Четвертый под подозрением - Даль Хьелль Ола. Страница 49

Настала очередь Гунарстранны пожимать плечами. Фрёлик сказал:

— Ну, тогда я пошел.

— Я тоже ухожу.

Они снова посмотрели друг на друга.

— Что-то случилось? — спросил Фрёлик.

— Как ты думаешь, мы в чем-то облажались? — спросил Гунарстранна.

— А что?

— Тебе не кажется, что в этом деле что-то важное осталось без внимания?

— Может, надо вести себя осторожнее по отношению к Нарвесену?

— Мы уже несколько дней следим за ним, — ответил Гунарстранна. — Он в туалет не может сходить без того, чтобы об этом сразу же не стало известно. По словам наших агентов, по вечерам он из дома не отлучается. Сидит в гостиной и иногда спускается в подвал. Вот и все.

— Зачем он ходит в подвал? У него там мастерская? Может, плотничает на досуге?

— Не знаю.

— А Эмилия?

— Кто такая Эмилия?

— Его спутница, похожая на вьетнамку… Хорошенькая.

— А, та, с «порше»… Она инструктор по кручению и редко бывает дома.

— Что такое «инструктор по кручению»?

— Четыре раза в неделю она ездит в фитнес-клуб, где сидит на велотренажере и учит кучу бездельников сгонять жир под музыку.

— Вот как…

С работы они вышли вместе. Молча. Остановились у выхода и снова переглянулись.

Гунарстранна откашлялся и сказал:

— Ладно. Желаю приятно провести выходные.

Фрёлик кивнул:

— И тебе того же.

Туве приготовила тушеную баранину — его любимое блюдо. Оно пахло детством. Сразу вспоминались воскресные обеды, когда во всем квартале пахло тем, кто что готовил. Кастрюлю пускали по кругу, и они с братом ссорились из-за того, кому достанется кусочек получше. Вслух Гунарстранна ничего не сказал, потому что уже говорил об этом раньше, и не один раз. Приготовив тушеную баранину, Туве выказала ему уважение.

Мясо запивали итальянским красным вином «Бароло»; незаметно выпили две бутылки под Луи Армстронга, который пел Makin’ Whoopee. Гунарстранна наблюдал за Туве. Она сидела в кресле напротив и смотрела в пространство.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— Об одном пациенте по имени Видар, — ответила она. — Он сумасшедший… то есть он, конечно, не совсем овощ, но постоянно лежит в нашем отделения для хроников, бедняга. Ему нет и тридцати. Страшно тощий и лицо перекошенное. Он все время искоса смотрит куда-то вверх, приоткрыв рот, и держится пальцами за мочку уха. Его мать сказала, что он слушает глас Божий.

— Ужас, — ответил Гунарстранна, допивая вино.

— Если ты закрываешь глаза, перед тобой все чернеет? — спросила она.

Он закрыл глаза.

— Нет, есть желтая искра, и я вижу звезды.

— Звезды видят не все, зато многие видят в темноте что-то желтое. А если сосредоточиться, посмотреть прямо перед собой с закрытыми глазами, искра, которую ты видишь, смещается в центр, становится точкой света где-то на уровне твоего носа. Если ты присмотришься, тебе покажется, что точка — зрачок в большом черном глазу. Это и есть так называемый третий глаз. Он смотрит на тебя.

Гунарстранна закрыл глаза, поднял бокал и выпил.

— Глаз? Кто смотрит на меня?

— Бог.

— Кто это говорит?

— Видар.

— Тот сумасшедший из отделения для хроников?

— Угу.

— Может, он и прав. Налить тебе еще?

— Да, если скажешь, о чем сейчас думаешь.

— Смелость — хорошее качество, юная дева, но не перегибай палку!

— Откуда это, из сказки?

— Не помню. Может быть.

— Ладно тебе, не выкручивайся. — Туве встала, вынула из шкафчика еще одну бутылку и откупорила ее.

— С чего ты взяла, что я выкручиваюсь?

— Ты не хочешь говорить, о чем сейчас думаешь.

— Я думал о том, что разыскиваю двоих по обвинению в убийстве.

Туве наполнила бокалы и заметила:

— Разве не тем же самым ты занимаешься каждый день?

Гунарстранна молча ткнул пальцем в проигрыватель. Элла Фицджеральд пела первые строки Autumn in New York.

Некоторое время они слушали молча.

— Ты меня перебила, — сказал он после паузы.

— Ну да, точнее… мы с Эллой.

— Двое подозреваются в убийстве охранника, Арнфинна Хаги, и в поджоге, отягощенном убийством.

— Что они за люди?

— Двадцатидевятилетняя модель, которая рекламирует нижнее белье, и рецидивист, который пять восьмых своей жизни просидел за решеткой, а официально живет на пенсию по инвалидности.

— Почему ты думаешь о них даже сейчас?

— Сам удивляюсь.

Оба снова замолчали. Элла передала микрофон Луи Армстронгу. Туве присела рядом с Гунарстранной на диван и положила голову ему на плечо. Так они и сидели в полумраке. Когда на улице из-за угла выворачивали машины, лучи фар скользили желтыми прямоугольниками по потолку. А Луи Армстронг дул в свою трубу.

Глава 39

Все было похоже на декорацию к второсортному фильму. Был вечер. Стройная черноволосая женщина, трогательно балансируя на высоких каблуках, вышла из кованых металлических ворот и подошла к низкой спортивной машине. Ее силуэт был четко виден издали в свете уличного фонаря. Она села в машину. Мягко, но решительно хлопнула дверца. Взревел мотор, и машина, похожая на большого сытого хищника, тронулась с места. Фрёлик провожал взглядом красные задние фонари. Времени у него полно. Главное — не спешить. Он осторожно открыл калитку и по дорожке, посыпанной галечником, вышел на лужайку. В доме залаяла собака. Он невозмутимо шагал дальше. Присел под старой яблоней, выжидая. В окне первого этажа мелькнула тень. Кто-то вглядывался в темноту. Собака все заливалась. Наконец тень отошла от окна. Вскоре затихла и собака. Франк Фрёлик задумался, вспоминая нервного поджарого сеттера.

«Что, собственно, я здесь забыл и зачем, скорчившись, сижу в темноте под деревом?»

Он проморгался — глаза были сухими. Сейчас уже поздно сомневаться и выискивать в своем плане ошибки.

Мороз крепчал; пахло снегом. На черном небе не было ни звезд, ни луны. Фрёлик ждал на своем посту, как будто выслеживал лося: сидел неподвижно, ловя любые признаки движения. Через час в подвальном окошке зажегся свет. Фрёлик посмотрел на часы и отмерил себе срок: семь минут. Свет в окошке не гас. Вскоре осветилось еще одно подвальное окошко. Прошло четыре минуты. Больше в доме свет нигде не горел. Пять минут… Минутная стрелка в очередной раз поползла по кругу. Фрёлик задышал чаще. Шесть минут… Он выпрямился. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы не броситься вперед и не выбить дверь. Семь минут. Все! Он в три прыжка пересек лужайку, взбежал по ступенькам и три раза позвонил. Снова залаял пес. Фрёлик бросился вниз с крыльца. Спрятался за углом, на веранде, стараясь не шуметь, и снова посмотрел на часы. Приказал себе расслабиться и глубоко дышать. Пес положил передние лапы на подоконник и оскалился. За прозрачной занавеской были видны красные десны и белые клыки.

Фрёлик услышал шаги, человек поднимался из подвала. Раздался мужской голос, обрушившийся на пса, но тот продолжал неистово лаять. Фрёлик дождался, пока откроется парадная дверь. Когда свет от двери упал на противоположную сторону лужайки, он выбил ногой стеклянную дверь веранды и под звон осколков услышал, как выругался хозяин. Пес подбежал и тяпнул его за ногу. Фрёлик пнул его, сеттер, скуля и визжа, отлетел прочь. Он ворвался в дом и увидел хозяина, который двигался навстречу из прихожей. Не говоря ни слова, Фрёлик врезал ему кулаком по физиономии. Потом замахнулся и ударил еще раз. Нарвесен упал. Фрёлик перекатил его на живот, наступил на спину коленом и потянулся за синтетическими шнурами, висевшими у него на поясе. Пес снова бросился на него. Он лаял, рычал и пытался укусить его за бок. Фрёлик пихнул его кулаком, и пес упал на пол. Потом он связал Нарвесену руки шнурами и встал. Пора позаботиться о сеттере. Когда пес снова бросился на него, Фрёлик перехватил его на лету и так крепко зажал ему морду, что тот запищал, едва не задохнувшись. Фрёлик выпустил пса, тот безжизненно упал на пол. Попробовал встать, но задние лапы разъезжались. Поджав хвост и скуля, сеттер пополз под стол.