Складки (сборник) - Кислов Валерий Михайлович. Страница 20

Какого еще базара?

Так вот, смердящий гной времени вытекает из удрий и гидрий, которые, как говорится, дают течь («Все течет, и все из меня», — часто шептал избивавшим его конвоирам биолог Хаджбакиро и редко ошибался). Нет нужды пояснять, что протечки гнилого времени помимо материального ущерба доставляют моральный дискомфорт: негативно сказываются и на работе отдельных сотрудников, и на репутации всего заведения. Представьте себе, как хронооператор открывает какой-нибудь баул, сует руку внутрь и обнаруживает на дне протекшую из канопы липкую жижу. От прикосновения остается крайне неприятное ощущение, если не сказать отвращение, а также стойкий, с трудом выветриваемый запах, напоминающий запах залежавшейся рыбы или застоявшейся и вовремя не спущенной спермы.

М-да.

Итак, если вкратце, то схема получается следующей: в этом отстойнике время проверяется; критерием пользы служит его твердость: чем тверже, тем полезнее. Время жидкое, а значит, бесполезное (убитое, мертвое) хоронится. Время твердое, а значит, полезное (живое) сохраняется. Проверяем, отбираем, хороним и сохраняем все это время мы. Согласно инструкции, работаем в халатах, перчатках и масках. По всем нормативам мертвое время должно храниться не меньше сорока, но не больше сорока девяти дней, но мы, признаться, иногда не выдерживаем — какая фантастическая вонь! — и хороним отходы раньше срока. Рассказывать о досрочных отходах я не имею права, поскольку…

Да и этически…

Не догадались, зачем срок в сорок тире сорок девять дней? А вдруг того? Ведь неизвестно, в какое лоно… А потом претензии, заявления, рекламации. Тогда-то и вызывают дежурного хронобиолога, чтобы отслужил свое, и дело пересматривается.

Зачем что?

A-а, все это вообще?

Вы имеете в виду хранение? Как это зачем? Не затрагивая эзотерический смысл подобной деятельности, отмечу лишь ее дидактическую цель. Как сказал перед публичной казнью поэт-мученик Марашвили: «Вязь неразрывная времен, связь из былого в будущее мира, и звук… каких-то там имен… и… хрип какого-то эмира». Или «скрип какого-то эфира».

Короче, для сохранения хронотипа эпохи. Ведь не зря же в конце проведенной зря жизни собирается группа хронометристов (или хронометражистов, как их называют в последнее время, но, как мне кажется, неудачно, поскольку это сразу же отсылает к нелепой амальгаме из «метранпажей» и «суфражистов») и — в присутствии дежурного хронографа в маске обезьяны или ибиса с маленьким изящным зеркальцем в руках — взвешивает, измеряет, а затем, разложив по кратерам и киликам с соответствующими этикетками и бирками, выносит соответствующее решение.

Вот вы, допустим, будете стоять в тоскливой, больничного вида белой комнате, подобной этой, робко переминаясь с ноги на ногу, и ждать на сквозняке, что вам скажут. А вам на сквозняке и довольно грубым тоном скажут приблизительно следующее: «Аэй кратистон эсти талете легейн!»

Вы, разумеется, ничего не поймете, глуповато и виновато улыбнетесь, бестолково разведете руками и беспомощно замотаете головой, пытаясь жалкой мимикой и жестикуляцией объяснить, что вы из сказанного ничего не понимаете, да и вообще оказались здесь совершенно случайно, по ошибке или по недосмотру, а тут…

Тут вам довольно грубым тоном растолкуют: «Вы, кутила и растратчик, промотали, продули, провалили, профукали, короче, проэтосамое весь запас отведенного вам времени и, стало быть, прожили зря жизнь, данную вам — как, впрочем, и всем остальным — раз в жизни. Вы, хронический и даже патологический прожигатель и спускатель по ветру, взвешиванию и измерению не подлежите. Хронометраж отменяется. Ступайте, бесполезный вы человек. Уходите, морос и какое вы этакий. Не мешайте работать».

И пристыдят вдогонку: «Ну и публика».

И унизят напоследок: «Экземпляр».

И заодно заклеймят: «Холоймес».

А бывает, добавят под конец, как бы нехотя и, кажется, уже не так грубо: «Хотя… Ну-ка погодите… Ну-ка повернитесь. Ну-ка идите сюда. Ну-ка встаньте там…» А если попробовать из вас что-нибудь вытянуть? А вдруг выжмется что-нибудь положительное? Чтобы можно было на весы положить и взвесить. Как знать, вдруг в силу какой-нибудь хронопатологии наберется единиц на сто пользы. Личной, конечно, не общественной же! За кого вы себя принимаете? Тоже мне, хомо новус! Андропос он, меменсо тес койнэс тухэс. Нет, тохес — это не то, о чем вы подумали. Ну-ка вместо того чтобы думать, раздевайтесь до пояса, ремешок ослабьте. Не бойтесь, это всего лишь хронодатчик. А это хроносчетчик. А это хронометр. Вдохните глубоко. Не дышите. Хоп. Ну вот. И вправду сто. Можете выдохнуть. Не густо. Но хоть что-то.

Конечно, точно. Вот черные камушки, а вот белые. Ин оптима форме. Можете сами посмотреть на хрономонитор. Точно, как в аптеке. Мы же не на рынке. Подумайте сами, кому нужна ваша временная слизь? Для чего? Мы здесь не обвешиваем, весы пальцем не придерживаем и не подвинчиваем. Бона фиде, так сказать. Хотя и у нас бывают ляпсусы, накладки с хронометрией. Правда, это случается крайне редко, лишь в случае с макровеличинами. Курьезно, не правда ли: чем больше величина, тем больше вероятность погрешности.

Ладно. Ну, если вам так хочется, можете взглянуть. Нет-нет, одеваться вам незачем, у нас не простужаются. Про сквозняк больничный вам так сказали, ради шутки, а вы и поверили, а поверив, даже почувствовали. Соматика. Одежду сложите аккуратно и положите в этот контейнер. Вот вам справка со штампом. А это в качестве сувенира ад хонорэс про мэмориа гирька с выгравированной надписью «А. О. Э.».

Что значит «общество»? У нас не «общество». И не «акционерное». Про свои общества вы лучше забудьте. И про свою ограниченную ответственность. То есть безграничную безответственность. Нет, не объединенные и не арабские. Надпись читается очень просто: «Андропине офелейя экатон». Неужели не понятно? И оставьте свои дешевые ассоциации при себе. Справку покажите кому следует в следующей комнате, а гирьку храните на память. Хотя какая уж тут память… Сит вениа вэрбо, с памятью у вас, как и со временем: полный провал. Пробел. Прокол. Или, скорее, перекос. Вы ведь помните не то, что вам говорят, а то, что вы себе сами повторяете. А повторяете вы себе то, что хотели бы от других услышать, но других вы все равно никогда не слышите, так как никогда не слушаете, даже когда другие что-то пытаются высказать. Хотя когда понимаешь, что именно другие пытаются высказать, то слушать это просто не…

То есть…

Ну, в общем…

Тьфу, с вами тут совсем запутаешься!

Короче говоря, все ваше время уходит на перекошенные воспоминания о том, чего не было. Косая память о небытии. Это не амнезия и не склероз. Назовем это аберрацией слуховой ориентации вследствие глубокого родового аффекта или хроническим искажением восприятия так называемой объективной действительности (это вы сами так ее назвали) в результате, допустим, чрезмерного увлечении сентиментальными телесериалами. Ах либрис, либрис… Ах, утраченное время. Ах вы, грезы мои, грезы, грезы новые мои…

Все склонны мечтать, у многих фантазирование превращается в перманентную конфабуляцию, а у некоторых в патологическую мифоманию. Но время мифическое гниет и смердит ничуть не хуже, чем время реальное, так сказать, объективно реализованное. В этой связи особенно смешны заявления ученых, согласно которым времена бывают разные, и в силу этих различий продукты интеллектуальной и духовной деятельности человеческой популяции также различны; смешно всерьез полагать, что эти различия могут обуславливать качество и количество сгнившего времени. Но теперь, благодаря ’патафизике и, в частности, единственному, да и то незавершенному трактату Глущенко (автор удавился шнурком, вытащенным из папки со своим делом, прямо в кабинете следователи, когда тот вышел по малой нужде), мы понимаем, что относительно гниения все времена хороши и плохи одинаково, все они гниют и смердят безотносительно. Безразлично. Так, время трансцендентального позитивизма смешивается со временем диалектического идеализма, время социалистического сюрреализма сливается со временем капиталистического гиперреализма: все времена канут в одну и ту же канализационную Лету. Да. Да-да. В Лету даодаизма, если угодно. Чтобы изготовить продукт интеллектуальной и духовной деятельности, годится любое время, а различие времен на хорошие и плохие, вонючие и ароматные подчеркивается теми, кто изготовить собственный продукт не способен ни в какое время, но пытается примазаться к чужой продукции, по возможности не замараться и выгодно предстать. Так сказать, нажиться. Первобытное общество, видите ли, для них «примитивно», средневековье «мрачно»… А их неоварварская радикально меркантильная современность не примитивна, не мрачна? Ладно. Финис коронат опус. Вам сейчас по коридору направо. Вот опять не слушаете. По коридору направо, вам говорят. Давайте в темпе. И дверь прикройте плотнее.