Треск штанов (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич. Страница 12

Крепость сгнила.

И он о том узнал лишь после катастрофы. А если бы войска Цин не подошли к Нерчинску, мог бы и вообще не узнать. Вот его и заело. Ведь он спрашивал, принимая дела. Вдумчиво расспрашивал. И ему врали. В глаза врали.

— Лгуны! Мерзавцы! Твари! — кричал он, пытаясь догнать слишком быстроногих подчиненных.

После того, как он отходил палкой до полусмерти начальника канцелярии, остальные старались не подставляться. Как вскрылось, что тот знал о проблемах Нерчинской крепости, и умолчал, так и сдали нервы у Осипа Фомича.

Вон — бумаги все имелись.

Писали из города ведь. Писали. Понятно — до принятия дел новым генералом. Да только ведь знал глава канцелярии об этом. Точно знал. И много кто еще, включая простых жителей. Но пальца о палец не ударили. И слишком активного «пришельца» в лице Осипа Фомича «не беспокоили понапрасну». Ну а что? Ну сгнили укрепления. И что с того? Какая такая беда может приключится, в которой они потребуются?

И тут в Иркутск прибыли лодки с беженцами.

Люди засуетились.

А чуть погодя пришли совсем уж печальные новости. Нерчинск пал, ибо сгнившие укрепления не устояли…

Устал и выдохся генерал только через пару часов. Все ж таки догнав и поколотив с добрый десяток старших чинов, часть из которых просто в силу грузности не сумела оторваться.

Да, по хорошему нужно было поступать иначе. Приказать солдатам да казакам арестовать виновных. И дальше по инстанции пустить, перемалывая их судьбы в фарш. За дело. Но ситуация оказалась НАСТОЛЬКО неожиданной и шокирующей, что Осип Фомич не сдержался. Просто не смог совладать с собой.

И надо сказать нашел в этой своей выходке полную поддержку горожан. Иркутск в те годы был очень небольшим. Все знали всех. И новость о падении Нерчинска вызвала эффект разорвавшейся бомбы. За своих командиров, которые лгали генералу, солдаты и казаки заступаться не стали. За дело же тех бил.

Да и опять же — зрелище. Не каждый день на такое посмотришь.

Осел Осип Фомич на лавочку у своего дома.

Осунувшийся. Мрачный. Злой.

Чуть погодя к нему приковылял, изрядно прихрамывая, начальник его штаба. Тот тоже лгал. За что и получил.

Потом подтянулся еще один командир. И еще. Еще. Пока все начальные люди воинские не собрались вокруг. Включая тех, что из Нерчинска пришли.

Ну и начали стихийные военный совет. К которому регулярно привлекались люди рангом пониже. В том числе и не военных чинов, но хорошо знающие ту или иную местность. Дабы понять — куда цинцы пойдут, что смогут и так далее. Солдат старых вытащили, что еще в старую войну тут воевали. Даже нашли одного, сидевшего осаду в Албазинском остроге…

Сам же новый генерал в известной степени чувствовал стыд за свою выходку. Не по чину ему такие поступки. Хотя, как он слышал, и царь не гнушается иной раз за палку взяться. Да и подчиненные вроде не дулись. Только охали, трогая ушибленные места…

[1] В первую очередь это связано с началом интенсивного производства железа путем передела чугуна в пудлинговых печах. Что сильно увеличило количество доступного железа и снизило его цену. Но настоящий прорыв пошел при введении в практику конверторов и особенно мартеновских печей. Пилы употреблялись и до того, но крайне ограниченно, как правило являясь специализированным профессиональным инструментом.

[2] Бани-землянки (с топкой «по черному») существовали с глубокой древности, но не употреблялись широко.

[3] Группа племен, проживавших в Минусинской котловине.

Часть 1

Глава 5

1711, июль, 5. Саратов — Удинск

Купец степенно отхлебнул чая из чашки и поставил ее на стол. На блюдце. Это был тот самый Семен Фомич, что возил линейки да гири из Москвы на продажу в Смоленск, когда вводили новую СИ.

Ныне сей торг уже не шел также бойко. И он отправился в своеобразное турне — посмотреть да послушать. Благо, что денег на распространении СИ сколотил изрядно и лавки имел по разным городам всего северо-запада. Даже в Ригу пробился.

Маленькие.

Они себя окупали и прибыль мал-мало приносили. Но плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Вот и Семен Фомич желал выйти на другой уровень торговых оборотов. Для чего линейки с гирьками совершенно не годились. Вот и отправился он погулять. Людей посмотреть. Себя показать. Да подумать — откуда-куда и чего возить сподручнее. И отправиться решил в те края, где в эти годы кипела самая бурная жизнь — на Волгу. Тут и взрывной рост торговли, и перевозок, и всякого рода особых дел. Тех же новых хозяйств поставили массу. Да производящих всякое…

Прибыл в Саратов.

Погулял по торгу. Поговорил с людьми.

Там-то и узнал, что один его старый знакомец тут поселился. Уехавший из Смоленска еще до всей этой бучи с новой СИ. Вот и решил навестить его да поговорить. Он ведь если и не местный, то вон сколько тут прожил. Всяко лучше ситуацию знает…

— Вокруг города ничего особенного нет, — добродушно ответил знакомец. — Здесь всего семь колхозов. В них маис, фасоль и тыкву растят. Тебе нужно южнее ехать.

— Тыкву знаю, — произнес Семен Фомич, — а маис и фасоль это что?

— А пойдем покажу…

Прогулялись до амбара. Он начал показывать и рассказывать.

— Фасоль — считай, что горох, только крупнее. И вариться дольше. Маис же… это зерно. Видишь какие крупные и дивные колосья? Так-то вещь. Но люди его не знают и не покупают. Да и не привычно оно.

— Тыкву, как я слышал, тоже не охотно покупают.

— Так и есть. У привычки великая сила… увы…

— И кому же это все растят?

— На прокорм колхозникам да в Пермь. Там с едой не сладко, оттого все берут. И тыкву с маисом в каше мешают.

— А зачем?

— Так с тыквой больше варева выходит. Живот набить — самое то. А тыквы у нас вон какие. На загляденье. Поговаривают, что их поначалу хотели растить скоту на прокорм. Но люди тоже жуют. Особливо ежели выбора нет.

— Не глянулась тебе чем-то тыква?

— Мне? Так нет. Я то ее люблю даже. Супружница моя ее запекает с медом — вообще лакомство выходит. Но люди у нас к ней не привычны. Оттого про скот и думали. Или птицу. Что куры, что гуси, что эти… как их… индейские куры, да, тыкву хорошо едят. Но им не достается, — улыбнулся Платон Тихонович.

— Ты сказывал про юг. А что там?

— А там много чего садят. И земляной орех с грушей, и солнечный цветок, и иное. Сверх к тому, что у нас выращивают. Солнечный цветок особенно хорош. С него масло можно давить. Хорошее. У нас в Царицыне первая маслобойня стоит. Я брал на пробу. Не оливковое, но доброе и сильно дешевле. И еще с него жмых остается, которым скотину кормить можно. Тех же свиней. Так что — дело верное.

— А груша эта земляная? Что сие?

— Ты картошку знаешь?

— Ну а как же?

— Вот что-то похожее. Только можно по всяким неудобным местам высадить. Мал-мало еды даст. Она как сорняк растет. Не скажу, что сильно много или очень вкусно, чем-то на редиску похожа, только слаще, но как подмога — хороша. Ее ведь даже вдоль тынов можно сажать. В любой угол понатыкать. Покупать и возить можно только на продажу как спасительное средство, впихивая его селянам. Говорят и на Смоленщине растет и даже на юге новгородских земель. Но это слухи. Это проверять надо.

— А орех земляной?

— Орех и орех, — пожал плечами Платон Тихонович, — на вот, попробуй. — сказал он и, зачерпнув несколько штук протянул Семену Фомичу. — Шелуху только руками разломай.

Собеседник сделал что просили.

Попробовал.

— Да не кривись.

— Непривычный вкус.

— Оттого ходу мало ему. Но он очень сытный. Его в гарнизоны дальние шлют. А если подсушить да перетереть и подсолить — на масло становится похож. Таким его на корабли дают, в жестяные луженые банки закрывая. В Царицыне мастерская небольшая этим промышляет.