Ангелотворец - Лэкберг Камилла. Страница 31

— Но вы не знаете что?

Лайза-Уве покачал головой:

— Нет, для меня это такая же тайна, как и для других.

— Какой была атмосфера в школе? Кто-нибудь враждовал друг с другом?

— Мягко сказано. Это было больше похоже на кипящий котел, чем на учебное заведение.

— Что вы имеете в виду?

У Эрики участился пульс. Впервые она узнала, что в интернате что-то было не так. И почему ей раньше не пришла в голову такая мысль?

— По словам учителя, работавшего до меня, ученики изначально ненавидели друг друга, — стал рассказывать ее собеседник. — Каждый из них с детства привык к тому, что все его малейшие капризы удовлетворялись. Это были избалованные, требовательные и заносчивые мальчишки. При этом родители ждали от них хороших отметок. Разумеется, они постоянно ссорились и дрались. Руне удалось кнутом призвать их к порядку, и внешне они вели себя прилично, но напряжение чувствовалась.

— А что они думали о директоре?

— Ненавидели его все до единого. Он был садистом и психопатом, — холодно констатировал Лайза.

— Не самая добрая характеристика… — Эрика пожалела, что не захватила диктофон. Придется ей запоминать разговор.

Уве-Лайза поежился.

— Руне Эльвандер был самым неприятным типом из тех, кого мне доводилось встречать. А вы можете мне поверить… — Он взглянул на мужа. — Мне многое довелось пережить… Таков наш удел!

— А каким он был в семье? — продолжила расспросы писательница.

— По отношению к кому? Инес было нелегко. Я вообще не понимаю, зачем она за него вышла. Такая молодая и красивая. Думаю, ее мама заставила. Старуха умерла вскоре после этого, и на свете не было матери злее ее. Думаю, Инес рада была от нее избавиться.

— А дети Руне? Что они думали об отце и мачехе? Приняли ли ее в семью? Она же была немногим старше его старшего сына.

— Это был мерзкий мальчишка. Весь в отца.

— Старший сын?

— Да. Клаэс.

Возникла пауза. Эрика терпеливо ждала.

— Его я помню лучше всех. У меня мороз по коже, когда о нем вспоминаю. Даже не могу объяснить почему. Он всегда был любезен с нами, но что-то в его взгляде вызывало у нас леденящий ужас. Я боялся повернуться к нему спиной.

— Они с Руне ладили?

— Сложно сказать. Они вращались друг вокруг друга, как планеты, никогда не пересекаясь орбитами, — усмехнулся Лайза. — Знаю, что выражаюсь как плохой поэт, но…

— Нет-нет, продолжайте! — подалась вперед Эрика. — Я понимаю, что вы имеете в виду. То есть открытых конфликтов между ними не было?

— Нет, они соблюдали дистанцию. Клаэс слушался отца беспрекословно, но никто не знал, что он на самом деле думал о нем. Единственное, что их объединяло, — это то, что они боготворили Карлу — покойную жену Руне и мать Клаэса. И оба испытывали неприязнь к Инес. В случае с Клаэсом это еще понятно, ведь она заняла место его матери, но директора-то никто не заставлял на ней жениться.

— Так Эльвандер плохо с ней обращался?

— Да. Нежными их отношения не назовешь. Он отдавал ей приказы, будто она была его прислугой. Клаэс тоже вел себя плохо по отношению к ней и ее дочери Эббе. Да и его родная сестра Аннели была ему под стать.

— А отец поощрял такое поведение? — спросила Эрика, отпивая воды. На веранде даже в тени было жарко.

— Для Руне они были идеальными. Он и детям отдавал приказы, но ругать их не мог никто, кроме него самого. Никто не отваживался пожаловаться на них, не рискуя головой. Я знаю, что Инес один раз попыталась — и больше не повторяла этой ошибки. Нет, единственным в семье, кто к ней хорошо относился, был младший сын Руне Юхан. Он был добрым мальчиком и заботился о мачехе. — Уве-Лайза погрустнел. — Интересно, что стало с малышкой Эббой?

— Она вернулась на Валё. Они с мужем ремонтируют дом. А позавчера… — Эрика закусила губу. Она не знала, можно ли рассказывать о том, что недавно случилось в бывшем интернате, но ведь Линдер был с ней так откровенен… Писательница набрала в грудь воздуха и продолжила: — А позавчера они нашли кровь под полом в столовой.

Мужчины изумленно уставились на нее. На веранде повисла тишина, нарушаемая только отдаленным шумом машин. Наконец Вальтер заговорил:

— Ты всегда говорила, что, скорее всего, они мертвы.

Уве-Лайза кивнул.

— Да, это самое вероятное. Кроме того… — он замялся.

— Кроме того — что? — заинтересовалась Эрика.

— Нет… это нелепо, — отмахнулся Уве. — Я этого никогда никому не говорила…

— Расскажите сейчас. В таких делах важна любая мелочь, даже самая нелепая, — принялась уговаривать его женщина.

— Ничего особенного, просто у меня было ощущение, что что-то у них было не так… И я слышала… но это уже совсем глупости…

— Продолжайте! — взмолилась Эрика, подавляя желание вытрясти из него слова силой.

Уве-Лайза сделал глоток вина и посмотрел прямо на гостью.

— По ночам там были слышны звуки.

— Какие звуки?

— Шаги, открывавшиеся двери, голоса… Но когда я поднималась, никого не было.

— Призраки? — спросила Эрика.

— Я не верю в призраков, — возразил Лайза. — Все, что я могу сказать, — это то, что у меня было предчувствие, что случится что-то нехорошее. Вот почему я не удивилась, когда услышала об исчезновении.

— Шестое чувство, — кивнул Вальтер.

— Уф! Все это так грустно. Эрика, вы еще решите, что мы мрачные типы! — улыбнулся Линдер.

— Вовсе нет. Большое спасибо за беседу. Вы мне дали много материала для размышления. Но теперь мне пора домой. — Писательница поднялась.

— Передайте привет малышке Эббе.

— Передам.

Уве-Лайза попытался встать, чтобы проводить гостью, но Эрика его опередила:

— Сидите. Я сама найду выход.

Проходя прихожую, утопающую в бархатных подушках с золотыми кисточками, она слышала голос Эдит Пиаф, поющей о разбитом сердце.

— Где ты был утром, черт тебя подери?! — рявкнул Патрик. — Я думал, ты поедешь со мной к Хольму.

Йоста поднял глаза:

— Я был у зубного. Анника не говорила?

— У зубного? — Хедстрём наградил его пристальным взглядом. — Дырок нет, я надеюсь?

— Нет, всё в порядке.

— Как дела со списком? — спросил Патрик, глядя на гору бумаг на столе перед коллегой.

— У меня есть почти все адреса учеников.

— Быстро ты.

— Личные номера граждан, — пояснил Флюгаре. — Надо использовать голову! — Он протянул Патрику бумагу. — Как все прошло у нациста?

— Ему бы не понравилось, что ты его так называешь, — ответил Хедстрём, пробегая глазами список.

— Это и понятно. Головы они брить перестали, но идеи-то не изменились. Как Мелльберг себя вел?

— А ты как думаешь? — съязвил Патрик. — Мягко говоря, полиция Танума показала себя не с лучшей стороны.

— Что-нибудь новое узнали?

— Немногое, — покачал головой Хедстрём. — Йону Хольму ничего не известно об исчезновении. В интернате все было как обычно: строгий директор и хулиганистые подростки. Ну и все в таком стиле.

— А от Турбьёрна что-нибудь слышно? — спросил Йоста.

— Нет, он обещал поторопиться, но, поскольку речь не идет о свежем трупе, вряд ли мы у них в приоритете. К тому же срок давности преступления истек. Если, конечно, речь идет об убийстве семьи.

— Но его данные могут помочь в расследовании. Кто-то же пытался сжечь Эббу с Мортеном заживо? Все это говорит о том, что поджог имеет отношение к трагедии. А Эбба? Она же имеет право знать, что случилось с ее семьей!

Патрик резко взмахнул рукой.

— Знаю-знаю. Но пока мы не нашли в старом расследовании ничего, за что можно было бы зацепиться.

— А что отчет Турбьёрна о пожаре?

— Тоже ничего особенного. Бензин и обычная спичка.

— Тогда нужно подходить с другого конца, — Йоста кивнул на фото на стене. — Надо надавить на парней. Они знают больше, чем рассказали тогда.

Хедстрём подошел к снимкам.

— Думаю, ты прав. Я видел: ты считаешь, что надо начать с Леона Кройца. Почему бы нам не съездить к нему прямо сейчас?