Воровка (ЛП) - Кресцент Тара. Страница 27

Я киваю, и в ее глазах пляшут смешинки.

― Расскажи мне больше, ― говорит она певучим голосом. ― Расскажи мне об очень интимном ужине, который вы устроили в одном из самых красивых ресторанов города.

Я устраиваюсь на ее диване и подтягиваю под себя ноги.

― Ты меняешь тему.

― У меня мигрени, ― отвечает она. ― Они начались у меня еще во время беременности и продолжаются с тех пор. Я ходила к невропатологу и сдала все анализы. Никто не может найти ничего плохого. Это просто одна из мелких неприятностей жизни, вот и все. И я не сказала тебе, потому что знала, что ты сойдешь с ума. ― Она пристально смотрит на меня. ― Как сейчас.

По-моему, это не похоже на одну из мелких жизненных неприятностей. Это звучит как большая проблема. Но у меня нет никакого представления о том, что делать, когда люди болеют. Как справедливо заметила Валентина, я склонна паниковать и слишком остро реагировать.

― Антонио сказал, что Анжелика была с Данте. Почему я должна была узнать о том, что он ее дядя, от кого-то другого?

На ее лице мелькает удивление.

― Я думала, ты знаешь. Я не сказала тебе? Прости, Лучия. ― Она отпивает чай. ― Да, она все еще там. Что бы я о нем ни думала, он ее очень любит.

Мои глаза прищуриваются.

― Что ты имеешь в виду под этой фразой― «что бы ты о нем ни думала»? ― Выражение ее лица становится нечитаемым, и понимание настигает меня в мгновение ока. ― Боже мой. Он тебе нравится, да?

Она избегает моего взгляда.

― Нет. Просто Анжелике полезно знать свою семью.

Ого. Поговорим о сложных отношениях. Здесь много концов, и все они запутаны. Валентина состояла в отношениях с братом Данте, Роберто. Он избивал ее. За что Данте убил его, но Валентина об этом не знает. Она явно находится в состоянии внутреннего конфликта. Если она узнает, что сделал Данте, изменит ли это ее отношение к нему?

Валентина ― моя подруга. Я люблю ее как сестру, но я не собираюсь рассказывать ей о том, что узнала. Антонио поделился со мной тайной, и я не чувствую себя вправе предавать его доверие. И, насколько я знаю, это может сделать ситуацию хуже, а не лучше.

Я молча пью свой чай.

― Итак, ― говорит Валентина после долгой паузы. ― Ты и Антонио. Вы теперь вместе?

― Я не знаю.

Она наклоняет голову и смотрит на меня изучающим взглядом.

― Ну, это уже лучше, чем «абсолютно нет». Почему такая неопределенность? Он дает тебе неоднозначные сигналы?

Я качаю головой.

― Нет, он предельно ясен в своих намерениях. И его прямота освежает больше, чем я думала. С Антонио мне никогда не приходится сомневаться в том, что он заинтересован. Когда он смотрит на меня, я полностью и безраздельно владею его вниманием, и это пьянящее, затягивающее чувство. Дело во мне. Я просто не знаю… ― Я замолкаю, пока обдумываю, как объяснить ей. ― Его жизнь опасна. С ним всегда вооруженные охранники. Теперь и у меня есть охрана. ― Я развожу руки в беспомощном жесте. ― Я даже не понимаю его мир. Это слишком для меня.

Валентина фыркает.

― Ты полна дерьма, ты знаешь это? Каждый раз, когда ты крадешь картину, ты подвергаешь себя опасности. И люди, у которых ты крадешь. Неужели ты думаешь, что они сдадут тебя в полицию, если поймают? Конечно, нет. Ты знаешь это, и ты готова идти на такой риск. Потому что то, что ты делаешь, важно для тебя.

― Что ты хочешь сказать?

― Я говорю, что бизнес Антонио очень важен. Он вырос на улицах, Лучия. Никто не знает темную, грязную изнанку этого города так, как он. И поэтому он очень старается сделать город лучше. ― Она бросает на меня пристальный взгляд. ― Как и ты, он подвергает себя опасности, потому что это того стоит.

― Ты говоришь о нем как о крестоносце, ― ворчу я. Я хочу сохранить свои иллюзии и притвориться, что мы с Антонио совсем не похожи. Но Валентина не дура, и в ее словах есть доля правды. ― Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, о картине, которую я собираюсь украсть.

Улыбка подрагивает в уголках ее рта.

― Тициан тебя больше не интересует?

Тициан висит на стене моей спальни, но я не сказала об этом Валентине. Она никогда не перестанет дразнить меня, если узнает.

― Это ты сказала мне не воровать в Венеции.

― А ты будто меня послушала, ― иронично отвечает она.

― Гм. В общем, я рассматривала возможные варианты. Как насчет Гэвина Пауэлла?

― Это тот британский засранец, живущий в Венгрии?

― Он самый. ― Засранец ― это мягко сказано. Гэвин Пауэлл ― сторонник идеи доминирования мужчин. В своем подкасте он проповедует идеи о том, что женщины по природе своей должны подчиняться мужчинам, пропагандирует отношение к жене как к мусору и бросается другими расистскими фразами. Он живет в изгнании в Венгрии, потому что его разыскивают по обвинению в изнасиловании в Великобритании.

Возможно, для моих целей важнее то, что он владеет украденной картиной Якопо Бассано. Картина была украдена три года назад из музея в Турине в результате дерзкого ограбления. Пауэлл финансировал ограбление, а это значит, что если я украду его Бассано, он не сможет заявить о краже. Если только он не хочет, чтобы Интерпол задал ему несколько неудобных вопросов.

― Удовлетворительная мишень, ― со смаком говорит Валентина. ― Я подумала, что ты можешь выбрать его, поэтому я собрала на него досье. Она открывает ящик стола и протягивает мне USB-носитель. ― Держи. Все, что ты хотела знать о Гэвине Пауэлле, и даже больше. Будь готова принять душ, когда прочтешь все гнусные подробности; я знаю, я так и сделала.

― Ты лучшая.

Синьора Джирелли, моя соседка снизу, борется с дверью, когда я подхожу к своему дому. Ее пушистый пудель Саша примостился у ее ног, а его поводок запутался в лодыжках синьоры Джирелли.

― Давайте я помогу, ― говорю я, поспешно поднимаясь. Я держу дверь открытой, пока она распутывается и берет собаку на руки.

Она входит в вестибюль и нажимает кнопку крошечного трехместного лифта. Я прочищаю горло.

― Синьора Джирелли? По-моему, лифт не работает. ― Он перестал работать через неделю после моего переезда. Я безуспешно пыталась заставить ремонтника починить его.

Она поворачивается ко мне с улыбкой.

― О нет, дорогая. Сегодня кто-то приходил сюда, чтобы починить его. Им воспользовались ваши доставщики мебели.

Мне требуется минута, чтобы осознать ее слова.

― Мои кто?

― Вам привезли мебель. ― Она похлопывает меня по руке. ― Я так рада, что вы обживаетесь.

Я бормочу слова благодарности, а моя голова идет кругом. О чем говорит синьора Джирелли? Неужели она меня с кем-то путает? Но нет. Ей уже за восемьдесят, но она бодра и разговорчива, а ее ум все такой же острый, как и десять лет назад.

Я отпираю дверь своей квартиры, толкаю ее и замираю на месте.

Моя гостиная преобразилась. Ковер, который мне понравился на антикварном рынке в прошлую субботу, расстелен в гостиной, черно-белый узор ярко контрастирует с деревянным полом. Марокканские кресла, которыми я восхищалась, стоят у окна, а между ними ― деревянный приставной столик.

На столе, между голубыми керамическими подсвечниками, в которые я влюбилась, стоит огромный букет зимних белых роз, их тонкий аромат наполняет воздух.

Антонио Моретти снова нанес удар.

Я смотрю на мебель. Провожу кончиками пальцев по мягким лепесткам роз и погружаю лицо в их аромат. Все, что мне понравилось в субботу на рынке ― все, чем я восхищалась, ― здесь. Да, это демонстрация богатства и власти. Но это гораздо больше. Это о внимании к моим желаниям и потребностям.

Он всегда так делал. Десять лет назад он дал мне именно то, в чем я нуждалась. Он гулял со мной посреди ночи, предлагая мне компанию и позволяя мне горевать. И теперь эта маленькая часть моего жилища выглядит как настоящий дом.

А как насчет Уффици?

Я направляюсь в спальню. Мой надувной матрас исчез, он сдут и сложен в углу. На его месте стоит кровать, копия той, что стоит в спальне Антонио. То же темное дерево, то же решетчатое изголовье, к которому меня можно привязать.