индейцев золото в обмен на дешевые медные погремушки? — попробовал устыдить его Луис. — Вспомни, ведь ты кастилец, и отныне давай хотя бы два соколиных бубенчика за то, за что раньше давал один!

— Я никогда не забываю, откуда я родом, сеньор, и помню, что могерская корабельная верфь, по счастью, находится в старой доброй Испании! Но разве ценность вещи не определяется ценой, которую за нее дают на рынке? Спросите любого нашего купца, и он вам ответит, что это так же ясно, как солнце в небе! Когда венецианцы приходят на остров Кандию note 85 , они скупают фиги, виноград и греческое вино за гроши, зато за товары с запада дерут сколько могут. Э, да что там говорить! Все имеет свою цену!

— И тебе не стыдно пользоваться невежеством своих ближних? — спросил Луис, относившийся к торгашам с презрением дворянина. — Ведь это все равно, что обмануть слабоумного или ребенка!

— Упаси господь и мой покровитель святой Андрей, чтоб я совершил что-либо постыдное! — возмутился Санчо. — На Гаити соколиные бубенчики стоят дороже золота, сеньор! Я это знаю и тем не менее готов расстаться со своим драгоценным товаром ради презренного металла. Вы видите, я не скуп, а напротив — великодушен: ведь мы на Гаити и каждый может вам подтвердить, что здесь я торгую себе в убыток — золота много, а где я возьму другие бубенчики? Конечно, если после стольких лишений и испытаний я еще раз благополучно пересеку океан и довезу это золото до Испании, оно, может быть, вознаградит меня за все опасности и труды и даст мне возможность зажить прилично. Но я ведь рискую жизнью! И от души надеюсь, что наша милостивая донья Изабелла не допустит, чтобы ее новые кроткие подданные когда-либо занялись столь опасным и хлопотливым делом, как торговля!

— С чего это ты вдруг так забеспокоился о бедных островитянах, что даже готов рисковать своей жизнью? — смеясь, спросил Луис.

— Просто боюсь, как бы они не расстроили эту торговлю, сеньор, которая должна оставаться как можно свободнее и проще, — с плутоватой ухмылкой ответил матрос. — Сейчас мы, испанцы, приходим на Гаити и меняем один соколиный бубенчик на доблу золотом, — просто и ясно! А если эти дикари сумеют доплыть до Испании, там они получат за эту же доблу сто бубенчиков — поди-ка их сосчитай! О нет, нет, лучше оставить все, как есть. И пусть жарится в аду вдвое дольше тот, кто вздумает нарушить эту честную, свободную, простую и выгодную для всех цивилизованных людей торговлю!

Так Санчо разглагольствовал о свободной торговле, когда со стороны селения внезапно донесся крик ужаса, возвещавший о какой-то смертельной опасности. Как раз в это время испанцы проходили через рощу, расположенную на полпути между селением и уединенным домом Маттинао. Оба вполне доверяли своим новым друзьям, а потому сейчас оказались совершенно безоружными, если не считать рук да ног. Луис полчаса тому назад оставил свой щит и меч у Озэмы, которая забавлялась ими, изображая из себя амазонку, а Санчо, решив, что аркебуза для прогулок слишком тяжела, спрятал ее в отведенной ему хижине, где расположился со всеми удобствами.