Дом - д’Истрия Робер Колонна. Страница 6

Вот в этих-то обстоятельствах и появилась ее мать, у подножия лестницы, возникнув прямо-таки из ниоткуда. Все бросили Х, но мать была с ней, преданная мать, с ее материнским мужеством, материнской верностью и добротой, с верой в нее, нерушимой, несмотря на темноту: мать знала, что ее дочь преодолеет испытания и все у нее получится. Она пришла, чтобы ей это сказать.

Вид матери, ее запах, ее слова – вдобавок в этом доме, знакомом с детства, где она маленькой играла, смеялась, ела, иногда спала, – вид матери, ладонь, поглаживающая ее руку, голос – все это всколыхнуло в душе Х скопища, целые джунгли счастливых воспоминаний. Ей семь лет, может, восемь. Белые одежки, как и у друзей-ровесников, сандалики, отглаженная юбочка. С длинными тонкими ракетками они бегали по лугу с подружками, играя в бадминтон, считали несуществующие очки, веселились, задирали друг дружку. Они были счастливы. Резвились на лоне природы. Проводили целые дни на пляже, качались на волнах, строили города и замки, украшая их цветами и сухими водорослями, – уже эта тяга к строительству! Они ловили бабочек – или крабов, – приносили домой охапки полевых цветов: они были свободны. Став постарше, они колесили по острову на велосипедах – как их матери, – прихватив купальные принадлежности в больших корзинах, привязанных к багажнику. Нажимали на педали, въезжая на горку, скатывались на спусках. Всегда держались группкой, крепко дружили, смеялись. В детстве и юности каникулы сводились к долгим солнечным ваннам, бесконечным йодным процедурам, огромным глоткам свежего воздуха. Этими запасами они пользовались весь оставшийся год, и сейчас Х понимала, что запаслась и на всю жизнь. Из этих чудесных, бесценных, богатых на эмоции каникул запомнились еще и общие трапезы за длинными столами, когда все семьи и все поколения собирались вместе.

Все это кануло в прошлое, но было еще живо – в мыслях.

– Ты правильно делаешь, что строишь дом, – сказала ей мать, – ты создашь воспоминания для себя и для тех, кто придет за тобой. Ты правильно делаешь. Не пасуй перед трудностями – в жизни их хватает; – строить дом никогда не бывает просто; а на острове – сама знаешь, это всегда было труднее, чем где-либо, но Робер с тобой, он бесценный помощник. Смотри вдаль, думай о сыне, о его будущих детях, о его будущих внуках: в твоем доме на утесе ты подаришь им самые незабываемые каникулы, самые насыщенные, полные любви и смеха. Как те, которые когда-то бывали и у тебя.

Мать снова и снова твердила Х, что не надо переживать. И долго говорила о прелести и власти домов.

– Это не ты, – сказала она, – построишь дом, это дом тебя построит… Расслабься. Разве тревожится улитка о ракушке, в которой будет жить? Раковина и моллюск связаны неразрывно: вот и с тобой то же самое… Не беспокойся ни о чем. Тебе повезло, Х: нет большей радости, чем построить дом, в точности какой хочешь. Пожалей людей, у которых нет дома, или есть, но это безликие, банальные сборные конструкции, в них можно на худой конец жить, но они не живут в нас.

Х поделилась с матерью своими трудностями с соседями, вплоть до непомерного расхода, который они на нее взвалили. Высказала свое непонимание – удивленная, возмущенная, сокрушенная тем, что все жители острова не едины в уважении, которое она питала к красотам природы.

– Но ведь не с соседями дом должен подружиться, – говорила мать, – а с травой и мхом, лишайниками, птицами… Дом должен дружить – жить в гармонии – с небом и облаками, с росой и туманом, с морем, ветром, штормами, подладиться к ритму прибоя. Быть в согласии с временами года, с днем и ночью, с движением солнца и звезд на небосклоне. Сердца его обитателей должны биться в унисон с сердцем дома. А соседи тоже придут, это в порядке вещей – и в порядке дома.

Мать объяснила ей – Х сама это понимала, но смутно, своего дома она никогда не имела и не познала на опыте эту власть дома, собственного дома, – что жилище является нашим убежищем, где можно защититься от смут мирских, от насилия, драм, войн, непонимания. И что нельзя пасовать перед крошечными препятствиями, которые неминуемо возникают при его постройке.

– Смотри вдаль, Х. Смотри так далеко, как только можешь, так далеко вперед, как и назад, когда всплывают воспоминания детства – те, что делают тебя счастливой. Смотри вдаль, не своди глаз с горизонта, и ты забудешь трудности, заставляющие тебя страдать. Ты победишь их. Они пройдут.

И мать исчезла. Вернулась в край канувшего детства, незавершенных мечтаний, на родину всех тех, кого Х любила. В безмятежный и такой близкий край.

Х не смогла бы сказать, сколько продолжалась эта беседа в полутьме. Произошло ли все это за долю секунды, как во сне, или же растянулось на весь вечер, на часть ночи? Этого ей никогда не узнать. И луна, которой не было в ту ночь, тоже ей не подскажет.

Из этой ночной встречи Х сделала странный вывод, но, быть может, полезный, пока не ясно: дом – это родная мать. Есть же родные языки – на них говорит мать, но они и сами, как матери, навсегда окутывают нас родным, уютным присутствием, – значит, должны быть, заключила Х, и дома-матери, дарующие на всю жизнь тепло и защиту, к которым можно обратиться в минуты сомнений, слабости, чтобы набраться веры и сил. Дом-мать: что же могла она сделать с этой идеей?

После смерти мамы Х с братом поссорились – на первый взгляд из-за низких денежных вопросов, но дело было, наверно, в куда более тонком и уходившем корнями очень глубоко эмоциональном соперничестве, так что с тех пор ноги Х не было в доме матери, ставшем собственностью брата. Что, однако, не мешало ей всегда хранить его в памяти. Мысленно она то и дело возвращалась туда, умиляясь уголку пейзажа, виду в проеме окна, с волнением вспоминая ту или иную мелочь, звук – каждый дом имеет свой запах, но отличаются они и особыми звуками: щелчок замка, скрип двери, плохо пригнанная половица, сквозняки в коридорах… Она вспоминала его в самые неожиданные моменты своей жизни, видела во сне, укрывалась в нем, пряталась в закутках, вновь находя покой и отдохновение, свет и беззаботность былых времен. Как наяву видела свои игры, моменты общего веселья, своих родителей, гостивших в доме детей. Вспоминала, как сластил на языке оранжад и как приятно было спрятаться в тень после долгих прогулок на солнце. И на нее снисходила легкость и волнение всех начал.

Перед тем как исчезнуть, мать дала ей последний совет, который мог бы стать темой для притчи: не увлекаться мечтами и грезами, стоять двумя ногами на земле… Мечты, поделилась с ней мама, это хорошо, прекрасно, необходимо, но нельзя чересчур отрываться от действительности. Из тех сфер, откуда она высказывалась, ее советы имели вес. Дом, продолжала она, может быть закономерно – и здорово – вдохновлен мечтами, но сперва и прежде всего он должен строиться из прочных, конкретных материалов, на крепком фундаменте. Голова в облаках, ноги на земле: это могло бы стать девизом целой жизни.

Этой ночью в большой кровати своих друзей Х безмятежно спала. Следуя совету матери, она почти не грезила. Разве что представила, что мать по-прежнему рядом с ней, во сне, до конца ее предприятия – ее испытаний. Это ее успокоило. Занимался день. Она чувствовала себя отлично. Была готова принимать важные решения.

Х пришло в голову дать своему дому имя. Коль скоро она его очеловечила, и назвать его надо было человеческим именем. Не обозначить ссылкой на окружающую природу, Скалы, Нарциссы, Море, или функцией, Монрепо, Белла Виста [2], Покой, не изощряться для этого дома в игре слов, всегда плоской и не особо интересной. Нет, ему надо дать настоящее имя, человеческое имя, как человеку. Свой дом Х назовет Марией, так звали ее мать.

V

Симон прожил несколько жизней. Он был по очереди военным, банкиром, университетским профессором – занимался финансированием народного хозяйства, потом преподавал право, – а любимым его видом деятельности была рыбалка. Одновременно досуг, спорт и искусство жить, она удовлетворяла потребности его ума и заполняла большую часть его свободного времени: он на нее просто молился. С самых юных лет любой поток или водоем, будь то река, озеро, океан, всегда возбуждал его до крайности. Он представлял себе дивные часы одиночества, которые мог бы провести там, пытаясь, с удочкой в руке, подцепить на крючок – чисто ради удовольствия, потому что все, что ловил, он выпускал на волю – какую-нибудь водяную диковину, желательно большую, и почему бы не мифическую. Целыми выходными напролет он мог подниматься по длинным речкам, один среди течений, вдали от всяких следов цивилизации, в поисках рыб: он никогда их не видел, но они пробуждали в нем древний, доисторический охотничий инстинкт. Он был наделен безграничным терпением, владел всеми нюансами своего искусства, в том числе тонкостями ловли нахлыстом. Надо ли говорить, что Симон был человеком душевным, мудрым, спокойным, до глубины души бескорыстным. И разумным.