Пешка для Ферзя - Красовская Марианна. Страница 9

- Не останавливайся, - словно в бреду шепчу я, обвивая руками его плечи. — Только не останавливайся!

- Как будто я могу остановиться, - бормочет он. - В спальню. Отец твой застукает — головы оторвет обоим.

Да, да! В спальню! Там нам никто не помешает!

Он подхватывает меня на руки и в самом деле несет в спальню. Он — несет меня! Это точно не сон?

Нет, я всё же сплю… и ни за что не хочу просыпаться!

Я никогда не ощущала подобного: я была отчаянно счастлива и ужасно несчастна одновременно. Будущее мое было крайне туманно, и туман этот явно был ядовитым. Скорее всего, я в этом тумане сгину. Навечно. Но в то же время я лежу в объятиях любимого человека. И никак не могу поверить, что он мог так целовать и любить девушку, которая ему совершенно безразлична. Я ему нравлюсь, точно знаю! Если бы всё это произошло в какой-то иной жизни, возможно, у нас был бы шанс. Но всё, что у меня было — это только сегодняшняя ночь. Самая счастливая в моей жизни. Самая горькая. Самая сладкая.

8. По заслугам и награда

Та ночь по-прежнему осталась в моей жизни единственной настоящей между мной и Яном. Потом всё изменилось. Я была уже не льера Лисовская, дочь хорошего дядьки, а преступница и, пожалуй, предательница. Я сама во всем призналась — ночь с Яном, кажется, меня изменила бесповоротно. Словно давняя мечта исполнилась — я получила его, а значит, жизнь прошла не зря. Мне будет, что вспомнить перед обнулением.

Но снова всё пошло наперекосяк: отец заявил, что никому не позволит меня судить, вытащит из любых неприятностей. А я думала, что не нужна ему! Всё завертелось с немыслимой скоростью — как-то вдруг оказалась, что не я распутница и круглая дура, а Ян — соблазнитель. Он каким-то образом оказался ответственным за мои грехи, и я даже слова не успела сказать в его оправдание.

Помилуйте, Ян-то тут при чем? Это всё я, я виновата! Но маги в один голос заявили, что именно замужество с главой инквизиции меня спасет от суда и последующей расплаты, что никто не посмеет меня даже допрашивать. Я рассказала всё, надеясь, что есть какой-то другой выход. Рассказала и про Офицера, и про Криса Розова, и про девочек Моховых — они-то точно ни при чем! Разве пришло бы им в голову покуситься на члена своей семьи? Оказывается, пришло.

Так может, это не я такая испорченная, а действительно, воздействие? Могу ли я переложить часть груза из своей души на кого-то другого?

Яна было жалко. Женитьба на мне явно не входила в его планы, его буквально принудили к этому. Он смотрел на меня с ненавистью, и право, было за что. Это уже потом, несколько лет спустя, я поняла, что он должен был быть к этому готов. Его практически застали в моей постели — а в высшем обществе такое не прощается. И никто не разбирается, кто кого соблазнял. Женитьба — единственный приемлемый выход в подобной ситуации.

Я же готова была его любить. Ребенок? Что ж, я только счастлива буду. В дальнее поместье, чтобы про меня забыли? Не вопрос. Я ведь понимаю, что у него карьера. Жена с порочными связями ему ни к чему.

Но он был не готов даже попытаться. На церемонии бракосочетания не стал даже слушать священника, махнув рукой и заявив, что ему не нужен этот фарс. Не нужно ни клятв, ни напутствий. Бумага о разводе с открытой датой получена одновременно с разрешением на брак. В тот момент я была счастлива тому, что моему позору не было свидетелей, кроме льера Лисовского и священника. Было ощущение, что мне прилюдно плюнули в лицо. Ну а я плюнула в ответ, заявив, что выхожу за него замуж только ради спасения своей жизни. Да, я хочу жить — а кто не хочет? В поместье всяко лучше, чем в тюрьме. Особенно, если муж не будет навязываться.

А вечером, на «свадебном ужине», я услышала всё, чего бы слышать никогда не хотела: что я сломала ему жизнь, разрушила карьеру и попрала мечты о счастье. Вот это я понимаю — тюрьма! Вот это пытка! Клянусь, я бы лучше пошла под «обнуление», чем согласилась вернуться в тот день вновь.

К моему изумлению, карьера Яна не пострадала. К моменту рождения нашего сына я была уже не лирра, а льера Рудая, жена Первого Советника короля. Когда Ольга, ставшая к тому моменту моей мачехой, рассказала мне причину столь высокого назначения, я смеялась и плакала одновременно.

Я никогда не думала, что смогу кого-то так ненавидеть. Без внушений, без зелий, без особых на то поводов. В день свадьбы я и без того была едва жива от страха и чувства вины, а истерика Яна меня просто доломала. Я вдруг поняла, что никогда не знала его настоящего, а любила лишь нарисованную в голове картинку. Человек, который не способен сострадать, не умеет промолчать, не сдерживает себя хотя бы из правил приличия — это не человек вовсе. Деревенщина. Обезьяна. Животное. Что бы между нами не произошло, он мог бы не позорить меня прилюдно. Я, в конце концов, женщина, причем льера. Не какая-то там служанка. Я слабее, хрупче его. Меня можно было просто пожалеть (во всяком случае, я себя очень даже жалела). Но он втоптал меня в грязь, а потом и вовсе уехал, даже ни разу не появившись до рождения сына.

Вначале я все еще ждала, надеялась на что-то. А потом поняла — нет у нас никакой семьи. Есть я и ребенок у меня под сердцем. И есть человек, который живет ненавистью. И я стала такой же, как он.

А мир вокруг меня изменился.

Вот уже четвёртый год мэром Кобора является льер Лисовский. А прежний мэр отправился в столицу, где назначен советником по вопросам помощи бедным. Потому что по каким-то там отчетам, Кобор внезапно оказался едва ли не самым богатым городом Орассы. Не потому, что у нас богатых льеров много проживает, а по среднему уровню жизни. Нищеты откровенной нет, беспризорников и бездомных нет совсем, вдовы и сироты пристроены к делу. Опыт, словом, наш бывший мэр теперь передаёт столице. Не завидую я такому повышению. Там, в большом городе, всё наоборот. Достаточно ночлежки вспомнить, чтобы расхотеть там жить.

Отец же принял свое назначение с радостью. Он тоже хочет жить в покое и растить детей.

Возможно, раньше я бы изошла завистью: для меня он времени никогда не находил. Но теперь у нас с ним прекрасные отношения. Мы - два взрослых человека, оба, между прочим, с детьми. Нам всегда есть, о чем поговорить. Он никогда не припоминает историю с "зеркалом", лишь однажды сказал, что я не виновата, на меня воздействовали, но ведь мы оба знаем, что не просто так ментальное воздействие накладывается. Нет, нужна та самая мысль, те самые чувства. Где-то внутри меня жила обида, даже ненависть к отцу, ее-то на свет мои "друзья" и вытянули, ее и кормили.

Отец мне потом рассказывал, как сам в молодости натворил дел, как потом жил с этим... Как по мне - его поступок тоже не самый красивый, но он не убийца. Он говорил, что надо жить дальше. Прошлое не изменишь, но можно изменить будущее. Я и жила. В поместье дальнем тихо, там душа спокойна. Розы, книги, беседка, увитая плющом... и, конечно, моя школа.

Первые годы мне казалось, что я в раю. Никто меня не тревожит, только Ян раз в месяц приезжал взглянуть на сына. Меня он в то время почти не задевал, словно понимал, что мне не до его выходок. Был холоден и равнодушен, но только со мной. Стоило ему взять в руки сына - и передо мной был совсем другой человек.

Я бы и хотела замечать в нем только плохое, но, как ни странно, Ян оказался скверным мужем, но удивительным отцом. Никогда я не встречала мужчину, который настолько любил бы своего ребенка.

Он улыбался, пел Дану песенки, что-то ему рассказывал. Один раз, когда у сына резались зубки, он целый день укачивал его на руках и на ночь остался. Напрасно я уверяла, что у меня есть нянька (которая, впрочем, чаще отдыхала, своего сына я не могла доверить никому), он был непреклонен. Самое странное, в ту ночь я впервые выспалась. Оставить Дана в руках отца оказалось не страшно. Тогда Ян впервые предложил мне переехать в его дом, но я не согласилась. Мне казалось, что всё в столице будут тыкать в меня пальцами, называя убийцей. Он настаивал. Мы повздорили и наговорили друг другу глупостей.